Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610
Шрифт:
Перед глазами молодого французского монарха был пример Фердинанда Арагонского: этот король разбил мавров в Гренаде и «обратил в свою веру» маранов (испанских евреев). Таким образом, с благочестивой жестокостью он направил воинственный пыл кастильских баронов против внешнего врага и неверных. Иначе они охотно развязали бы междоусобные войны в самой Испании. В сердце короля Валуа невольное соперничество, короче говоря, любовь-ненависть берет верх в отношениях с арагонцами: со своей утопией о крестовом походе он сознательно пытается имитировать их «религиозное» поведение в Испании. Он копирует также, но по-своему и почти безотчетно их поступки, так как Италия должна стать для него чем-то вроде Америки, но не станет, в то время когда иберийские каравеллы уже достигли Карибского моря. Карл стремится (и вот проявляется нелюбовь вместо восхищения) изгнать арагонскую династию из Неаполя. Он намерен превратить всю Италию в «твердый рог», патронируемый Францией, который перекрыл бы Испании путь к Леванту в пользу наших сограждан. По крайней мере на это надеются в Амбуазе, Плесси-ле-Туре, Лионе. Но не будем насмехаться над близорукостью Карла, которая заставляет его принимать добычу за тень, Америку или Индию за Средиземноморье. В 1490-х годах ни один европейский монарх, за приятным исключением иберийских королей и их итальянских советников, не способен был замыслить такую великую стратегию, которая преднамеренно имела бы трансокеанический масштаб.
Первая итальянская война была отнюдь не плохо подготовлена. Займы у заальпийских городов, выручка от заклада королевских драгоценностей и части королевского домена, а также новые налоги дают 2 млн. ливров, необходимых для подготовки кампании. Знаток проблем военного обеспечения, Карл VIII в сентябре — октябре 1494 года, по окончании подготовки к войне, располагал армией в 40 000 человек, в числе которых 30 000 солдат (наполовину французов, наполовину иностранцев — швейцарцев, итальянцев…). Армия насчитывала 60 пушек, сотню судов, в том числе 10 крупнотоннажных, не всегда, правда, с надежными экипажами, которые пришлось комплектовать и узниками королевских тюрем. Аркебузы заменили арбалеты. Создана качественная метеорология: астрологи предсказывали солнечную и сухую осень. И этот прогноз оправдается.
Впервые с начала (и конца) Столетней войны «Французское государство» держит в своих руках стратегическую инициативу за пределами своих границ — в узком или широком смысле этого слова. И оно сохранит ее до Наполеона III и позднее, если говорить о заморских и колониальных экспедициях, вплоть до маршала Лиотея. Четыре длинных века перехода к действиям… Стоил ли этот несколько странноватый неаполитанский эпизод великой надежды на славу (даже в длительной перспективе) под эгидой аристократии, христианства и королевского величества?
В Рапалло, близ Генуи, французский флот под командованием Людовика Орлеанского и Урфе в сентябре 1494 года впервые высаживает десант при поддержке корабельной артиллерии: она обстреливает отлогий берег прямо с борта. Это — великолепная комбинированная операция. Жители Лигурии знакомятся с французской артиллерией и «яростью войск королевства, среди которых швейцарские наемники отличаются необузданностью и даже варварством». В октябре Карл уже в Миланской области, где посещает образцовую ферму. В ноябре во главе 10 000 солдат он прибывает в Тоскану. Интересуется великолепием возрождающейся Ломбардии, а затем в Плезансе вкушает прекрасные местные сыры. В Пизе удостоверяется в наклонном положении знаменитой башни и без огласки подтверждает часть городских свобод. Во Флоренции, из которой только что изгнаны Медичи, он в компании с Савонаролой, который принимает его за нового Кира, присутствует при последних мгновениях Пико делла Мирандолы. Потрясающая сцена: предновая монархия, преддверие религиозной реформы и энциклопедический гуманизм встречаются в этой погребальной палате. Даже при всем почтении к требованиям национального единства этот прекрасный эпизод выглядит предпочтительнее, чем пошлая интрига в Перонне или комическая «Илиада» осады Ренна. В общем, в тосканских землях Карл принят — по праву или нет — как восстановитель свободы.
В Сиене Карл был дружелюбно встречен местной Волчицей в римском стиле и песнопениями на латинском в честь Девы Марии. А в это время в Мулене Францией правит Пьер Бурбонский, тогда как обе Анны — Бретонская и Божё-Бурбонская — ожидают возвращения (все более желанного) своих мужей и брата. Жена главного воина — королева поглощена своей беременностью и с нетерпением ждет курьера.
