Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610
Шрифт:
За этим «главным» городом следовали очень большие города (50 000 жителей), большие (20 000), средние (от 5000 до 10 000) и малые (2000). Нельзя забывать и мелких «сите», которые в крайнем случае насчитывали менее 1000 жителей.
Конец общего спада в середине XV века привел, как это ни парадоксально, к ослаблению ряда городских центров, которые до того, опираясь на свое стратегическое положение и воспользовавшись изменениями торговых потоков, процветали… благодаря Столетней войне. Таковыми были Фуа, Тарб, Байонна. Но в основном в 1450-1560 годах происходило расширение и усиление городов. Это не исключало «голода и сытости», то есть периодов быстрого и замедленного роста.
В период роста некоторые города (Роман, Перигё к концу XV в.) достигли своего прежнего уровня, другие намного превзошли его (например, Руан в течение XVI в.). В конце периода подъема, к 1560 году численность горожан (если говорить о поселениях с населением свыше 2000 жителей) уже несколько превышала 2 млн., но не больше 2,5 млн.
8 городах, где замужество разрешалось в более раннем возрасте, чем это будет установлено в XVII и XVIII веках, рост населения шел естественным путем, если этому не препятствовали зловещие удары эпидемии. Но в основном численность горожан возрастала за счет иммигрантов из деревни. Об этом свидетельствуют непрекращающееся увеличение городского «антропонимического фонда» [21] , «фамильные потрясения». В наиболее крупных центрах на иммигрантов (родившихся, как правило, в королевстве) приходилось 30 и даже 40% их жителей. Этот демографический бонус увеличивал численность городских семей: она достигала 4-5 человек на семью (например, в Карпантра в 1473 г.) вместо трех во время спада 1420— 1430 годов. Вновь прибывшие иммигранты пополняли по пре-имуществу активные сферы городской жизни (профессии, свя-занные с питанием, домашняя прислуга, свободные профессии). Некоторые города развивались в результате роста торговли или временного обретения статуса столицы. Например, Тур во времена Людовика XI оказался охваченным лихорадкой земельной спекуляции и раздела земли. Но в некоторых случаях надежды далеко не оправдывались: построенные на крупных реках (Сене, Гаронне) мосты составляли в XIII и XIV веках гордость Руана, Ажена и т.д. Однако многие из них были восстановлены лишь в XVIII веке.
21
Понятие «антропонимический фонд» полезно для историков, занимающихся проблемами населения в давние времена и пытающихся определить миграционные потоки и демографические колебания, опираясь на появление новых фамилий в течение десятилетий или поколений.
Интеграционный феномен сопровождал рост городов, но в то же время ограничивал (не устраняя полностью) усиление анархии, которую он порождал. Растущее число корпоративных ассоциаций, поощрявшихся королевской властью, объединяло ремесленников, которые в XV веке пользовались еще свободой предпринимательской деятельности. Корпоративизм был особенно развит на севере Франции. Эти профессиональные объединения, основанные на клятвенной верности их членов («жюранды»), платили монарху определенную таксу в качестве налога, что его очень устраивало. После 1500 года корпорации стали сдерживать социальную мобильность, благодаря которой сами они и зародились: их членам стало трудно пробиться в цеховые старшины. Расширение ремесленничества привело, таким образом, к замораживанию корпоративизма, что, в свою очередь, приведет позднее к ограничению роста ремесленного производства.
Однако в 1500-1530 годах динамизм ремесленного производства еще сохранялся. Наряду с цеховыми организациями, теоретически светскими, появились почти повсеместно религиозные или культовые братства. Они пользовались покровительством какого-нибудь святого, возникали «спонтанно или по чьей-то инициативе», носили характер развлекательный, профессиональный, религиозный, политический, театральный, куртуазный, благотворительный, милосердный. Они отличались свободой действий, фантазий, объединяли людей одной профессии, но также одного прихода, квартала, территории. Эти «ячейки» увеличивают также численность развлекательных псевдомонашеских объединений, в которые допускались только светские люди. Они обуздывали с помощью хорошо отрегулированного беспорядка дикий протест, который мог бы возникнуть среди молодежи против сексуальных и семейных порядков.
Такие озорные «аббатства» под названиями «Бонгувер», «Могувер» [22] формировали «диагональную» солидарность. Они объединяли людей от 28 до 36 лет, женатых и холостяков, интегрировали в свои ряды иммигрантов. С 1500 года они стали преподавать правила вежливости в отношениях с женщинами и девушками, которые в праздничные дни пляшут вместе с «миленькими монахами» из «монастыря» Могувера: слабый пол в нежном возрасте уже не замыкается полностью в рамках жизни у очага, в прачечной или на мельнице. Все эти братства, корпорации, псевдоаббатства являлись, на свой лад, школами власти. Они регулировали городскую жизнь и способствовали на низовом уровне относительно гармоничному функционированию городов в глобальных рамках королевства.
22
«Bongouvert», «Maugouvert» — сокращения от словосочетаний «хорошее правление», «плохое правление». Эти два юмористических термина при необходимости взаимозаменяемы.
Силы общины и взаимного притяжения людей не исчерпываются только братским или псевдомонашеским корпоративизмом ремесленников и молодежи. Их субстанциональность черпается также из городской культуры, которая была присуща и бедным, и богатым горожанам. Из-под ее влияния выпадали только маргиналы и очень обездоленные. Это одноэтажная культура! [23] Она, как и церковь — под сводом и на паперти, — объединяет священное и бурлеск; чередует благословение причастия и парад ослов с митрами на головах. Рискуя шокировать христиан-ригористов, эта культура предполагала, что Бог не считает зазорным при случае предаться безудержному смеху. Она укрепляет сплоченность коллектива бесконечными повторениями «сатирических шаржей, нравоучений, клятв, триумфальных парадов на конях». «Голосом и телом» она участвует в прискорбных антиеврейских беспорядках, по крайней мере в некоторых провансальских городах. С точки зрения «общинно-корпоративной» высокая элитарная культура служит дополнением общегородской культуры. Воспевая местную историю, она прославляет городской патриотизм. Что касается Меца и ряда других городов, то об этом свидетельствуют произведения Филиппа де Виньоля или его коллег [24] .
