Королевская кровь
Шрифт:
А Город тем временем оживал, радуясь каждому вернувшемуся человеку, каждому животному, пьющему из его колодцев. Скоро яркими заплатками расцвел базар, наполнив воздух запахом специй, трав, табака и жареного мяса с медовыми лепешками. Задымили, зашумели сараи, принимая первых постояльцев и наливая жирный травяной чай с верблюжьим молоком высохшим старикам. Потянулись от города к городу вереницы караванов, пошли торговые люди и сопровождающие их воины. Счет детей, родившихся в ожившем городе, перешагнул уже за сотню, и услуги повитух стали цениться очень высоко. Вот и первый вор сел в тюрьму, а первого разбойника отправили на работы. За Городом колыхались зеленые луга, и снова они казались покрытыми белыми и оранжевыми
Владыке Валлерудиану было чем заняться днем, восстанавливая жизнь города и дворца. Надо было назначить управляющих и военачальников, министров и служащих. Заполнить огромную кухню дворца поварами, уборщиками и золотарями, казармы — охраной и новобранцами, министерства — министрами, выбрать судей и начальников стражи, вновь открыть с десяток служб, воссоздать разведку. И заполнить гарем, в конце концов.
Наследников-драконов он мог иметь только от женщин своего рода, но мягкие, почтительные и послушные дочери песков помогали ему ночами забыть ужас сковывающей крылья горы, наведенного сна и стоны умирающих от истощения в толще каменной породы братьев и соплеменников. А девицы, разделившие с ним ложе и понесшие от него детей, с почестями и подарками отправлялись домой, чтобы быть принятыми родными как героини.
Часто он брал в ночь и двоих, и троих женщин, и никому от него не было обиды или боли, только сладкая ласка и жаркая любовь.
Владыке нравились эти заботы, он находил в них радость. Но более всего сердце его возрадовалось, когда во внутренний двор приземлился его единственный младший брат, которого он уже не чаял увидеть живым. Двое похожих красноволосых гигантов крепко обнялись. Итак, из великой семьи их осталось всего десять, включая двух дракониц. Это грозило вымиранием и вырождением. Но об этом Владыка подумает завтра. А сейчас он собирался праздновать.
Их сидело десятеро за огромным столом, и от длины этого стола, где ранее собиралась вся семья, ощущение того, что они враз осиротели, только усиливалось. Солнечные лучи, падающие через решетчатые высокие окна, отражались от овальной столешницы из черного полупрозрачно-дымчатого, шлифованного камня, на поверхности которого проступали цветочные узоры из хрусталя разных цветов.
Когда-то давно этот бело-синий мозаичный зал, с круглым полом, выложенным крупной зеленой плиткой, украшенной узорами, с высокими узкими окнами, поднимающимися к куполу, с небесно-голубой кипенью кружевного купола, с обилием цветов, высаженных ступеньками вдоль стен и водопадами, спадающими с подоконников, с маленькими фонтанами, в которых резвились золотые рыбки, назывался в и семье Залом Радости.
Теперь его впору было называть Залом Скорби. C одной стороны он выходил в центральный фонтанный двор, вокруг которого кругом и был выстроен дворец. С другой — в длинную колонную галерею, выходящую в огромный сад с прудами, цветочными полянами, беседками и купальными чашами с пузырчатой минеральной водой. Этот сад скорее можно было назвать лесом, так велик он был.
Вокруг собравшихся драконов тихо сновали слуги, накрывая на стол. Нории еще раз оглядел остатки своей семьи. Он все не мог привыкнуть, что это — все, что больше никто не выжил. Ни малыши сестры Одити, ни двоюродные братья, с которыми они в детстве провели немало увлекательных дней, исследуя волшебный сад и окружающий мир. Ни дорогая его сердцу Марити, приемная дочь его дяди и тети, которая волновала его с тех пор, как он осознал, что испытывает уже вполне взрослые желания. Но слава Богам, что хоть эти живы.