В конце декабря 1494 года Карл вступает в Рим, где он совершает возложения рук на сотни золотушных больных и демонстрирует свое послушание папству, но не Папе. Он отдает должное папскому титулу, но ведет себя несколько развязно по отношению к сомнительной личности Его Святейшества (?) Александра VI Борджиа. Карл достаточно добр, чтобы не отстранить его в пользу более франкофильски настроенного преемника. Однако он вынуждает его выдать высокопоставленных заложников, в том числе незаконного сына Папы Чезаре Борджиа. Вечный город подвергается краткой военной оккупации, в общем безобидной, несмотря на несколько крайностей со стороны наемников, тут же приговоренных молодым сувереном к повешению. В этих делах Карл ведет себя, как и его преемники, то есть как галликанский монарх, оставаясь при этом праведным католиком. Он ходит в римские церкви, что выглядит как предвестие его проблематичного посещения Святых мест. В длительной перспективе более важным стало установление контактов с небольшими, но уже почти централизованными государствами, каковыми были Флоренция и Ватикан. Задолго до издания трудов Макиавелли монархия Валуа все чаще будет вдохновляться итальянскими образцами: они станут близки французам благодаря войнам по другую сторону Альп и появлению большого числа иммигрантов с полуострова, оседавших в Лионе или Париже. Заодно правители королевства расстанутся с собственными традициями, специфические особенности которых оказались более феодально-сепаратистскими и децентрализаторскими.
28 января 1495 г. французская армия покидает Рим и направляется на юг. Она обходит небольшой город Фрозиноне, жители которого сожалеют, что не смогли увидеть французского короля. Последний только что был крестным отцом одного еврея в Ферентино. Но утешатся, выгнав из города своего пронеаполитански настроенного епископа.
22 февраля Карл в Неаполе, в «моем городе Неаполе», как он напишет своему зятю Бурбону. Он носит деревянные шпоры, чтобы показать, что «вступает в город как мирный хозяин». Стреляя один-два раза в минуту, королевская артиллерия подавила неприятельские крепости. Забыт ли крестовый поход? Конечно, нет. Тем не менее Валуа в первую очередь утверждает свою власть во вновь приобретенных землях. «Туманному будущему Святой земли предпочитается эфемерное настоящее неаполитанской». Завоеватель защищает евреев, заботится о бедных, демократизирует муниципальные структуры большого города, в котором до того правила только знать. Французские предводители посвящают первую половину дня мессе и местным делам, а вторую — делам двора и сердечным. Многие военные заражаются сифилисом, недавно завезенным из Америки через Испанию [56] . 12 мая Карл, незадолго до того соблазнивший наездницу из хорошей семьи, вновь вступает — на этот раз торжественно — в свой любимый Неаполь. Кавалькада выдержана в строго королевском стиле. Но современники вследствие ряда недоразумений несправедливо приписали ему имперские претензии, что не послужило на пользу делу Франции в Италии и в Европе. Тем временем уже в марте 1495 года обозначились жесткие реалии, противоречившие увеселительному духу, которым до сих пор был проникнут этот рейд по полуострову. Действительно весной 1495 года Карл столкнулся с непристойнейшей «апрельской шуткой», которая не имела ничего общего с весенней: в начале этого месяца было подписано, опубликовано и разослано соглашение о создании лиги с враждебными французским намерениям целями. Она объединила Венецию, Папу, Милан, Испанию и Империю. Прозрение наступило: надо уходить. Конец мая. Королевская армия в тщетной надежде все же сохранить Неаполитанское королевство существенно сократилась, оставив на месте несколько арьергардных гарнизонов. Боевые части насчитывают всего 9000 всадников. Они начинают двигаться на север. У них нет выбора: либо проползти на животе под носом у более многочисленного противника, готового перекрыть дорогу, либо попасть в итальянскую западню. Французские сеньоры стремятся поскорее возвратиться домой: они боятся наступления жары и даже, как утверждают некоторые, обрести рога из-за неверности жен, оставшихся в землях Луары или Сены. Некоторые из них, включая короля, запасаются (но от случая к случаю) сувенирами, предметами искусства, особенно римской эпохи и периода Возрождения. Однако большая часть военных удовлетворилась тем, что в течение нескольких месяцев наслаждалась экзотикой и приветливостью неаполитанок.
56
Это событие, получившее длительное продолжение, имеет капитальное значение. Речь идет о появлении «сексуального страха», который постепенно охватывает и «пуританизирует» западную культуру в XVI-XVII веках.