23
Выражение «одноэтажная культура, своего рода единое блюдо» может вызвать недоумение. Однако оно соответствует реальным фактам наших дней в некоторых секторах аудиовизуальной культуры, когда руководитель и простой рабочий порой смотрят одну и ту же передачу эстрадного концерта или футбольного матча.. Аналогичным, но не равнозначным образом воскресная месса, религиозный театр и карнавал объединяют людей разных социальных классов для просмотра одного и того же зрелища в городах эпохи Возрождения.
24
Филипп де Виньоль (1471-1527) родился в буржуазной семье из Меца, автор исторической хроники о Меце и Лотарингии.
Факт, что после «черной дыры» Столетней войны в «добрых» городах с новой силой возобновилась мода на воспитание. И не только среди элиты. Остается полностью в стороне только мелкий люд (40% городского населения). За исключением этой группы все более и более избирательная педагогика предлагает начальное, а с 10 лет — основное образование. Затем следуют курсы нотариата или коммерции. Университет посещает незначительное число молодежи до 28 лет. В каждом крупном городе на рынок труда поступает несколько десятков выпускников университета, которые в лучшем случае занимают престижные или высокооплачиваемые должности. Распространение просвещения, даже на начальном этапе, ориентирует лучшие умы на изучение античных достопримечательностей родного города, которые становятся предметом гордости и поводом для пышных мемориальных празднований. Гордостью города становятся и общественные монументы. Было бы преувеличением утверждать, что речь уже шла о городском благоустройстве. Подобное время от времени материализуется по случаю королевских визитов в возведении на улицах и в переулках декораций из дерева или с использованием тканей. Тем не менее в городах было немало сооружений: крепостные стены, башенные часы (уже стали исчислять время), игольчатая стрела кафедрального собора, мэрия, а также централизованные бордели, работавшие во имя общего блага. Реакция моралистов наступит лишь после 1490-1500 годов, когда сифилис «деборделизирует» [25] улицы и сознание и когда в решении этой задачи очищения в их поддержку выступят первые протестанты.
25
Глагол или неологизм, который мы предлагаем, может шокировать некоторых читателей. Но как бы там ни было, считается установленным, что сифилис, завезенный во Францию из Америки через Испанию и после Итальянских войн конца XV века, способствовал появлению новой венерической опасности, дискредитации «публичных домов» или борделей в городах. Он способствовал также распространению более «пуританского» (еще до появления этого слова) менталитета или, короче говоря, страха перед ставшей опасной сексуальностью, чего не было в Европе и во Франции до открытия Нового Света.
Воспевая общие институты рынка, Возрождение и особенно Реформация придадут ему определенную направленность. Они будут утверждать, что рынок предназначен для торговли в ее чистом виде, и пытаться исключить из сферы его действия некоторые секторы, такие как любовь (отныне проституция осуждается) и религия (индульгенции предаются позору).
XV век — век столиц, прежде всего Парижа, но также Тура, Авиньона, который даже без физического присутствия папы сохранял остатки былого понтификального, финансового и прочего величия. Упомянем также некоторые города — центры владений «удельных князей, крупных вассалов и властителей периферийных княжеств» (Дижон, Ренн…). После завоевания их французами они перестали быть столичными городами, но их роль была подтверждена Валуа. Без каких-либо колебаний они разместили здесь парламенты, университеты, счетные палаты. В противном случае как бы они смогли установить контроль над провинциями?
В более общем плане в период от Людовика XI до Генриха II лояльность французских городов подтверждалась многократно. Потребуется — и это станет глубоким расколом — проявление религиозного и идеологического противостояния гугенотского происхождения в национальном масштабе, чтобы в ответ сформировалась католическая мятежная «лига» против легитимной династии. Но в начале XVI века положение было совершенно иное: источники лояльности городов были старинными и живучими. Исторически города соперничали в большей степени с местными сеньорами, чем с монархами. Уже к 1500-м или 1550-м годам королевские представители в провинциях сотрудничали с мэриями. Лучшие теоретики монархического централизма в XVI веке жили… в Тулузе [26] . Было бы ошибочным считать этот город (только потому, что находится на юге) сторонником федерализма или независимости.
26
Самым знаменитым среди них был Шарль де Грассай, автор изданного в 1538 году глубоко абсолютистского труда «Закон Франции».
Типичной в этой области была уже позиция Людовика XI: он изо всех сил поощрял создание городских советов и других органов. Таким образом он эмансипировал городскую элиту. Делалось это не бескорыстно: таким путем король пытался приобщить города к своим политическим проектам, широко прибегая при этом к неотразимому рычагу регулирования освобождений от налогов. Последние же вели к пропорциональному увеличению различных поборов с крестьян — вечной дойной коровы системы. Государственная власть, несмотря на свое стремление к видимому всемогуществу, была de facto децентрализованной и регионализованной. Королевский совет по отношению к городам действовал больше как административная судебная инстанция, чем как Совет министров. «Губернаторы и генеральные представители в провинциях были вице-королями, но не суперпрефектами». В Париже, как и в провинции, парламенты по своим законным полномочиям могли бы играть и роль почти префекта. Но в действительности эти высокие судебные собрания состояли из чиновников-выходцев из местной элиты или интегрированных в нее. И этого достаточно, чтобы отличить их от префектов, которых используют наши власти сегодня.