Королева шансона
Шрифт:
— Да я откуда знаю, кто это такой. Я на катере катался, подошел какой-то баран, права качать стал… Это что, и есть Гармохин?
— Он самый. Ты назначил ему «стрелку» возле «Южпортнефти», ты его там и застрелил, когда он выползал из расстрелянной машины.
— Кто это видел?
— Константин Сполохов. Он дал показания.
— Не мог он этого видеть!
— И тем не менее…
Миша заскрежетал зубами. Все-таки сдал его Костя по полной программе. Будь проклят этот козел!
— Брехня все это!
— На суде так и скажешь, —
— Дожить бы до суда.
Что-то подсказывало Мише, что жить ему осталось недолго. Клыкову легче убить его, чем довести дело до суда. А здесь в больнице запросто могло произойти что-то вроде врачебного недосмотра — лекарство не то вколют или с обезболивающим переборщат.
— Доживешь. И на пожизненное сядешь. Поверь, это хуже, чем смерть.
— Поживем — увидим.
— Пожить и на свободе можно. Отсидишь года три за злостное хулиганство и выйдешь на свободу.
— Года три?
— Или это, или пожизненное.
— За это я должен сдать своих пацанов?
— Не только. Еще ты должен вернуть деньги, которые получил от «Южпортнефти».
— Денег нет.
— И кто тебе поверит?
— Можешь не верить, начальник, но это так. Кинули меня.
— Кто, как?
— Казначей у меня был, через него все шло. Я ему как себе доверял, а он меня кинул.
Врал Миша. Деньги у него в надежном месте, и никто никогда не сможет добраться до них. Пусть хоть «сыворотку правды» ему колют, он к этому готов. И под пытками он ничего не скажет. Ни один из своих счетов не сдаст.
И тем не менее Миша должен был убедить ментов в том, что говорит правду. Для этого придется сдать своих пацанов. Пойти с «мусорами» на сговор и сдать бригаду. Пусть думают, что он и с деньгами так же легко мог бы расстаться. Мог бы, если бы деньги были…
— Не надо бабушку лохматить, Кустарев, — усмехнулся Швабрин.
Но Миша сделал вид, что не услышал его.
— Да я сам в шоке, начальник! Я своей шкурой рисковал, а какое-то чмо меня сделало, как последнего! Хорошо, пацанов не тронул, только меня развел… А у пацанов деньги есть, там у них больше половины. Я же по-честному все делил. «Общак» у нас маленький, чисто на текущие расходы. Основной куш мы по-братски делили. Только где и что там у пацанов, в это я не вникал. И как вернуть эти «баблосы», не знаю… Может, вы их сами расколете?
— А ты их сдашь?
— Ну, за три года сдам, — тяжело вздохнул Миша. — Только можно ли вам верить?
— Можно.
— Три года, и я на свободе, да?
— Три года, и ты на свободе.
— А где гарантии?
— Не прикидывайся дурачком, Кустарев. Ты прекрасно знаешь, что никто никаких гарантий тебе не даст.
Миша едва сдержал насмешку. Есть у него гарантия. Это деньги, которые он сможет обналичить после тюрьмы. Если он их сейчас не сдаст, то Клыков позволит ему выйти на свободу, чтобы затем проследить за ним и наложить лапу на обретенное богатство. Что ж, он постарается уйти от преследования. Как — это
— Про деньги я ничего не знаю. Если это условие отпадает, то я скажу, как взять пацанов.
Клыкову нужна вся бригада, только так можно было обезопасить «Южпортнефть» от возможных диверсий, поэтому он пойдет на все, чтобы оставить Мишу без зубов, в том числе и на обман. Верить ему нельзя, но, увы, придется…
— Я не могу тебе сейчас ничего сказать…
Швабрин вышел из палаты, минут через двадцать вернулся и сказал, что деньги с него требовать не будут, если, конечно, он поможет вывести из игры свою собственную бригаду. Миша вынужден был принять это условие. Слишком уж крепко вцепились в него менты…
Лето красное пропела, оглянуться не успела… Это про Аллу. Растрепанная она после следственного изолятора, помятая, огрубевшая. Закатилось ее лето, на девять лет его осудили. И Алле могли срок дать, но майор Швабрин все-таки выполнил свое обещание. Правда, не сразу. Через суд ее пропустили как активную участницу банды Кустарева. Только вины за ней никакой не обнаружили, поэтому и вынесли оправдательный приговор. Зато другим бандитам навесили срока различной, так сказать, тяжести.
Девять лет Мише дали, а это, считай, целая жизнь. Алла одна осталась. Лето за плечами, а впереди зима… Как бы не пригрел ее какой-нибудь муравей. Именно поэтому Костя и встретил ее у ворот следственного изолятора.
— Привет, — с хмурым видом поздоровался он.
— А чего такой невеселый? — язвительно усмехнулась Алла.
Затасканный у нее вид, но все равно красивая она. До звенящей тоски красивая. Отмыть бы ее от тюремной грязи, уложить в постель, обнять… Только не пойдет он на это. Потому что слово и жене дал, и тестю, да и себе тоже, чего уж там говорить.
Костя просто встретил ее, сейчас отвезет домой, и на этом все… Если бы действительно все было так просто…
— А чему радоваться?
— Зачем тогда приехал, если ты такой нерадый?
— В глаза тебе хочу посмотреть.
— А! Посмотрел? Ну, тогда проваливай!
— И поговорить хочу.
— Ну, говори…
— Пошли, — Костя показал на свою новенькую «Тойоту».
Дела идут в гору, но свободных средств по-прежнему нет и не предвидится, но и на «девятке» он ездить не мог: статус не позволял. Ему-то все равно, но ведь приходится встречаться с деловыми людьми, а для них важны условности.
Алла села в машину, достала сигарету и выразительно посмотрела на него.
— Кури, — кивнул он.
— Ну, спасибо, а то я уже думала, что в твоей новой крутой тачке курить нельзя.
— В новой… А старая где? — усмехнулся Костя.
— Без понятия.
— И Миша не сказал.
— А ты бы спросил?
— Тебя подставлять не хотел. Вдруг бы тебя за мошенничество посадили.
— Ну да, развели мы тебя, — как о чем-то само собой разумеющемся сказала Алла.
— Зачем?