Королева в раковине

«Лучше не спрашивай и не слушай, что будут обо мне говорить, не думай о читателях. Пиши истинную правду о моей жизни».

Наоми Френкель доверила мне свои самые сокровенные тайны, переложив на мои плечи все то, что тяжким грузом лежало на ее сердце.

Каждый раз, когда я сомневалась, стоит ли выставлять на всеобщее обозрение то или иное событие ее жизни, она требовала: публиковать, какими бы откровенными или интимными не были эти истории.

Она говорила ясно и непререкаемо:

«В жизни моей были две возможности. Не жить среди людей или прятаться за всяческим повествованиями и каким-то образом все же находить общий язык с людьми. Литературное творчество ограждало от агрессивности окружающего мира. Меня даже боготворили. Этим я добилась для себя душевного спокойствия и все же ужасно страдала.

Представить это невозможно.

Соприкосновение с людьми заставляло меня рассказывать всевозможные небылицы. Я просто не могу сказать правду. Люди этого не понимают. Это приносило мне тяжкие душевные страдания, со мной случались ужасные вещи. Но все это кончилось, ушло в прошлое».

В годы, проведенные с любимым человеком Израилем Розенцвейгом, с 1952 по 1969 год, сердце ее раскрылось.

В первом нашем разговоре по поводу написания биографии Наоми сказала, что Израиль Розенцвейг ворвался счастьем в ее трагическую жизнь. Но счастье это исчезло с его смертью. Можно утверждать, что с того дня, как он обнаружил писательский талант Наоми, Израиль целиком и полностью пожертвовал собой, посвятив себя единственной цели — раскрытию и развитию ее личности, и делал это с горячим и любящим сердцем. Корни этой любви были глубокими, но запутанными и ранящими, хотя и невероятно сильными.

«Я хочу, чтобы знали: ты — единственная, которой я доверила мои интимные переживания, связанные с Израилем Розенцвейгом», — сказала она и вручила мне ключ к написанию ее биографии. Она понимала, что я не смогу понять ее, не поняв человека, который оказал на нее решающее влияние и продолжал влиять даже после смерти.

«Очень редко открывалось окошко вглубь его редкостной личности. Сам Израиль был человеком замкнутым, и никому не давал к себе приблизиться», — заметила она, чтобы точнее и детальнее передать мне подробности разных периодов его жизни. Наоми раскрыла мне его секреты, ознакомив с черновиками его статей, записями мыслей, размышлений, грудами писем, стихами и страницами дневников, хранящимися до поры до времени в папках. Среди его тетрадей я нашла и краткую автобиографию:

«Я родился в Варшаве 9 декабря 1902 года. После учебы в ивритской школе Ш.Л.Гордона и четырех классов образовательной гимназии «Хинух» был принят в 1918 году в государственный учительский семинар для граждан Моисеевой веры, который был основан в том году в Варшаве доктором Шмуэлем Авраамом Познанским. Мишну и Талмуд я изучал до совершеннолетия с частным учителем в родительском доме.

Закончил семинар в 1923 году и начал работать учителем в начальных государственных школах в одном из провинциальных городков Польши, а затем в Варшаве — до 1929 года. В том же году я репатриировался в Израиль. В 1930 году я вступил в кибуц Бейт-Альфа, где преподавал в школе до 1936 с перерывом в один год (1934), в течение которого изучал природоведение в институте биологии в Тель-Авиве, основанном Йегошуа Марголиным, чтобы в дальнейшем преподавать этот предмет.

С 1936 по 1946 работал в хозяйстве кибуца. В эти же годы я также занимался редакторской работой, как член редколлегии издательства «Сифриат апоалим» («Библиотека трудящихся»), и различными переводами. После этого занимал различные общественные должности в кибуцах Бейт-Альфа, Арци, Ашомер Ацаир (Молодой страж), продолжая заниматься переводами, редактированием и писанием статей, главным образом, по вопросам образования и литературы. В течение пяти лет работал лектором по еврейской истории и ивритской литературе в семинаре кибуца Арци и Ашомер Ацаир в Гиват-Хавива. Уволился оттуда по состоянию здоровья. В последние годы работал на киббуцной фабрике термостатов.

Мои переводы:

Гришко де Луна. Генетика. Издательство «Сифриат Апоалим», 1950.

Фройлих. Роза Люксембург. «Сифриат Апоалим», 1942.

Редактирование:

Темы. Сборник исследований по вопросам экономики, общества, истории и литературы. Издательство «Семинар кибуца Арци в Гиват Хавиве».

Книга об организации «Ашомер Ацаир» (Молодой Страж). Том первый. «Сифриат Апоалим». Сборник статей на темы литературы, образования в кибуце.

Статьи:

Об Агноне: «Без бремени беременности» Журнал «Орлогин», 11, 12.

Об Изхаре: «Бог и долина». Журнал «Отклики». Сборник статей об образовании, проблемах общества и литературы — в журналах «Офаким» (Горизонты), «Орлогин» (Часы), «Хэдим» (Отклики) и «Сугиот» (Темы)».

Больно было Наоми видеть жизнь Израиля. Его мудрость и талант давали возможность самореализации в любом месте и в любом обществе. Но им владела идея кибуца. Он увлекся утопией, которая сузила горизонты его жизни. Он не видел, а, быть может, не хотел видеть жестокую сторону киббуцной жизни, противоречащую человеческой природе. По мнению Наоми, он был пленен девизом, абсолютно лишенным живого человеческого содержания, под которым вел киббуцное движение страны (Кибуц Арци) ее вождь Меир Яари — «Первым делом, руки». До последнего дня он уже с трудом добирался до навеса фабрики термостатов предприятия «Амкор», боясь ужасного публичного оскорбления тех дней — «Паразит».

Она видела его в эти минуты слабости и сказала: в кибуце создали цветущие дворы и приятные для жизни белые домики, но человека оттолкнули в сторону.

После смерти Израиля, она выполнила его завещание. Построила дом для его единственной дочери вместе с ответственным секретарем Союза журналистов Меиром Бен-Гуром. Но сохранить этот дом не удалось, и дочь вернулась в кибуц Бейт-Альфа, в котором выросла.

По мнению Наоми, ее замужество после смерти любимого человека оказалось неудачным, ибо она не могла освободиться от присутствия Израиля. Он продолжал жить в ее душе и быть рядом во все дни ее жизни. Его портреты продолжали висеть над ее постелью и над рабочим столом в кабинете. В своем завещании она просила быть похороненной на кладбище кибуца Бейт-Альфа, рядом с человеком, с которым, по ее словам, прожила истинно счастливую и чистую жизнь.

Уже лежа в больнице, на смертном одре, до мгновения, когда закрылись ее глаза, она возвращалась к завещанию, чтобы еще и еще раз выкрикнуть правду о своей жизни. Я поклялась ей, что это напутствие мне будет дорого, как моя жизнь.

«Как немецкая девочка, я не очень была причастна к великой надежде на воссоздание еврейского государства. Ведь родилась я в ассимилированной семье. Когда растешь в такой семье, тема еврейства вообще мало кого интересует. Никто не воспитывал меня еврейкой. С того момента, когда я начала соображать, я слышала в нашем буржуазном доме, что я немка», — рассказывала Наоми.