Искусство отступления для стратегов проще пареной репы. Карл VIII и его штаб успешно преодолевают это испытание. Длительный поход на север на обратном пути из Неаполя являет собой образец энергичности и разумности. Велик вклад в его успех находящихся на службе у короля швейцарских солдат — лучших солдат той эпохи. Бросок французской армии в сторону Форново, выход из Апеннин в нижнюю часть Па-данской равнины (6 июля 1495 г.), представляет собой блестящее достижение. Он предвосхищает (но с гораздо меньшими людскими потерями) первые итальянские сражения Бонапарта или битву при Маренго.
Правда, речь идет не о завоевании наиболее плодородных в мире равнин в наполеоновском стиле, а о скорейшей эвакуации с этих территорий, преодолевая сопротивление противника, и спешном возвращении в метрополию. В Форново 9000 королевских солдат (под хоругвями Сен-Дени — символа крестовых походов) одолевают 30-тысячную армию противника (главным образом итальянцев), оставившую тысячи погибших на поле сражения. Furia francese (французский натиск) удался лишь благодаря умелым маневрам, которые опытное в такого рода делах командование сумело осуществить во время жаркого сражения. Осенью 1495 года Карл VIII возвращается во Францию, не понеся существенных потерь в живой силе. Территориальный итог операции — ноль. Последние французские гарнизоны будут с позором вытеснены с неаполитанских территорий, которые они сумели удерживать лишь в течение одного лета. Но общие расходы на это предприятие оказались незначительными: ни Францию, ни Италию война не разорила. Льстивая пропаганда наградила Карла VIII массой титулов: и «орудие божественной справедливости», и «глава христианских народов», и «воплощение Давида», и «миротворец», и «новый Карл Великий». Культурные последствия окажутся посредственными, но в длительной перспективе они станут решающими: настолько велика разность потенциалов французской и итальянской цивилизаций. При этом первая значительно обогатится от контактов со второй. Усилилась и военная мощь королевства. Но до скорой своей смерти (1498 г.) Карл больше не ступит ногой за пределы границ. В общем итоге правления неаполитанские фантазии не более чем каприз молодости. Они не сравнимы с 15 годами материального подъема и внутреннего роста, которым существовавший режим, за неимением других особых достоинств, не препятствовал и не мешал. Доходы монархии от «собственного домена», состоявшего из земель, сеньориальных платежей, пошлин и т.п., то есть зависящие от эволюции производства и товарооборота, в финансовом выражении возросли за 1484-1498 годы на 74%. Конъюнктура, таким образом, была благоприятная, хотя рост доходов объясняется также и более полным сбором налогов и других податей. Их размер, который Людовик XI увеличил в 1481 году до 4,6 млн. ливров, затем — до 3,9 млн. накануне своей смерти, в 1484-1486 годах сокращается до 1,5 млн., достигает своего пика — 2,6 млн. ливров в 1494 году и вновь сокращается до 2,1 млн. в 1498 году. В годы своего правления Карл расходует мало, входя в число суверенов, отличавшихся умеренностью расходов, чего позднее будут желать либеральным народам апостолы свободы действий (laisser-faire). Но молодой король умирает весь в долгах, оставив казну пустой, что свидетельствует о том, что если он и брал взаймы у богатых кредиторов, то не обременял настолько же своих налогоплательщиков. Создание ярмарок, судебных должностей, начало составления региональных кутюмов в письменной форме свидетельствуют о том, что государство отдает себе известный отчет об экономическом росте, происходившем в данном случае без его вмешательства, что оно заботится о том, чтобы определить юридические рамки, в которых должны привычно жить разные народности, отказывающиеся (понемногу) от насилия, прибегая с меньшей кровью и меньшими денежными расходами к судебным тяжбам и подчиняясь постановлениям судов. «Молчаливый осмос» начинает сплачивать новые провинции — Бургундию, Прованс и Бретань — вокруг динамичного и порой двуединого образования, каким представляется королевство при Валуа.
