Королева красоты
Шрифт:
– Что за разборка была?
– Да я откуда знаю? Пришел, когда они уже свалили, козлы! Найдешь, от меня приветик передай.
Заза поднял голову, разглядывая матовое окошко в потолке, откуда лился мягкий белый свет и, как бы невзначай, но довольно настойчиво спросил:
– Конкретнее, что они сделали с боссом?
Шаман наоборот, опустил голову, уткнувшись взглядом ы свои грязные кроссовки.
– Запретил говорить. Спроси что-нибудь полегче.
Заза усмехнулся.
– Меня эти запреты не касаются, ты же это знаешь. Условия сделок тоже не подлежат разглашению, но если возникают пробле мы, и я получаю задание,
– А сам он тебе все же не сказал, - с опаской пробурчал Ша ман. Узнал бы у него, чего меня дергаешь?
– Нравишься ты мне, - холодно сказал Заза.
– Иногда. Наде юсь, что мы друзья. Но сегодня ты почему-то хочешь доказать, что совсем не уважаешь меня. Зачем тебе лишние неприятности?
– Ладно, - после минутного раздумья сказал Шаман.
– Честно говоря, сам я ничего не видел. Но когда прибежал... он же зао рал так, что в зале все прибалдели, так вот, прибежал, и вижу: босс трусы натягивает, злой, до невозможности. Я его таким ещё не видел. Они его раздели... Представляешь?
– Опустили?
– Не знаю... Скорее всего - нет. Просто раздели и застави ли голой жопой посверкать перед бабой. Я так думаю, он хотел её трахнуть, а она убежала и пожаловалась своим кентам, ну они и устроили шухер. Короче, припозорили его.
– И баба там была?
– Он сказал, что да.
Заза тихонько свистнул, его тонкие, сухие губы стали ещё тоньше, обозначив что-то вроде улыбки.
– А до этого шума, криков, какой-то возни - ничего такого ты не слышал?
– В том-то и дело, что - ничего. Я же почти рядом был. Ну... смотрел, как там телки готовятся, увлекся, но если б что-то серьезное... Ничего.
– Интересное кино, - задумчиво сказал Заза.
– Босс всегда комплексует с телками, заставить его сделать такое... Надо либо избить до полусмерти, либо пушку с глушителем к башке приста вить, либо...
– Ты бы видел его тогда!
– возбужденно зашептал Шаман.
– Ди ректора дома культуры послал, депутата нашего, Бочатова - тоже, конкурс отменил, да и сейчас, перед твоим приходом, орал на Чу валова, как на пацана. Про нас и говорить нечего.
– Интересно, интересно... Может, у них "пушка" была?
– Вряд ли. Никакой крутизны, с виду - обычные лохи.
– Нет, не обычные, - задумчиво покачал головой Заза.
– А ба ба красивая?
– Классная телка!
– Шаман зажмурился и тоже качнул голо вой.
– Ну ты сам прикинь: он же лукнулся на неё минут за пять до начала, видно, совсем невтерпеж было.
– Понятно, - кивнул Заза.
– Спасибо, Шаман, я твой должник. Живи пока, - он хлопнул телохранителя по плечу и неспешно пошел к выходу.
Даже сидя в специальном высоком кресле, притихший Ерохин за своим неприлично огромным столом был похож на воробья, нахох
лившегося под дождем. Чувалов бросил короткий взгляд на предсе дателя совета директоров и почувствовал что-то вроде жалости к этому взъерошенному человечку с непомерно раздутым, болезненным самолюбием и застарелым комплексом неполноценности. Злобный карлик, готовый уничтожить любого, кто скажет хоть слово про тив, исчез, ушло и раздражение из груди Чувалова.
– Не грусти, Вадим, - сказал он.
– Заза найдет этих негодя ев, они пожалеют о том, что сотворили.
– Найдет, - проскрипел Ерохин.
– А я вот думаю, как бы нака зать их, чтобы на всю жизнь запомнили Ерохина. С девкой все яс но, а вот с ними... Может, кастрировать их, а, Альберт?
– Жить надоело?
– Чувалов даже вздрогнул от такого дикого предположения. Вот тебе и воробей! Нельзя жалеть Ерохина.
– Они же после этого ни перед чем не остановятся. Взорвут тебя к чер товой бабушке - и все дела.
Ерохин вспомнил жесткий, немигающий взгляд голубых глаз, ужас, внушаемый страшно плавающими в воздухе сухими ладонями - этот точно взорвет. Да и нерусский в долгу не останется, у них такое и последний доходяга не простит.
– Ты прав, - Ерохин с сожалением вздохнул.
– И убивать нель зя, надо, чтобы помнили меня, а мертвые не помнят. Надо как-то искалечить... А что, если одну руку и две ноги отрубить? Пусть, как инвалиды после войны, ползают на вокзале, попрошайничают.
– Думаешь, они опасны? Ты чего такой кровожадный сегодня?
– Чувалов снова почувствовал растущее раздражение в груди.
– Они - нет. Опасны те, кто подумает, что Ерохина можно запросто оскорбить. Это будет конец всей корпорации. Понятно? Чтобы этого не получилось, я и кровожадный. Это - по-твоему. Потому что ни хрена не разбираешься в человеческой психологии. А на самом деле я не кровожадный, а заботливый. О тебе думаю, о всех других сотрудниках.
– Заза свое дело знает, - Чувалов наморщил лоб.
– Они будут наказаны, и этого вполне достаточно. Не бери на себя лишние хлопоты.
– Не лишние, а первостепенные. Ты, Альберт, лучше затк нись, если ничего умного предложить не можешь. Заткнись и поду май, не все же мне одному делать.
Чувалов обиженно отвернулся. Двадцать лет они знакомы, по чему сошлись: зачуханный с виду, но хитрый и злобный завхоз и вполне благополучный преподаватель истории - теперь уже никто не скажет. Может быть, потому, что рассказывать тупым неучам о славных деяниях великих революционеров, зная, что в результате этих деяний получились такие вот ученики, было трудно, и после лекции хотелось немного расслабиться. А сделать это можно было в кабинете завхоза, за рюмкой-другой, которая всегда находилась у Ерохина. А может потому, что завхоз был терпеливым слушате лем, никогда не навязывал свое мнение, и не мог никому расска зать об антисоветской тоске преподавателя истории и парторга ПТУ. Чувалов не сомневался в этом - в ответ на его доверие Еро хин рассказывал такие подробности из своей жизни, что мог бы запросто угодить за решетку, если б Чувалов захотел. Видимо, и у завхоза была потребность с кем-то пооткровенничать.
Так они и дружили, если это можно было назвать дружбой: верный идейный служитель системы, но тайный её противник и вер ный хозяйственный труженик системы, но тайный преступник.
А потом, когда система рухнула, оба скрытых её противника почувствовали себя совсем плохо. И тогда Ерохин предложил пар торгу основать свое дело и заработать такие деньги, какие они, люди умные, обязаны иметь. Чувалов поначалу лишь плечами пожи мал: а где взять начальный капитал, если зарплаты едва-едва на убогое питание хватает? Ерохин только усмехался в ответ. Но уже тогда начал действовать. А когда грянули августовские события 91-го года, сказал, что пришло их время. Поздно вечером они погрузили в старый ИЖ-Комби газовую плиту и поехали на Большую Полянку, к дому, где в приватизированной трехкомнатной квартире жили тесть и теща Ерохина. Чувалов поначалу ничего не мог по нять. А когда понял, отступать было поздно.