Королева и ее слуги (Летописи святых земель - 1)
Шрифт:
– Господин Алли, ваша просьба для меня лестна. Однако дело тут не в искусстве, которым владеете вы, но в чутье, которым наделила меня Сила. Чутье проявляется в том, что, когда исчерпаны все приемы, я по наитию применю то, против чего вы не найдете защиты. Этому не научишься.
– В старые времена слава ваша уже давно гремела бы...
– продолжал льстить камергер, осторожно пряча свой меч.
– Немножко обидно, что мы родились позже. Я почел бы за честь быть в вашей свите.
– В старые времена воители ходили без свиты, господин Алли, - Этери забавлялся на свой лад, отвергая цветистую лесть вылощенного маренца и упиваясь своим полным превосходством. Враг был вынужден улыбнуться.
– Значит, я в восхищении лицезрел бы вас издали, яснейший магнат.
– Мне тоже жаль, что старые времена миновали, господин Алли. Тогда вокруг трона стояли истинные герои, - уколол соперника Этери, - и сражаться за благосклонность
– Когда это было? Я об этом не слышал никогда.
– Вы о многом не слышали.
– О да! Но не могли бы вы просветить мое невежество, ибо я...
– Я понимаю. Слушайте.
– Этери махнул в сторону скамьи. В зале дралась уже следующая пара, но зрители наблюдали за ней без интереса.
– ...Восемьсот лет назад, так говорят Хроники, три года не выпадал снег и вода не замерзала, а лето было таким жарким, что трескались камни. Вагерналь до Цитадели можно было перейти вброд, замочив ноги только до щиколотки. И вот тогда-то мерзкие ведьмаки из вилланов с помощью шарэлитских колдунов развели этих ящеров. Река была илистой. Эти твари прятались в иле, где можно было утонуть по колено и двигаться, как муха в меду, не быстрей. Сначала они создали ящера, у которого была душа. Душа получилась ущербная, черная. От взгляда этой твари всякий столбенел, теряя речь, и не мог даже совершить заклятия. Также было создано много других, у которых души вовсе не было, и заклятие тоже не могло их сковать. Когда жертва замирала, они валили ее ударами хвостов в грязь и начинали пожирать. Потом им стало мало реки, потому что они отравили ее слизью и нечистотами, и хаарцы предпочитали умирать от жажды, чем пить эту воду, рискуя к тому же попасть в зубы ящеру. И тогда ящеры стали выходить на берег. Они ползли по раскаленной земле, Испуская невыносимое зловоние, нападали на деревни, вползали по лестницам в дома, и жителям от страха всюду стал слышаться шорох их животов по камням и треск челюстей. Тогда один из воителей, служивших королю Йодлю, взялся их истребить. О, это была знатная битва. Он выпил огромный кубок "Королевского Омута", чтобы взгляд главного ящера не так сильно действовал на него. И утром, когда эти твари возвратились из ночных набегов в свое лежбище на илистом дне реки, когда небо было зеленым и блеклым и Вагерналь, сколько ее осталось, неподвижна, как зеркало, он пошел на поиски главного ящера. Но прежде чем он до него добрался, ему пришлось отрубить головы всем остальным ящерам и идти по их головам и телам, словно по земле. Вся Вагерналь покрылась бурой пеной их крови, в небе от предсмертного рева стало тесно, и все, кто был в городе, пали наземь, дрожа от страха и зажимая изо всех сил уши. Ему было очень трудно отрубать им головы, потому что они ходили очень низко на своих кривых и коротких лапах, ему приходилось нагибаться, словно он рубил хворост, и вот, когда последний из мелких ящеров, жалобно проревев, издох, из вод поднялся главный, подобный огромному осклизлому бревну. Он был весь черный и блестящий, а его красные глаза не имели зрачков. Увидя его, воитель на миг замешкался, и ящер ударом хвоста перебил ему щиколотки и сбил его наземь. От боли у воителя помутилось в глазах, потому что он не мог заклясть боль, ведь если ты выпил, это невозможно. А когда он очнулся, то почувствовал, что какая-то странная тяжесть придавила его к земле, и увидел клыки ящера возле своего лица - тот вполз ему на грудь и смотрел на него. Тогда он схватил ящера обеими руками за шею и задушил. И еще сутки лежал, страдая от боли, рядом с мертвым ящером, потому что люди боялись выйти из домов. Видно, ящер, издыхая, наслал на всех оцепенение.
В Галерее дрались уже несколько пар, выказывая всю ловкость, на которую они были способны. То и дело вспыхивали фонтаны искр.
– Я почел бы за честь сразиться с вами в поединке на ристалище, сказал Алли и отвесил нарочито почтительный поклон.
– Кроме того, я по-прежнему питаю надежду на реванш.
Высокомерно прикрыв синие глаза, Этери проговорил нараспев:
– Через две недели будет большой турнир. Там и сразимся во имя наших дам, как принято в Святых землях.
Алли учтивым кивком поблагодарил будущего соперника, и тот ушел без поклона, унося в глазах торжество. Алли втайне сожалел, что ему никогда, вероятно, не придется разделать гордеца мальчишку в пух и прах, а ведь он мог бы это продемонстрировать уже раз двадцать в каждом проведенном поединке. Нет, мальчика надо сделать героем, и я сделаю его героем. Двадцати побед для этого более чем достаточно. И разве Этери знает, что героем делают не искрящие попусту, а разящие без промаха мечи, по крайней мере? Если не что-нибудь хуже.
