Королевские камни
Шрифт:
— Не понимаю…
— Чего?
— Почему он женился на мне?
Она повернулась к Ийлэ. Бледная. Изможденная. И тоже ждет? Но чего?
— Быть может, потому что любит?
И смотрит с нежностью, и прячется, зализывает раны, потому что не хочет, чтобы Нира видела его слабым, и зализав приходит.
Садится рядом.
Молчит.
Он просто смотрит и просто держит за руку, просто пытается прикоснуться, ловит взгляды, прося прощения, хотя, пожалуй, сам не понимает, в чем именно провинился.
Оживает.
Говорит о чем-то, тихо, так, что слышно только ему… нет, остальные могли бы услышать тоже, но понимают правильно, и принимают правила этой игры для двоих.
Гарм листает очередную газету, а то и вовсе исчезает, верно, на кухне, где тепло и сытно. Райдо устраивается в кресле и берет Нани.
Броннуин.
Он по — прежнему упрямо называет ее Броннуин.
Ийлэ почти смирилась.
Эти двое великолепно понимают друг друга, куда лучше, чем Нат и Нира. Ийлэ порой завидует им, но зависть ее вялая, полумертвая.
— Нет, ты ошибаешься, — Нира разжимает руки и смотрит на белую ладонь с отметинами ногтей. — Он меня… если бы любил, то… просто пожалел, наверное, а жалость — это не то чувство, из-за которого стоит выходить замуж.
Ийлэ пожала плечами: ей замужество в принципе не грозило, а потому она о чувствах старалась не думать. Без чувств ей было спокойней.
— И он уже жалеет… иначе почему избегает меня?
Нире не нужны были ответы, она говорила с собой, и себе же отвечала.
— Еще Мирра… и мама… и вообще от меня одни проблемы. Зачем ему?
— Спроси, — посоветовала Ийлэ. Вообще-то она не умела давать советы, но Нира встрепенулась, словно ждала именно этой подсказки.
— И спрошу!
— Спроси…
На море Ийлэ не была ни разу, но сейчас остро чувствовала его, далекое и живое, готовое перемениться, уже меняющееся, а значит, до первой грозы оставалось не так долго.
Глава 12
Нату было плохо.
Он встал, не спуская взгляда с сапог Гарма, и с тоской подумал, что сапоги эти уже не вызывают прежней злости.
— Вставай, — велел Гарм.
А сапоги хорошие. Качественные. За прошедшие полтора месяца Нат успел их изучить.
Толстая подошва.
Черная кожа. И суровая провощеная нитка. Каблук квадратный, устойчивый. И на левом есть крохотная трещинка, которая самим своим существованием раздражает Гарма. Он старается о трещине забыть, но то и дело ногой притоптывает, проверяя каблук на прочность.
Раньше Нату хотелось, чтобы трещина эта разрослась.
И каблук раскрошился.
И Гарм, потеряв равновесие, рухнул бы в грязь…
— Что-то ты сегодня совсем квелый, — Гарм падать не собирался, он присел на корточки, руки на колени положил, поза нарочито расслабленная…
Было время,
Было.
Раньше.
Сейчас он усвоил, что Гарм любит играть. И вся его расслабленность — часть этой игры. А потому он сел, потрогал ребра, которые ныли от пинка, и сказал:
— Все нормально.
— Я вижу…
— Нормально, — сегодня и вправду Гарм был настроен почти миролюбиво.
— Охламон, — Гарм подал руку, но Нат поднялся сам. — Дважды охламон. Учись различать, когда тебе и вправду предлагают помощь, а когда…
— И чем ты мне поможешь? — грубить Гарму точно не следовало, но быть может, он разозлится и возьмется за Ната всерьез. И тогда урок кончится привычным уже привкусом крови на языке, усталостью дикой, когда и дышать-то получается с трудом… и эта усталость избавит от опасных мыслей.
— Советом.
— Дружеским?
Гарм хмыкнул и, достав из кармана пирожок, завернутый в тонкую папиросную бумагу, протянул:
— На вот. Скушай.
— Я не хочу.
Вряд ли пирожок был отравлен, подобного коварства от наставника Нат все-таки не ожидал. Но есть не хотелось совершенно.
— А я сказал, скушай, — Гарм подкрепил просьбу оплеухой. — И не спорь со старшими!
— Я не спорю.
Пирожок был еще теплым, с маслянистой корочкой, которая треснула, выпуская темную начинку. Грибы. И лук. И еще, кажется, яйца… и вообще, вкусно оказалось.
— Вот, — наставительно заметил Гарм, вытаскивая второй. — Видишь? Старших надо слушать, и будет тебе тогда если не счастье, то хотя бы пирожки.
Нат кивнул.
Легче не стало. Напротив, накатила вдруг такая тоска, что хоть ты волком вой… и все равно стало, что с ним будет.
— Все так плохо, да? — Нат второй пирожок понюхал только, запах шел мясной, сладковатый, но есть опять не хотелось.
— Смотря о чем речь.
— Обо мне. Ничего из меня не выйдет, — ребра саднили уже с укором, мол, давно пора было сдаться, отступить. Гарм ведь этого добивается.
— С чего ты взял?
Серьезно спрашивает? Похоже на то. И хорошо, Нат не переносит, когда над ним смеются.
— С того, что у меня ничего не получается.
— Все у тебя получается. Даже я бы сказал, слишком получается… твою бы энергию да в мирное русло.
Похвала была приятна, но…
— Я все равно слабей.
Гарм рассмеялся. Он смеялся громко, запрокинув голову, и кадык на шее некрасиво дергался. И смех его был громким, лающим. От этого смеха полыхнули уши, и щеки тоже, и кулаки сами собой сжались.
— Остынь, — велел Гарм, вытирая глаза ладонью. — Слабее он… ишь чего захотел… слабее… естественно, что слабее… хорош бы я был, если бы меня щенок после месяца учебы одолел…