Людовик XII, дядя Карла VIII, становится королем по закону престолонаследия после смерти последнего от несчастного случая. Он является внуком Людовика Орлеанского-старшего и Валентины Висконти, что дает ему право претендовать на Миланское герцогство. Он — поздний ребенок Карла Орлеанского и Марии Клевской. Убитый дед, отец — многолетний узник англичан, безденежье, трудная, беспокойная, одинокая юность под строгим контролем недоверчивого Людовика XI — все это не могло облегчить миссию будущего короля. В ранней молодости он был насильно женат, в соответствии с замыслом Людовика XI объединиться с Орлеанским домом, на дочери хитроумного суверена Жанне Французской — девушке достойной, любящей, смелой, но несчастной калеке, бесплодной и набожной. (Многие короли и среди них Людовик XII, Франциск I, Генрих IV были таким образом зятьями предшествующего суверена и в то же время наследниками в первой или второй очереди оного уже в силу Салического закона [57] : по-видимому, предполагалось, что по этой причине их эвентуальная легитимность еще более укрепится. (То есть Салический закон не всегда действовал «сам по себе», когда речь заходила о возведении на престол нового монарха.) Супруг Жанны не ожидал от этого брака ни счастья, ни потомства — это именно то, чего очень желал Людовик XI, враждебно настроенный по отношению к «Орлеанской» ветви и желавший ее угасания. По достижении совершеннолетия Людовик Орлеанский последовал обычаю, согласно которому высокопоставленный член королевской семьи на определенном этапе своей жизни должен вступить в оппозицию, в том числе с применением насилия, к действующему монарху: будущий король Людовик XI, будучи дофином, был причастен к Прагерии, направленной против его отца Карла VII, находившегося в то время на троне; брат короля Карл, младший брат Людовика XI, поступил так же четверть века спустя, выступив против своего старшего брата под предлогом борьбы за общественное благо. В 1480-х годах Людовик Орлеанский стал одним из лидеров «безумной» войны против Карла VIII и особенно против клана Боже. Так нарастала старая неприязнь между Орлеанцем и Анной Боже. Он, как утверждают, поносил ее всячески и даже называл шлюхой. Со своей стороны, после подавления бунтов она прикажет заключить его на долгие годы в тюрьму, обречет на холод, воду, хлеб и сало. Конечно, он заслужил своим неповиновением темницу, где возмужает и состарится. В XVI веке, когда монархия совершенно окрепнет, эти молодежно-феодальные выступления против действующего монарха выйдут из моды. По крайней мере до 1560-х годов, когда она опять проявится в связи с региональными конфликтами. Храбрый, спортивный, заядлый охотник, в меру недоверчивый, авторитарный и порой вспыльчивый, «энергичный и отважный в поступках», одаренный умом выше среднего и достаточно образованный, в молодости безудержный «бабник», на весьма примерный супруг во втором браке с Анной Бретонской (после отмены брака с Жанной Французской), совсем не жестокий (но не на войне), Людовик XII не предстает великим и жестоким макиавеллистом. Он сумел продемонстрировать дружеское великодушие по отношению к Ла Тремуйлю и семье Боже, которые, между прочим, жестоко обходились с ним в годы его молодости. Он вписывается в рамки культуры несколько ограниченной и умеренной монархии — такой, как ее описал его современник Клод де Сейсель [58] . По мнению Макиавелли, возможно упрощенному, надо стремиться к идеалам власти строгой, абсолютной, свободной от этических, религиозных, социальных ограничений… Сейсель — побочный сын савойского маршала, ставший одним из приближенных Людовика XII, — напротив, предлагает государю модель (не лишенную хитростей, даже цинизма) ограниченной королевской власти с тройным тормозом: религиозным, правосудия и полиции. «Полиция» в данном случае означает подчинение указам предшествующих королей: монарх должен соблюдать их, как и те законы, которые издает лично, ибо сам Бог обязан соблюдать установления, которые он промульгирует в своей Вечности. Но не будем тем не менее увлекаться розовой краской при характеристике и правления, и самой личности Людовика XII. Его первой жене Жанне Французской (во время процесса о расторжении брака, который затеял ее супруг-король) пришлось приложить много усилий, чтобы подобрать адвокатов и благожелательных свидетелей. Один этот факт свидетельствует о том, что Людовик, как и другие Валуа, со знанием дела использовал запугивание. Однако это не помешало тому, чтобы в речах проповедников, враждебно настроенных к «аморальному» поведению короля, просматривалось нечто вроде общественного мнения в целом в пользу несчастной отверженной королевы (1498 г.). Впрочем, Людовику XII хватило ума и великодушия, чтобы не свидетельствовать против всех мирян и клириков, которые справедливо осуждали его поведение. Жанна Французская умрет через несколько лет (1505 г.) с репутацией святой, основательницы монашеского Ордена Благовещения.
57
Салический закон относится к своду германских законов (действовавших на ныне французских территориях), написанных между VI и VIII веками. Он устанавливал, что наследование земли (но не королевства!) осуществляется по мужской линии. Значительно позднее, в частности при Карле VII, юристы стали использовать его (безосновательно) в качестве решающего аргумента, чтобы отвергнуть претензии англичан на французский трон и установить порядок престолонаследия для отечественных Капетингов и Валуа по мужской линии. И с тех пор этот закон вплоть до Революции считался основополагающим законом французской монархии.