Алли надел шлем - солнечный день померк, окружающий мир сузился
За свою жизнь он потерял счет турнирам, но этот был первый, когда во имя возлюбленной дамы нужно было проиграть. Да-да, в последнем, решающем поединке, когда все красотки Эманда свесятся с балконов, требовалось пасть на песок, под ноги суровому синеглазому отроку, и просить о пощаде. Что ж, он упадет. По галереям волнами расходились нетерпеливые крики. Теплый ветер раздувал огненные, как дикая лилия, полотна шатра. На другом краю ристалища неулыбчивый Этери, скрестив руки на обложенной в сталь груди, призывает Силу, читая заклятия на Этарон. Ему, Алли, оставлены неуемная любовница на земле и кроткий Бог в небе, Бог, про которого все забыли. Можно просить его о помощи, даже наверняка он поможет, потому что вряд ли поймет, кому и в чем помогает. Ну ладно.
Его коня не было видно под гербовыми попонами. Хорошо выезженный, конь стоял спокойно. Алли едва успел вскочить в седло - трубный зов взмыл над истоптанным ристалищем, возвещая начало схватки.
Лиловые, обшитые золотом фестоны над королевским балконом тихо шевелились на ветру; тень легла на лицо близко подступившей к перилам Беатрикс. От ветра шевелились меха, прикрывавшие ее плечи, трепетали подвитые и распущенные локоны.
Ее нежно-золотистое лицо хранило отстраненную улыбку, в глазах читалось равнодушие к происходящему. Она никогда не увлекалась ристалищами, предпочитая балы и охоту. Справа и слева в пышно изукрашенных гербами ложах победительно восседали Высокие Этарет, поставившие к перилам своих красивых и юных племянниц и дочек.
Беатрикс всегда презирала безбровых этаретских красавиц, прятавших фигуры под величественными тогами. Но сегодня королевой турнира ее не выберут. Да и зачем ей это звание, если она просто королева? Беатрикс переступила с ноги на ногу, и вдруг заныло колено, по которому две недели назад полоснула плетка.
– Думаю, что силы неравны. Этери легче Энвикко. Этери упадет при первом ударе. Тут все зависит от первого удара, это не получасовые танцы с клинками, которые они нам демонстрировали в Галерее, - сказал сзади Эккегард. Он уже загодя облачился в горностаевую епанчу поверх белой столы, голову охватывал золотой обруч с громадным опалом над переносицей. Эта манера носить венец несказанно раздражала Беатрикс, в пику Этарет она наворачивала на голову немыслимый, увешанный самоцветами шаперон, под тяжестью которого то и дело непроизвольно клевала носом, а то ходила вовсе простоволосая, вплетая в тонкие, из трех волосинок, косички множество крупных бусин.
– Энвикко свалится, как мешок, - сказала она, не повернув к жениху головы и так громко, что услышали почти все.
– Последний поединок. Тебе пора подать сигнал.
– Ах, ну да. Вечно забываю.
– Она небрежно махнула поданной церемониальной перчаткой. Всадники тронулись навстречу друг другу.
– Детское развлечение, - снова послышался голос Эккегарда, - даже младенческое. Никакого искусства, только вес и везение.
– Помолчи-ка. Не король еще, - огрызнулась Беатрикс и тут же продолжила: - По-моему, все эти ристания вообще ни к чему. Баловство и безделье.
– Она поднесла к глазам свой шлифованный хрусталь и сощурилась, следя за сближением всадников.
Эккегарда бросило в жар от стыдливой жалости к ней. Близорукая, беспомощная, мнит из себя что-то... О Сила, Сила...
...Алли предельно расслабился, храня лишь видимость упруго пригнувшегося в седле рыцаря. Он решил не затягивать игру. В прорезях начелья стремительно рос подпрыгивающий в галопе соперник. Только бы подавить искушение навести копье под его щит и одним ударом выбить из седла.
Удар!!
...Рыцари с треском столкнулись. Энвикко тяжело покачнулся в седле, съехал набок и грохнулся оземь под единый могучий "ох!" толпы, ждавшей его победы.
Беатрикс задумалась о своем и позабыла выразить досаду - ей напомнил об этом Эккегард. Он осторожно сжал ее узкую руку, погладил большим пальцем по ладони и сказал извиняющимся полушепотом:
– Мне жаль, что тебе не стать королевой турнира. Он и вправду свалился, как мешок. Думаю, в другой раз я сам выйду сражаться за тебя.
Беатрикс промолчала, потом с большим опозданием ответила:
– Знаешь, не стоит. И без того хвороб на нашу голову хватит.
Алли между тем увидел по наползающей тени, что противник близится к нему, и притворился, что потерял сознание, - не хотел произносить перед всем честным народом никаких куртуазных признаний в неправоте и прочем, в чем обычно признаются побежденные на ристалище. Оруженосцы очень скоро его унесли, оставив Этери более разочарованным, чем гордым своей победой.