Королева Златого Леса
Шрифт:
— Пусть моя кровь, — Роларэн выпрямился, занося над запястьем кинжал, — смочит губы Вечным по ту сторону Огня.
Он резанул по запястью без жалости — и алые капли упали на угли, зашипели и превратились в пар. А после — то ли выхватил, то ли осторожно взял кубок из её рук, и её кровь тоже вспыхнула на Пылающем Пути, словно освещая чужую дорогу.
Они отступили от дороги — безмерно длинной, извивающейся между обрубками Златых Деревьев, что когда-то пылали страшными огнями. Извивались, умирая — одно за другим, как складывали свои головы
Королева не сказала ни слова. Только подала короткий знак — и стражи-эльфы, необычайно высокие и довольно крепкие, как для лесного народа, вытолкнули вперёд кого-то. Сорвали мешок с его головы, открывая толпе лицо мальчишки лет двенадцати-тринадцати. Его узкая, детская ещё спина была покрыта тонкими полосами царапин, а губы дрожали — словно боялся разрыдаться, пытался сдержать слёзы, подкатившие к горлу, но не мог, — и руки были заломлены за спиной и связаны крепкими верёвками, сплетёнными из тончайшей паутины, собранной на ветвях Златых деревьев.
Но не на это смотрели эльфы.
Его уши — круглые.
Человек.
Толпа ахнула в один голос, подражая велению Каены. Но она только расправила плечи, царственно улыбаясь. Бросила на Роларэна короткий, подобный секундной слабости взгляд, а после заговорила, не позволяя себе больше ни минуты молчания:
— Этот мальчишка посмел осквернить своим присутствием Златой Лес за день до начала Охоты. Он и станет первой жертвой. Он будет тем, кто пройдёт по углям Пылающего Пути от великого королевского дворца и первого Дерева, — толпа не реагировала, словно не знала, что Каениэль давно уже — пепел, — и помчится к святой границе нашего государства. Он — и ряды эльфов, несчастьем или благодатью которых будет сегодняшняя Златая Ночь!
Эльфы коротко склонили головы, то ли показывая своё одобрение, то ли боясь возразить великолепной королеве, способной одним приказом прервать жизни каждого из них. Власть правительницы Златого Леса священна, и никто не посмеет нарушить её завет.
— Каждый, кто возжелает, имеет право принять участие в Златой Охоте, заняв место одного из Избранных. Стать гонимым — и выбраться сквозь священную преграду в человеческий мир, — она ласково улыбнулась народу, словно говоря — это возможно. — Но помните, преграда открывается только однажды. Только один из вас может выбраться на свободу за высокие стены эльфийской магии. И он — или она, — никогда больше не вернётся. Никогда не вдохнёт чистый воздух Златого Леса.
…Станет бессмертным. Этого она, разумеется, не сказала.
После всего, что случилось, только человеческий мир дарует эльфам вечность. Только там, где нет Златых Деревьев, они способны веками влачить своё жалкое, бездушное тело.
С острыми ушами, спрятанными за ветхими иллюзиями.
Все хотели пересечь границу. Но Златые Охотники — лучшие из лучших. И за то, что их жертва ускользает, им даровалась долгая и мучительная смерть. Смерть, которой боялся каждый из них — ведь можно было вырваться на свободу с посольством, оказаться за границей и больше никогда не вернуться в руки к королеве Каене.
А жертвы — лишь слабые существа. Без магии, с завязанными за спиною руками.
Жертвы — лишь пешки, первая из которых совершает молчаливое позорное шествие под тяжестью чужих взглядов.
И мальчишка даже не дойдёт до охоты. Его забьют плетями, пока он будет, опустив голову, шагать по Пылающему Пути.
Кто-то мог вступиться за своего ребёнка. Кто-то мог выйти за любимого. Но за человеческого мальчишку — нет, ни один эльф не сделает шага вперёд. Не пройдёт первым по Пути, не позволит тяжёлым плетям оставить ожоги на своих плечах.
Каена это знала. Каена перечёркивала всё, что связывало эльфов с людьми — она собиралась убить его демонстративно, чтобы показать, насколько низкими были существа, что воспевали молитвы эльфам там, за высокими стенами границы. Невидимыми, могучими, непересекаемыми…
Этот ребёнок пришёл сюда для того, чтобы увидеть сказочный мир. Случайно прорвался сквозь полосы защиты. А она разрушит не только его мечту — его жизнь.
Слишком много детей не родилось — и слишком много детей умерло только потому, что Каена однажды взошла на престол.
— Я пройду за него.
Эльфы вскинули головы — словно не понимали, кто это сказал.
Вечный. Последний.
Он не дал ей шанса остановить себя. Не позволил вспомнить о том, что она чувствует, запомнился только последней дерзостью — как пролил её драгоценную кровь на угли, на пепелище смерти всех, кто только был ему дорог.
Мужчина быстро спустился с постамента. Снял расшитый знаками Златого Леса камзол, отбросил его в сторону, зная, что теперь тот будто бы проклят — никто не рискнёт коснуться. Расправил плечи и повернулся в последний раз к Каене, улыбаясь.
Снял чёрную рубаху — по Пламенному Пути не идут в защитных латах, даже если это просто тонкая ткань.
Сбросил обувь — никто не шагает в сапогах по карающим углям.
Расправил плечи и уверенно, с улыбкой на губах сложил руки за спиной, скрещивая запястья.
Страж подступил к нему с осторожностью, словно опасаясь, что Роларэн воспользуется своим даром, но он не пытался защититься. Позволил себе оказаться в путах, и они, наверное, с радостью завязали бы ему глаза — но тот, кто идёт по Пылающему Пути, должен видеть, что ждёт его впереди.
Он больше не оборачивался.
Ступил наконец-то босыми ногами на пылающие угольки и медленно, не оборачиваясь ни на мгновение, впрочем, шагнул вперёд.
Пламенный Путь шипел под его стопами. Дым, казалось, окутывал его — или это был Холодный Туман? И эльфы, все до одного, словно те Твари Туманные, затихли, выжидали, смотрели, как он ступал вперёд.
Златая Ночь прежде была самой светлой в году. Но Златой Лес уже много лет не видел солнца — было так же темно, как и обычно. И Роларэн, последний из вечных, гордо шагал вперёд.