Королева воздуха и тьмы
Шрифт:
Кристина возненавидела центурионов еще больше прежнего – разве такое возможно?
– Они хоть что-нибудь нам оставили?
– Бак с грязным бельем, – к ним вошел Марк с мокрыми волосами – видимо, только что из душа.
У Кристины что-то затрепыхалось в животе, и ей пришлось срочно сесть на табурет. У Марка на запястье все еще виднелся заживающий участок кожи – там, куда пришлось связывающее заклинание: у нее был такой же. Глаза его так и сияли на утреннем солнце: золотые и синие, будто самое сердце океана. Она быстро отвернулась и принялась изучать изразец, на
– Очень много грязного белья. Просто-таки горы и горы грязного белья.
– Я займусь стиркой, – Хелен уже переместилась к плите и теперь энергично мешала в кастрюльке. – А сейчас делаю овсянку.
– О.
Марк мельком пересекся взглядами с Кристиной, но в нелюбви к овсянке они друг другу сознаться успели.
В кухню постепенно вваливались и другие Блэкторны. Пришел Тай, за ним Кит; подоспели Дрю и Тавви. Зажурчали, забулькали голоса, и на мгновение все стало как будто нормально. Как будто… Без Эммы Институт никогда больше не будет для нее нормальным. Эмма была первой, кого он встретила в Лос-Анджелесе. Эмма первой и без колебаний приняла ее в друзья. И с городом она знакомилась, узнавая любимые места Эммы – тайные пляжи и узкие тропки. В машине с радио, включенным на полную громкость, с волосами, развевающимися на ветру… Хот-доги в «Пинкс», пироги в «Эппл Пан» в полночь…
Трудно было теперь не чувствовать себя сорвавшейся с якоря… отвязавшейся лодкой во власти прилива. И все же она держалась за то, что сказала ей Эмма: «Ты им нужна. Ты нужна Марку».
Тай схватил лежавший на столе пакет чипсов, перебросил его Киту, тот показал ему большой палец. Эти двое явно научились общаться без слов, как Эмма и Джулиан в свое время.
– Сейчас же положи эту гадость! – возмутилась Хелен. – Я варю овсянку!
Она указала половником на стол, где в ряд стояли одинаковые миски и ваза полевых цветов.
– О, – сказал Кит.
– А я хочу блинов! – заявил Тавви.
– Мы завтракать не будем, – быстро сказал Тай. – Мы с Китом идем на пляж. Пока-пока.
– А… – начала Хелен, но мальчишки уже ушли.
Крепко схватив Кита за руку, Тай потащил его за собой. Уже на пороге Кит успел с извиняющимся видом пожать плечами.
– Ненавижу овсянку, – угрюмо сказала Дрю, садясь за стол.
– Я тоже! – подержал ее Тавви, втискиваясь рядом с сестрой.
Он тоже нахмурился, на мгновение став так забавно похож на нее.
– Кроме овсянки ничего нет, – весело ответила Хелен. – Правда, еще я могу сделать тост.
– Не тост, – отрезал Тавви. – Блины!
Хелен выключила плиту. Некоторое время она стояла, уставившись в кастрюлю с остывающей кашей, потом очень тихо сказала:
– Я не умею печь блины.
Кристина быстро соскочила с табуретки.
– Хелен, давай мы вместе сделаем им яичницу с тостами?
– А Джулиан умеет печь блины, – поднажал Тавви.
Хелен подвинулась, чтобы Кристина могла встать рядом. Одна подала хлеб, вторая положила его в тостер… Кристина заметила, что руки Хелен дрожат.
– Я не буду есть яичницу, – сказала Дрю.
Она вытащила из вазы
– А ну-ка, вы, двое, – Марк ласково взъерошил им волосы. – Мы же только что вернулись. Давайте не будем создавать Хелен проблемы.
– Она не обязана готовить нам завтрак, – проворчала Дрю. – Мы сами прекрасно можем его себе приготовить.
Хелен поставила на стол тарелку. Дрю уставилась на тосты невидящим взглядом.
– Это просто хлеб, Дрю, – сказала Хелен. – Ешь.
Девочка напряглась.
– Не надо мне говорить, что есть, а что не есть!
Хелен вздрогнула. Тавви потянулся за джемом, перевернул банку и стал трясти над тарелкой, пока джем не вывалился на стол, на тарелку, прямо на руки. Он захихикал.
– Тавви, не… О, нет! – простонала Хелен, выхватывая у него банку. – Не надо так делать!
– Я не буду тебя слушаться! – Тавви на глазах заливался краской. – Я тебя даже не знаю!
Он протолкался мимо Дрю и вылетел из кухни. Дрю бросила на Хелен уничтожающий взгляд и выскочила следом за ним.
Хелен стояла, держа в руках пустую пластиковую банку от джема. По ее лицу катились слезы. У Кристины чуть сердце из груди не выпрыгнуло. Хелен просто хотела сделать приятное родственникам… а они не желали простить ее за то, что она, видите ли, не Джулиан.
Кристина шагнула к Хелен, но рядом с ней уже оказался Марк – обнимал сестру, перемазываясь в варенье.
– Все хорошо, все в порядке, – говорил он. – Когда я впервые вернулся, я все портил. Все понимал не так…
Кристина почувствовала себя чужой и незаметно выскользнула из кухни… Некоторые семейные сцены – не для чужих глаз. Медленно идя по коридору (в библиотеке точно должна быть еще одна кофемашина), она думала о том, что только что услышала. Неужели он правда так себя тогда чувствовал? Когда она впервые увидела его, он сидел, скорчившись, привалившись к стене спальни, а вокруг парусами надувались занавески. Окно было открыто, в него врывался ветер…
Она мгновенно почувствовала с ним связь, хотя не знала Марка до того, как Охота забрала его. Нет, она ничего не ждала, не знала, на кого он похож или кем стал. Тогда эта встреча связала их прочнее всякого заклинания… Но что, если с тех пор все изменилось? Вдруг то, что было между ними, сломалось, так что уже не починишь?
– Кристина…
Марк стоял за ее спиной, весь красный – видимо, бежал за ней. Он замер, когда она обернулась, и выглядел так, словно был готов шагнуть с обрыва в бездну.
– Я должен быть с Хелен, – сказал он. – Но еще мне нужно поговорить с тобой. Уже давно. С тех самых пор, как… Встретимся на парковке ночью, когда взойдет луна.
Она кивнула, слишком потрясенная, чтобы говорить. Потом до нее дошло, что «когда луна взойдет» – звучит очень расплывчато. А вдруг ночь будет облачная? Но Марк уже умчался обратно. Вздохнув, она пошла дальше – отправлять Катарине Лосс огненное письмо.
И нескольких дней не прошло с тех пор, как умер Роберт Лайтвуд, а Гораций Диарборн уже успел изменить все в его кабинете.