Королева Братвы и ее короли
Шрифт:
Я не допущу этого. Этот ребенок, мой ребенок, будет расти в мире силы, а не страха. Он познает любовь, а не насилие. А тот, кто посмеет угрожать его миру… что ж, он узнает, почему Лана Петрова — имя, вызывающее уважение. Но сначала мне нужно навести мосты, залечить трещины в нашей дружной семье. Начиная с Романа.
Если у этого ребенка будет шанс на жизнь, свободную от теней нашего прошлого, ему нужны все мы.
14
ЛУКА
В
Мои парни выстраиваются в ряд — пестрая команда из закоренелых преступников и широкоглазых новичков, их выражения лиц варьируются от жадного до осторожно-оптимистичного. Они знают, как действовать: выстроиться в линию, молчать и ждать своей очереди.
Оплаченные гангстеры — счастливые гангстеры. Сегодня день выплаты зарплаты — событие столь же регулярное, сколь и рискованное, но крайне важное для того, чтобы колеса нашего синдиката были смазаны и работали без сбоев.
В этот момент входит она — Лана. Она заметно устала, на ее стройных плечах лежит груз всего мира, но она несет его с легкостью, которая не перестает меня удивлять. Ее присутствие мгновенно меняет энергетику в комнате: мужчины выпрямляются, глаза следят за каждым ее движением, а на толпу опускается тишина. Это не просто уважение, это восхищение, страх и желание, объединенные в одно целое.
После того как с зарплатой разобрались, я смотрю на Лану. Она вышагивает, в ней чувствуется бешеная энергия, которая мгновенно привлекает мое внимание, прорываясь сквозь обычное затишье после выплаты зарплаты.
— Лана, ты в порядке? — Спрашиваю я, подходя ближе, и мой тон более обеспокоен, чем я обычно позволяю себе показать в такой публичной обстановке.
— Выпить. Мне нужно выпить. И чертову сигарету, — бормочет она, скорее себе, чем мне, ее взгляд метается по комнате, не останавливаясь ни на чем, и в первую очередь на мне. Это ясно как день — у нее ломка.
Я сразу же все понимаю, серьезность ситуации давит на меня неожиданной тяжестью.
— Уходите, — приказываю я.
Как только мы остаемся наедине, я сокращаю расстояние между нами, останавливаясь совсем немного, чтобы протянуть к ней руку. Пространство словно заряжено, в нем витают невысказанные слова и нерастраченное напряжение.
— Лана, поговори со мной.
— Дело в Романе. Он… он не в себе. Ты говорил с ним? — Голос Ланы прорывается сквозь напряжение, ее слова полны беспокойства.
— О чем? — Спрашиваю я, хотя какая-то часть меня уже знает.
— Он узнал о потенциальных отцах ребенка и о том, что он может не быть одним из них.
— Мм, об этом. Да, он вел себя не так, как обычно.
— Это не он… — Лана запнулась, потерявшись в мыслях, а может, в беспокойстве.
— Он просто хочет, чтобы ты была только его, Лана. Он никогда не умел делиться.
Не знаю, зачем я это сказал. Слова покидают мой рот прежде, чем я успеваю их остановить.
Наступает тишина — пауза для размышлений, которая позволяет тяжести нашего разговора по-настоящему улечься. В этой тишине я борюсь со своими чувствами, с желанием оставить Лану в одиночестве. Это желание я сдерживаю, понимая, что наше соглашение, каким бы нетрадиционным оно ни было, приносит пользу всем нам. Лана счастлива, даже довольна, а сложность нашей жизни не превращается в хаос.
Но признание вслух борьбы Романа выводит на первый план мою собственную. Это зеркало, поднесенное к моим желаниям, отражающее общее потрясение от желания чего-то или кого-то — исключительно.
— Мне жаль, что я заставила вас всех пройти через это… Это эгоистично с моей стороны — испытывать чувства более чем к одному мужчине, — говорит Лана, в ее голосе смешались извинение и вызов.
Я не могу удержаться от хихиканья, и этот звук удивляет даже меня. Она явно не ожидала такой реакции, судя по тому, как она вскинула на меня бровь.
— Что? — Требует она.
— Это не эгоизм, Лана. Это… нормально, в сложившихся обстоятельствах, — говорю я, хотя часть моего сознания вздрагивает от этого признания. — Сложно, но нормально.
— Нормально? — Повторяет она, на ее лице написан скептицизм. — С каких пор хоть что-то в нашей жизни стало нормальным?
— Справедливое замечание, — ухмыляясь, соглашаюсь я. — Но действительно, кто скажет, что для нас нормально? Мы не совсем обычные соседи.
— Представь, если бы мы были. Соседские барбекю были бы… интересными.
— Утверждение года, — говорю я в ответ. — Ты с пистолетом на бедре подбрасываешь бургеры, а я слежу за тем, чтобы салат не испортился.
— А Роман? — Спрашивает она с озорным блеском в глазах.
Я фыркаю.
— Роман будет очаровывать всех бабушек и, возможно, уйдет с большим количеством телефонных номеров.
Хихиканье Ланы — явный признак того, что я попал в точку.
— А Григорий? Какова его роль в нашей пригородной фантазии?
— Он будет загадочным соседом, о котором все интересуются, но боятся с ним заговорить. Появляется на мероприятиях, стоит в углу с рюмкой и исчезает, не попрощавшись, — размышляю я.
Она кивает, улыбаясь.
— Может быть, нам было бы… легче, если бы мы были "нормальными", понимаешь?
— Что ты имеешь в виду под "нормальными"? — Спрашиваю я, хотя понимаю суть ее вопроса. — Нормальность у всех разная.
Она выдыхает.
— Как обычная гребаная семья, которую показывают по телевизору. Никаких бессонных ночей с мыслями о том, не следит ли кто-нибудь за твоей спальней со снайперской винтовкой… это нормально, понимаешь? Или… счастливая семья.
Я делаю паузу, обдумывая ее слова и мир, который они вызывают в воображении — мир, настолько далекий от нашего собственного, что может оказаться выдумкой.