Королева бриллиантов
Шрифт:
Она нежно пожала его руку.
— Вскоре вас ждут новые радости. Наберитесь терпения. Я понимаю, вы будете считать каждую минуту её пребывания в Саверне, но прежде всего нужно думать о её безопасности. Вы это понимаете?
— Конечно, — ответил он. Радость от встречи с королевой, мерное покачивание экипажа нагнали на кардинала сон, и он продремал всю дорогу до самой двери маленького домика, подаренного королевой своей лучшей подруге, где будут, несомненно, проходить тайные свидания. Во всяком случае так говорила Ламотт-Валуа.
При расставании они пожелали друг другу удачи, и кардинал долго махал рукой, покуда карета его не завернула за угол. Жанна взбежала по крутой лестнице и прошла в салон домика, где её уже ждали двое мужчин — муж и де Вилетт.
Муж
— Я знала, что вы опередите меня! — бросила она, тяжело дыша после стремительного подъёма по лестнице. — Ваш кабриолет летел, наверное, с бешеной скоростью. Ничего непредвиденного?
— Ничего. Мы не встретили ни души. Но мы действительно неслись как угорелые. Эссиньи разрыдалась, как девчонка.
— Да называй ты её мадемуазель Олива, ради бога.
— Для чего награждать её именем, из которого любой догадливый сыщик сразу поймёт, что оно представляет собой анаграмму [3] Валуа? Ах, уж эти неисправимые романтические женщины! Да ещё делать её баронессой! Нужно было дать ей абсолютно неприметное, ничего не значащее имя. Ну да ладно. У кого из нас нет своих слабостей! Всё прошло гладко? Я не очень хорошо видел из-за своего кедра.
3
Анаграмма — слово или словосочетание, образованное перестановкой букв другого слова или словосочетания.
— Потрясающий успех! — воскликнула Жанна. — Могу сообщить, что в зарослях при лунном свете я сама чуть не приняла её за королеву. С каким достоинством она вышагивала — умереть можно. И у неё замечательная фигурка, точно такая, как у королевы.
— Ты подняла тревогу точно в назначенный момент? Шум, гам, как полагается? — поинтересовался её муж.
— О чём разговор! Конечно. Она убежала как ошпаренная.
Вилетт довольно хихикнул.
— Вполне естественно. Ламотт довёл её до кабриолета. Я шёл за ними следом и всё слышал. Она была в шоке.
— Как ты думаешь, догадалась ли мадемуазель Олива, для чего она нам понадобилась? — Жанна посмотрела на мужа.
— Да что ты, дорогая! Конечно, нет! Она думала только о том, как получше сыграть порученную роль. Я довольно хорошо знаю эту девушку и могу утверждать это с уверенностью. Я объяснил, что она нужна для того, чтобы помочь выиграть пари одному благородному дворянину, а ведь всем хорошо известно о шутках и розыгрышах в Версальском дворце, поэтому она всерьёз восприняла всю эту чепуху. Ну, а в остальном всё удалось на славу. Правда, её сильно напугали шум и суматоха, и она бежала, как преследуемый кролик. Мы высадили её у Пале-Ройяля, вложили ей в ладошку деньги, и она была всем довольна. «Может, мне представится ещё раз подобный случай? Я с удовольствием пойду», — сказала она нам на прощание.
— Может, она ещё и пригодится, — произнесла Жанна, пододвигая к себе тарелку с остывшим ужином.
Вилетт решительно возразил:
— Нет, больше не пригодится. Я не намерен дважды идти на один и тот же риск, чего бы он нам не сулил, и вам обоим это хорошо известно. Мы должны были это сделать, и мы это сделали. Главное сейчас для нас — на время улизнуть из Парижа. Бёмер подождёт. Де Рогану не терпится поскорее завершить это дело, а непредвиденная задержка лишь подхлестнёт его. Ламотта нужно на какое-то время увезти из Парижа Оливу. И пусть держит язык за зубами, не проговорится своим товаркам из Пале-Ройяля.
— Олива и сельская обстановка, — картинно вздохнул Ламотт. — Какое странное сочетание. Ну, а ты, жёнушка, куда подашься? Я приеду к тебе, как только смогу. Посидим, в тишине обсудим наши планы на будущее.
Жанна подумала.
— Поеду в Бар-сюр-Об, на родину. Явлюсь туда в таком виде, что те, кто презирал меня когда-то за бедность, вытаращат в удивлении глаза и поймут, что в моих жилах на самом деле течёт королевская кровь Валуа. А ты, — она посмотрела на мужа, — отправь её в Марсель или к черту на рога, а потом приезжай ко мне в Бар-сюр-Об.
— Ты права, тысячу раз права! — воскликнул довольный Вилетт, потирая руки. — Какое всё же удовольствие работать с женщиной, абсолютно лишённой свойственных этому полу слабостей. Это всё равно что работать с мужчиной, наделённым женским чутьём и умом. Ламотт может по праву гордиться своей женой. Ну теперь разбегаемся, а когда сюда вернёмся, то разыграем последний акт этой великолепной комедии.
— Только пусть небеса не допустят её превращения в трагедию, — вздохнул Ламотт. — У нас в руках бумага с согласием королевы купить бриллиантовое ожерелье, заверенная её личной подписью. Но каждый новый росчерк пера Вилетта приводит меня в ужас. Я очень боюсь, как бы кардинал не заподозрил неладное.
— Советую тебе выпить стакан вина, мой друг, оно придаст тебе мужества, и закуси ты этим восхитительным рагу из дичи. Его приготовила твоя жена. Мадам, готов расцеловать ваши ручки и даже ножки за отважные действия при выполнении задания. Вы превзошли самое себя...
Через два дня «друзья» кардинала покинули Париж. Сам он томился, не зная, чем занять себя. Когда же самая прекрасная, самая любимая женщина в мире уймёт свои страхи и позволит ему испытать такое блаженство ещё раз?
Наконец кардинал получил долгожданную весточку, листок с золотой каймой со словами, написанными её почерком. Сердце его сразу затрепетало. Это сокровище собственноручно доставил личный камергер её величества, месье Лекло — молодой человек приятной внешности с рассеянным видом праздного гуляки. На нём была новая дворцовая ливрея, но приехал он в обычной карете, чтобы не вызывать ненужных подозрений. Вполне естественно, месье не был посвящён в тайну и посему мог передать кардиналу лишь обычные дворцовые сплетни. Он был несколько удивлён и даже смущён подобным поручением, хотя и старался не подавать виду. Несомненно, Лекло полагал, что в переданном его преосвященству конверте скрывалась какая-то важная государственная тайна. Её величество лично передала ему своё письмо и попросила всё исполнить побыстрее и с должными предосторожностями. Нет, больше она ничего не сказала, но она, была чем-то чрезвычайно взволнована. Она не сказала, нужно ли ему дожидаться ответа.
Кардинал тут же удалился в свою комнату, чтобы прочитать дорогое ему послание наедине, а нарочный тем временем щедро угощался дорогими винами и закусками. Письмо было, по-видимому, написано под воздействием меланхолического настроения. Королева корила себя за то, что вселила хрупкие надежды на личную встречу, но судьбе было угодно, чтобы они не сбылись. К сожалению. Но такая страстная любовь вполне может оправдать подобную неудачу. И хотя они так и не смогли увидеться тогда, в Версальском саду, всё равно они дышали там одним воздухом, и уже одно это — громадное утешение для неё в этой тюрьме, стены которой возведены её высоким положением и дворцовым этикетом.