58
Клод де Сейсель (ок. 1450-1520 гг.) опубликовал в 1519 году свою книгу «Французская монархия» — прославление королевского правления согласно обычаям. Он окончил жизнь на посту архиепископа Турина, который занимал с 1517 года.
Людовик XII, король Ренессанса, демонстрирует власть, путешествуя по стране пешком или верхом на коне вместе со своим двором, легко перемещающимся ввиду своей немногочисленности (менее тысячи человек): «Амбуаз, Париж, Анже, Орлеан, Блуа в первую очередь, но также Мелён, Бурж, Тур, Руан, Реймс, Труа, Дижон, Амьен, Абвиль, Сен-Дени-ан-Франс, Нуайон, не говоря уж о многочисленных посещениях Гренобля и особенно Лиона, служат иллюстрацией для всех и каждого странствующего характера этой возрождающейся монархии». Движение и власть — зачем это? В актив Людовика XII запишем, что впервые в современной истории проявляется четко и ясно стремление оценить по справедливости еретиков. С 1501 по 1509 год король поддерживал и защищал единоверцев отца Вальдо от местных властей и особенно властей римских, папских, церковных. Так было положено начало плодотворной стратегии беспристрастности (относительной) и открытости. С тех пор, если оставить в стороне (огромные «исключения») годы правления Генриха II и Людовика XIV, жестко преследовавших религиозных диссидентов, такая политика во многих случаях останется типичной для Французского королевства. Такая позиция «открытости» (по данному пункту) неразрывно связана с приверженностью монарха галликанским нормам поведения, что спровоцирует его на столкновения с Папой, особенно с Юлием И, который откровенно враждебно вел себя во время Итальянских войн. В борьбе с Ватиканом Людовик XII обращается к театральной пропаганде: Пьер Гренгуар пишет против Юлия II пьесу «Игры государя глупцов». В то же время в ход пускается и недавно появившаяся техника книгопечатания: Жан Лемэр Бельгийский, «камердинер» Людовика, публикует в 1511 году в Лионе книгу «Превосходство галликанской Церкви», оскорбившую римлян. Поддержка адептов отца Вальдо неизбежно выражается в позитивных и благожелательных действиях в большей или меньшей степени подвластных королю судебных инстанций. Речь идет и о Большом совете (в национальном масштабе), роль которого Людовик XII окончательно определил в 1498 году, и о классическом Парижском парламенте. Людовик строго следит за развитием ветвей древа юстиции, то есть всех судебных инстанций от парижского Шатле до Парламента в Экс-ан-Провансе. Составление письменных уложений — кутюмов — другая великая идея правления. Ее возглавляет и продвигает кардинал д'Амбуаз, которому помогают, в частности, первый президент и королевский адвокат в Парижском парламенте. Эти двое являются своего рода предшественниками высшей «государственной знати» в лице президентов в бархатных шапочках и служителей короля в Парламенте, которая, как показывают исследования Дени Рише, получит развитие в годы между правлениями Генриха III и Людовика XIV. Придание письменной формы кутюмам ясно выражает суть законодательной власти в данную эпоху, когда больше значения придается констатации того, что делается (по кутюмам в провинциях), чем принятию таких законов, какие должны быть. Ибо в таком случае их выполнение будет в полной зависимости от гипотетической воли короля, что в действительности и случится во времена Людовика XIV и великих кольберовских «кодексов». Написание кутюмов получило особое развитие при Людовике XII и позднее, при Генрихе П. Напротив, упорядочение финансов, чему дал энергичный толчок Людовик XI и которое развернется в полную силу во времена Сюлли и особенно Кольбера, при Людовике XII приостановится. Будучи скорее поборником правосудия, чем финансистом, Людовик XII удерживает налогообложение на уровнях и в объемах значительно менее высоких, чем те, которые наблюдались 20 лет назад, в разорительные времена «Роз и войн». Королевство, со своей стороны, остается вне досягаемости слишком слабого государственного и королевского фиска — настолько многочисленны освобождения знати и городов от налогов. Но вместе с тем королевство и в это время нельзя считать фискальным раем или оазисом справедливости. Все это указывает на то, что Людовик XII представлял собой нечто большее, чем посредственный государственный деятель, каковым его стремятся представить в талантливо написанной и недавно изданной его биографии. Оказавшийся на троне в результате генеалогических случайностей, он про демонстрировал способности, которые, конечно, не достигают уровня гениальности Генриха IV, но позволяют ему занять почетное место в числе дюжины монархов, которые проходят друг за другом в нашей новой истории.