Королева Риррел
Шрифт:
Наступил третий полдень их пути по пустыне. Солнце неподвижно стояло в небе, пронизывая раскаленный воздух. Горизонт тонул в мареве, но и так было ясно, что впереди на долгие недели пути тянутся безжизненные пески. Как только Дроан удается замечать на барханах знаки, оставленные ее племенем? Но старая бертмед уверенно указывала, куда вести бурая. Вот и сейчас она окликнула его, указывая на что-то черным пальцем. Поднявшийся ветер отнес в сторону ее слова, поэтому Готто бросил поводья и подбежал к телеге.
— Большой красный камень! Красный — значит юг, большой — значит далеко. Не меньше
Действительно, на верхушке бархана лежал красноватый камень величиной с кулак. Дроан вряд ли могла ошибиться в истолковании знака. Готто видел порой, как старая кочевница припадала лицом к найденным камням и о чем-то шепталась с ними. Он не верил, что камни могли отвечать ей, но после этого старая бертмед уверенно сообщала, куда следует идти. Значит, им придется провести в пустыне еще много времени. Что ж, воды и пищи им хватит. Вот только жара стоит изнуряющая. Даже ветер не остужает лицо, а наоборот, дышит на него, как пламя из печи.
— Идем на юг? — Готто пытался перекричать порывы ветра.
— Идти нельзя!
— Что?
— Идти нельзя! Самум! Песчаная буря!
Готто огляделся. Роут уже отвязывала с телеги полог, служивший по ночам палаткой. Вместе с матерью они ловко вкопали в песок шесты. В укрытии поместились все четверо. Бурая пришлось привязать к телеге. Он тревожно хрюкал и метался на привязи.
Сначала Готто не понимал тревоги женщин. Ну, ветер — подумаешь, ему не привыкать! Правда, идти и в самом деле было невозможно: воздух попадал в легкие только вместе с песком. Внезапный порыв ветра оглушительной силы заставил Готто отнестись к ситуации серьезнее. Он выглянул из-за туго натянутого полога и не узнал пустыню.
Земля перестала быть твердью, а небо исчезло совсем. Потоки песка, поднятые ветром, заполонили все пространство. Пустыня угрожающе гудела. Дроан шептала что-то, прижимая к себе Хэл, — наверное, молилась неведомым богам кочевников. Рядом испуганно завизжал бурай, пытаясь подняться на дыбы. Когда новым порывом ветра сорвало полог с шестов, и люди остались один на один со стихией, Готто, прижимаясь к земле, увидел вдали огромное черное чудовище — змея, стоявшая на хвосте, свивала и развивала страшные кольца.
— Черный смерч! — воскликнула Дроан и закрыла Хэл своим телом. Только теперь Готто понял, что перед ним не живое существо, а столб песка, поднятый и закрученный ветром. Смерч неумолимо приближался, его разверстая воронка уходила куда-то в небо. Впереди, как разведчики, по песку расходились широкие полосы. На волне одной из них оказались несчастные путешественники. Готто намертво вцепился руками в перевернутую телегу. Бурай, которого сбило с ног, жалобно всхлипывал, беспомощно валяясь вверх тормашками.
— Роут! — крикнула Хэл, выглядывая из-за плеча матери.
Роут снесло на несколько шагов в сторону. Готто попытался встать, но порыв ветра швырнул его обратно. Он добирался до Роут то на четвереньках, то ползком. Молодая женщина лежала без сознания. Возвращаться не было смысла. Готто упал на Роут всем телом и закрыл глаза, запорошенные песком. Когда он почувствовал, как неумолимая сила отрывает его от земли, он только крепче прижал к себе женщину. Тьма увлекла их в свое вращение, понесла над пустыней, то поднимая,
Потом все кончилось. Земля и воздух снова стали неподвижны. Когда Готто с усилием сбросил слой песка, он увидел край голубого неба на горизонте. Роут тоже пришла в себя. Чихая и кашляя, она стала вытряхивать песок из складок одежды. Ее платок унес ветер, и теперь длинные волосы превратились в сплошной серый комок. Готто и сам никак не мог выплюнуть весь песок, попавший в рот. Они остались живы — вот что замечательно! Только где теперь искать остальных? Готто беспомощно огляделся. После бури песок лег однообразными волнами, и эти волны простирались, сколько хватало глаз.
— Куда нам идти, Роут?
Женщина поднялась, попыталась заколоть волосы. Она посмотрела по сторонам, подбежала к какому-то камню, повертела его в руках.
— Не знаю. Бертмед здесь не проходили. А если бы и проходили, самум уничтожил все следы. Не знаю, как матушка и Хэл теперь доберутся до оазиса.
— Но у них есть вода и пища. У них есть бурай, если он уцелел. Они справятся. А что делать нам?
— Тебе не стоило ехать с нами, — сказала Роут и, отвечая на удивленный взгляд Готто, добавила: — Лучше бы ты отправился на поиски твоей любимой. У каждого из нас своя судьба. Теперь ты погибнешь вместе со мной — я уже давно жду смерти и рада встретить ее в родных краях.
Женщина обреченно села на песок и сложила руки на коленях.
— Ну, знаешь! — возмущенно воскликнул Готто. — Когда ты молча шла, ты нравилась мне гораздо больше, чем теперь. А я-то обрадовался, что ты перестала быть молчальницей. Ради чего — чтобы сказать всю эту чепуху? Поднимайся! Я вовсе не собираюсь погибать. Мне и в самом деле нужно найти Шайсу. А без тебя мне отсюда не выбраться.
Они шли целый день — шаг за шагом. И с каждым шагом, с каждым часом путь становился все труднее. Небо совсем очистилось, солнце нагрело песок, как сковородку, и Готто, потерявшему сапоги во время бури, пришлось обернуть ноги кусками голуны Роут. Женщина тоже сделала из нее накидку на голову. И все равно кожа на лице горела, во рту пересохло от жажды. Когда солнце село и на небо высыпали звезды, путники без сил рухнули на песок.
Готто смотрел на небо. Оно охватывало их густосиним шатром. Звезд было великое множество. Какая среди них — Келлион? Может быть, вон та — серебристо-голубая? Удалось ли Шайсе встретиться со своей сестрой? И суждено ли ему вновь увидеть голубые глаза, когда-то сводившие его с ума? Скорее всего, нет. Скорее всего, их с Роут поджидает страшная смерть от жажды. Но от песка и солнца тело стало невесомым, и Готто казалось сейчас, что смерть — это просто полет к звездам.
— Готто! — вдруг позвала его Роут. — Я знаю, что где-то в пустыне есть река. В самом сердце пустыни стоят горы, в которых она берет свое начало. Ты сильнее меня, ты сможешь добраться до реки. Если ты останешься жив, найди мою мать. Я так мучила ее своим молчанием. Она должна знать, что я простила ее… Нет, что я никогда не винила ее и что я ее люблю.