Королевские бастарды
Шрифт:
Эти Авгиевы конюшни являются кулисами того самого театра, партер которого, если верить афишам, бывает ежедневно забит иностранцами – русскими князьями и индийскими набобами.
Среди всех этих дощатых дворцов с лепниной, держащейся на столярном клею, без сомнения, самым жалким было «заведение» Эшалота.
Клотильда узнала его с первого взгляда, но тем не менее не двинулась с места. Мы сказали – «дворцы», однако на пороге настоящего дворца Клотильда наверняка была бы куда менее застенчива.
Здесь же она оробела.
Она боялась увидеть,
Она издали смотрела на тонкие стенки, за которыми, быть может, таилась ее судьба.
…За тонкими же стенками все было так, как и прежде, только Эшалот уже храпел, наслаждаясь упоительными нарядными снами, а Лиретта и Пистолет сидели в крошечной комнатке девушки.
Мы не собираемся сейчас детально заниматься этим незаурядным персонажем, который в один прекрасный день займет важный пост в заведении, размещающемся на Иерусалимской улице, и, победив и убедив полицию, смело поведет ее по тернистому пути борьбы с ворами и убийцами. Мы поговорим о нем чуть позже – в главе, повествующей о последней и смертельной битве между доктором Абелем и полковником Боццо.
Пока же Клампен по прозвищу Пистолет, будущий начальник полиции общественной безопасности – всего лишь зеленый парижский юнец, хотя и показавший большие способности и накопивший немало знаний.
Этот молодой человек, которому недавно отказали в должности с окладом в тысячу двести франков, смутно надеялся, что однажды проснется министром…
Не улыбайтесь, но если хотите, держите пари.
Итак, это был миниатюрный юноша с кудрявыми волосами и ясным лицом, похожий на Иоанна Крестителя. Сразу было видно, что при случае он отлично почувствует себя во фраке, в том самом фраке, что так часто стесняет людей богатых и знатных.
– Вот все, что нам было нужно, – говорил он мадемуазель Лиретте, которая слушала его, словно оракула. – Теперь вы знаете все, что и должны были знать. Приходите к доктору Абелю ровно в восемь, а в остальном положитесь на меня.
– А одиннадцатый камень? – спросила Лиретта. Пистолет встал, пожимая плечами.
– О таких вещах, – сказал он, – не стоит говорить громко в доме, который похож на корзинку для пикников. А вы говорите – и совершенно напрасно. Тайник уже давным-давно пуст, я в этом уверен. Но у меня есть дела в особняке Фиц-Роев, и для очистки совести я подниму заветную плиту… Имейте в виду, что в моем платье вы очаровательны. Когда станете принцессой, непременно подарите мне часы, их не хватает в моем наряде.
Одним прыжком он перемахнул через порог и умчался вдаль, как молодой олень.
Лиретта, остановившись в дверях, следила за ним взглядом, полным почтительного восхищения, будто он был ее солидным, взрослым, исполненным опыта покровителем. Но лицо ее приняло совершенно иное выражение, как только она заметила неподвижную, мертвенно-бледную молодую женщину, что стояла, опираясь рукой о стенку соседнего балагана.
– Клотильда, – прошептала Лиретта, не веря своим глазам. – Как это ни невозможно, но это мадемуазель Клотильда!
Мадемуазель де Клар стояла совершенно неподвижно, но Лиретта вдруг заметила, что та покачнулась. Лиретта бросилась к ней и успела подхватить.
– Вы пришли повидать меня, Клотильда? – спросила она.
В потемневшем взоре мадемуазель де Клар читалась неуверенность. Вместо ответа она тоже задала вопрос:
– Почему ты одета как дама?
Лиретта покраснела – по всей видимости, от удовольствия. По ее лицу промелькнула тень триумфа.
Мадемуазель де Клар попросила едва слышным голосом:
– Отведи меня в дом.
Лиретта послушно взяла ее под руку. Она была сильной девушкой и скорее отнесла, чем привела Клотильду в крошечную комнатку, где и было сшито ее чудесное шелковое платье.
– Вас лихорадит, – сказала Лиретта. Мадемуазель де Клар хотела было сесть на кровать, но ее и впрямь била лихорадка; голова у нее пылала, и она невольно прилегла, тихо шепча:
– Как она теперь хороша! Напрасно я пришла сюда: я больше уже не сомневаюсь. Он любит ее. И она… Да-да, ее судьба – у меня в руках!
Глаза ее закрылись, а пальцы невольно судорожно сжали бумаги, спрятанные на груди.
Лиретта заботливо устроила ее на своей узенькой постели и нежно поцеловала в лоб. На глаза ей навернулись слезы жалости, однако красота ее сияла, будто ореол победы.
Она побежала будить Эшалота и, тряся его за плечо, то и дело повторяла:
– Он любил меня! Она сама мне это сказала! Жорж, ах, Жорж!
– Ах! Ах! – ворчливо повторил сонный Эшалот. – Изволь немедленно оставить меня в покое, если только ты не собираешься сообщить мне тайну моего рождения…
– Папочка! – прервала его Лиретта. – Скорее вставайте и идите со мной!
Она увлекла его к себе в комнатку и объяснила:
– Я непременно должна быть у доктора Абеля, а эта девушка была добра ко мне почти так же, как вы. Я доверяю ее вашим заботам, берегите ее. Мы с ней соперницы, но я люблю ее от всего сердца!
XX
СПАЛЬНЯ АЛЬБЕРТА
В этот час, час еще очень ранний, маленький особняк де Сузеев на улице Пигаль крепко спал в глубине своего садика. Даже госпожа Майер (родом из Пруссии), каждое утро разносившая новости о своих хозяевах всем окрестным поставщикам и лавочникам, поднималась гораздо позже других кухарок в квартале.
Жорж спал у себя в спальне, и сон его был неспокоен. Не знаю уж, что его разбудило, может, приснилось что-то дурное, но только он сел вдруг на кровати и огляделся вокруг.
Трудно себе представить более открытое и очаровательное лицо! Рассеянный его взгляд упал на руку, сердце у него сжалось, и он воскликнул:
– Ах, Господи! Да я же уже не в райской тюрьме де ла Форс! Бедный господин Бюэн! Пока я еще не знаю, что означают все эти тайны и умолчания, но я обязательно женюсь на моей милой красавице Клотильде, и я нахожу это замечательным! Как же она хороша! И как меня любит!