Королевская книга

Сова Наталия

В дыму виднелись пять человек. Варвару я сперва не узнала — она начисто обрила голову и выглядела теперь как интеллигентный призывник. Дородная жизнерадостная Дарья, по обыкновению своему, смеялась — знаменитый хохот ее победно звенел под облупленным потолком. Гостей было четверо, из них трое незнакомых — два молодых человека монголоидной внешности и совершенно стушевавшаяся девушка в уголке у окна.

Четвертым оказался Леон-киллер. Так случилось, что звали его Леонид и работал он в службе дератизации, сиречь истребления грызунов, так что прозвище ему даже придумывать не надо было. Романтичная Варвара называла

его еще «Великан Крысобой» — на легендарного центуриона он походил гораздо больше, чем на героя Жана Рено. Ярослав-Богдан постоянно недоумевал, почему Леон прозябает в своей дератизации, вместо того чтобы устроиться в охрану какого-нибудь престижного объекта, ведь даже ничего не злоумышляющий человек испытывает слабость в коленях от одного его вида. Был Леон-киллер молчалив до полной немоты, словно компенсируя этим то, что в любом помещении занимал слишком много места.

— Веселитесь? — прогремел с порога Ярослав-Богдан.

— Ох… — Дарья перевела дух. — Привет, Ир! Знаешь, что означает по-казахски слово «назгул»? Тихо, не подсказывайте!

— Что-то вроде «мощный воин»… Наверное.

— Неправильно! Олан, скажи.

— Назгю-юль, — протянул один из молодых людей мелодично и мягко, — нежный цветок.

Дарья захохотала снова.

— А что смешно? — осведомился молодой человек.

— Ну так ведь назгул же! — попыталась объяснить Варвара. — Черный всадник!

— Какой черный всадник?

— Ну «Властелин Колец»! Толкиен!

— Какой Толкиен?

Ярослав-Богдан мгновенно замял разговор, принявшись шумно расспрашивать меня о делах и творческих успехах.

— Дела в порядке, успехи ошеломляющи, — ответила я.

— По тебе заметно, — подтвердила Дарья и хитро прищурилась: — Кто он?

— Он?

— Не отпирайся, влюбленные женщины светятся за версту. Кто он?

— Человек…

— Ясно, не Чебурашка! Я спрашиваю, он вообще по жизни кто?

— Даже не знаю, как сказать…

— Чего тут не знать-то?

— Я, например, реально затрудняюсь ответить на вопрос, чем я занимаюсь, — выручил меня Ярослав-Богдан. — В последнее время отвечаю просто: живу. Надо сказать, при знакомстве с девушками не канает…

— Не с той интонацией говоришь, — сказала Дарья. — Девушки чувствительны, они по интонации сразу определяют, как живешь.

Ярослав-Богдан закончил медицинский, но работал охранником, постоянно учился на каких-то курсах — то программистов, то аудиторов, то массажистов, — писал картины и временами медитировал на внутренний свет и звук.

Я приняла из рук Варвары горячий граненый стакан и шепнула:

— Мне бы переночевать.

— Нет проблем, — немедленно ответила Варвара, ни о чем не спрашивая.

Я благодарно поклонилась по-японски.

Тихая и вежливая Варвара, в противоположность Дарье, не любила быть в центре внимания. Правда, изредка она устраивала небольшие, как она говорила, перформансы. Последним ее шедевром было посещение элитарного магазина ножей. Она явилась вся в черном, с томным и опасным взглядом и попросила нож, достаточно широкий и длинный, с удобной ручкой: «Я, видите ли, хочу совершить сэппуку. Не поможете ли подобрать что-нибудь подходящее? Вот этот, по-моему хорош, но, пожалуй, длинноват, будет торчать со спины, если вонзить в грудь. Вот этот, кажется, короче… Давайте измерим… Не

нож, а сначала расстояние от спины до груди! Что вы вертитесь, вас не снимают скрытой камерой! Вы будете меня обслуживать или сразу дадите жалобную книгу?» И так далее. Разыграв подобное представление, Варвара, совершенно удовлетворенная, надолго скрывалась в молчании и бездействии, как улитка в ракушке. Зарабатывала она переводами с немецкого и дипломными работами по истории культуры.

Спасаясь из кухни, где степень задымления давно превысила санитарные нормы, я вышла посмотреть на картины Ярослава-Богдана. Одна из них мне нравилась особенно: огромный, выдвигающийся на зрителя из тумана Камский мост, и на его перилах — две крохотные фигурки, стоящие во весь рост друг против друга. Чувствуется страшное напряжение, туманное пространство между ними словно набухает громом за миг до раската… Кто эти безоружные дуэлянты, Ярослав-Богдан сам не знал. Побродив по коридору, я вернулась в гостиную и завалилась в кресло под крохотным абажуром, источавшим сиреневый свет.

Дверь в спальню была плотно закрыта, и доносились оттуда тихие звуки, ритмичные поскрипывания и вкрадчивые хихиканья — гости Иванниковых всегда чувствовали себя совершенно раскованно в гостеприимном доме.

Стараясь не прислушиваться, я полистала журнал «Ом» двухлетней давности, набрала номер Серафима и послушала любезную девушку, в очередной раз предложившую мне позвонить позднее.

— Ну где же ты? — печально спросила я, глядя на светящийся экранчик телефона.

Серафим был необходим мне сию минуту, и оставался единственный способ, призрачно приближавший меня к нему. Я достала сафьяновую книжку и раскрыла на границе текста и чистого пространства, там, где страницы пахли соснами и мокрым мхом.

Дверь неожиданно распахнулась, и из спальни выдвинулся Санек Ярилло. За его плечом виднелась чья-то всклокоченная голова.

— Здрассь… — пробормотала я, испытывая двойное потрясение — вслед за Саньком, поправляя на ходу красные волосы, в гостиную вошла давешняя девица из «Олимпийского».

— О. Тут люди делом заняты, — сказала она, увидев меня с книжкой и ручкой.

Санек, нимало не конфузясь, сообщил, что они тоже были заняты производительным трудом. Выглядел он совершенно счастливым.

— Там Олька извелась вся, — сочла нужным сказать я.

На это Санек заливисто рассмеялся и ответил, что с Олькой все решено — он освобожден вчистую, отпущен с благословением и наилучшими пожеланиями.

И тут я заметила, что он не только счастлив, но и совершенно трезв и на скуле у него красуется яркий, свежий синяк, — очевидно, упомянутое «благословение».

— И как ты теперь?

— А что — как? — Санек посмотрел вслед девушке, уже присоединившейся к кухонной компании. — Поехал я. В Москву, в Москву.

— С ней?

— С ней, — нежно сказал Санек и, наклонившись, зашептал: — Я ей рукописи свои показал, весь чемодан. Она пролистала: все, говорит, можно издавать. Ну кое-что подредактировать маленько придется. Она, оказывается, в «Рэросе» работает, Ирка, в «Рэросе»!

Я покивала: «Рэрос» — это вам не баран чихал.

— Я ей и про тебя рассказал, она заинтересовалась. У тебя что-то есть с собой? Это вот что? — Он показал на записнушку.

— Это заметки только, тут и читать нечего…