Привет, братишка Энтери, ты даже не представляешь, как я счастлив, что ты нашелся…Непривычно худой и серьезный, ты давишь в пальцах виноград и вдыхаешь аромат спелых ягод, будто не можешь поверить, что снова способен чувствовать. Мне очень хочется узнать, где ты пропадал
Здравствуй и ты, друг Четери, дракон-воин, старейший из оставшихся. По твоему опыту и твоей силе тебе бы быть Владыкой и нести на себе ответственность за восстановление драконьего рода. Но так случилось, что кровь сильнее у меня. Жду не дождусь, что ты, лично облетевший остальные 11 Городов Пустыни, расскажешь нам. Много ли осталось нашего рода в Песках? Ты неравнодушен к металлу и оружию, вот и сейчас — взял откуда-то тонкое лезвие с костяной ручкой и водишь острием по зеленым и красным хрустальным цветам на поверхности стола, словно решая одному тебе понятную головоломку.
И вы, нежданные, близнецы Марит и Дарит, здравствуйте. Вы, остолопы, заслужили мою благодарность, за то, что выжили. Вы, конечно, второй крови, поэтому не красные, а желтовато-рыжие. Много драконов гораздо сильнее вас погибло, а вы, два неугомонных подростка, чудом остались живы. Мальчишки рассказывали, что спаслись только потому, что успели долететь друг до друга и сплестись, как в материнском яйце. Так и лежали в толще горы, грея друг друга и помогая не сойти с ума от одиночества.
Позволь полюбоваться тобой, невероятно красивая, гибкая в человеческом теле, тонкая Огни. Волосы у тебя ярко-красные, ведь ты моя двоюродная сестра. Ты потеряла мужа, Владыку соседнего Города, и поэтому вернулась в семью. Ранее яркая, уверенная в себе, сейчас ты сидишь с потухшим взглядом и мысленно, скорее всего, возвращаешься к тому дню, когда мы всем драконьими народом полетели встречать артефакт — и наткнулись на предательство.
Смейся, смейся, несмотря ни на что, желто-рыжая Медита, четвероюродная племянница. Вас было три сестры, выжила только ты одна. Ты смеешься, не обращая внимания на мрачность остальных, кокетливо трясешь своими золотыми волосами, общаясь с сидящим рядом драконом с огненной, яркой душой — Мири, который ни чуточки не изменился.
Он тоже, как Огни, двоюродный, только с другой стороны, а еще он совсем не воин, а вовсе даже поэт и бард, и сейчас он подшучивает над страстью Четери к оружию, просит Энтери прекратить, Богов ради, насиловать ягоду и отбивать ему аппетит тем, как любитель винограда облизывает пальцы.
Четери красноречиво проводит лезвием у своего горла, Мири в ужасе изображает, как он прячется за Медиту, не забывая при этом ее полапать. Он всегда такой, как искорка в мрачном царстве. Вдруг он хватает висящую за спиной бантру (маленькую гитару), начинает что-то наигрывать и подпевать себе, дразня Чета:
— Не поймет чурбан поэта, В чурбане поэта нету Ты дракон, а не оса, Не жужжи, Тоска!Сидящий рядом с ним Ветери, дипломат и хитрец, разделяющий страсть старейшего к оружию и не разделяющий балагурства соседа, комично закатывает глаза и с ругательствами отбирает бантру у непонятого поэта. Медита хихикает. И в этот момент всех пронизывает ощущение, что кроме них самих у них никого на свете больше нет. Мы молчим, и даже Мири опускает голову, прощаясь с братьями и сестрами из стаи.
За столом еще один дракон, и он так же молчалив, как Огни. В горе у Тедери погибла жена и весь выводок детей. Он мрачен и не реагирует ни на дураченье драконобарда, ни на испытующий взгляд Владыки. Внутри его только пустота и чернота, и с этим придется что-то делать, иначе одним мертвым драконом у нас будет больше.
Владыка снова перевел взгляд на Четери, который как раз перехватил за талию обслуживающую их темноокую служанку и что-то шептал ей. Девушка мягко высвободилась, опустила голову, пошла дальше. Четери перехватил его взгляд.