Королевские милости
Шрифт:
– Никогда прежде не думал, что буду таким образом служить императору, – сказал Куни, вспомнив о чиновнике, благодаря которому познакомился с Джиа, и подумав, что надо бы хорошо угостить коллегу, чтобы между ними не осталось обид. – Но я не собираюсь заниматься сбором подобных «налогов» – ну если только речь не пойдет о богачах.
– Если не станешь транжирить, все будет в порядке, – сказал Кого. – Платят они вполне прилично.
Настолько, что у Куни появилась возможность получить у ростовщиков под залог заработка сумму, необходимую для выкупа невесты.
Гило
«Мне он интересен», – заявила Джиа отцу, и все – больше никаких объяснений. Ничто не могло ее разубедить. Если Джиа принимала какое-то решение, то готова была идти до конца. Тогда Гило сказал, что хочет побеседовать с будущим зятем.
– Понимаю, у меня не самая лучшая репутация, – смиренно признался Куни, сидя в позе «мипа рари» и глядя на кончик собственного носа. – Но, как сказал когда-то проницательный Ларусен, «мир пьян – лишь я один трезв; мир спит – не сплю лишь я один».
Гило был удивлен, поскольку совершенно не ожидал услышать цитату из классики Кокру от невежды.
– Но какое отношение это имеет к тебе?
– Поэт говорил о неожиданно снизошедшей на него ясности после долгой жизни в сомнениях. До тех пор пока не встретил Джиа и вас, я не понимал смысла поэмы. Изменившийся человек стоит десяти других, добродетельных с рождения, потому что знает вкус искушения, а потому будет прилагать все силы, чтобы не сойти с правильного пути.
Гило смягчился. Конечно, хотелось бы, чтобы Джиа удачно вышла замуж – за богатого местного купца или государственного чиновника с хорошими перспективами в правительстве, – но Куни поразил его своим интеллектом и почтительностью, а это дорогого стоило. Быть может, слухи о нем слишком уж преувеличены?
Гило Матиза вздохнул… и принял предложение Куни Гару.
– Я вижу, ты решил поделиться с моим отцом своей трактовкой стихотворения Ларусена. Что же, впечатляет: когда я в первый раз тебя услышала, то почти поверила.
– Как говорят в деревнях, «вой, когда увидишь волка, и чеши в затылке, когда перед тобой обезьяна».
– И сколько еще у тебя таких поговорок?
– Хватит на каждый день нашей с тобой жизни.
Брат и отец снова стали принимать Куни в своих домах, поверив, что блудный сын наконец взялся за ум.
Нарэ Гару была так счастлива, что обняла Джиа и, заливая слезами ее платье, все повторяла:
– Ты спасла моего сына!
Джиа краснела и смущенно улыбалась, но не отстранялась.
Свадьба получилась шикарной – за все заплатил Гило, – и о ней еще долго говорили в Дзуди. И хотя он отказался обеспечивать молодой паре роскошную жизнь («Раз уж ты сама его выбрала, то и жить должна на то, что он зарабатывает»), приданое Джиа позволило им купить небольшой домик, и Куни больше не приходилось прикидывать, как скоро истощится терпение друга, чтобы начать подыскивать себе новое место для ночлега.
По утрам он отправлялся на работу, где, сидя в кабинете, заполнял отчеты и каждый час проверял, не замышляют ли вялые заключенные какие-либо безобразия перед отправкой на работы в Великие туннели или Мавзолей. И очень скоро Куни начал эту работу ненавидеть, отчетливо понимая, что его несет по течению, о чем и говорил супруге.
– Не волнуйся, муж мой, – говорила та. – Служат и те, что лишь стоят и ждут. Есть время полета и время снижения; время движения и время отдыха; время действий и время приготовлений.
– Вот что значит поэт, – заметил Куни. – Даже в бумажной работе умудряешься увидеть романтику.
– Вот что я думаю: возможности появляются в самой разной форме. Удача не более чем готовность вовремя поставить капкан – в тот момент, когда кролик выскочит из норы. Ты подружился со многими горожанами Дзуди, когда был никчемным бездельником…
– Джиа, я не хочу…
– Но я вышла за тебя, верно? – Джиа быстро поцеловала его в щеку, чтобы успокоить. – Дело в том, что теперь ты чиновник Дзуди и можешь подружиться совсем с другими людьми. Верь себе – все это временно. Воспользуйся шансом расширить круг общения. Я знаю, тебе нравятся люди.
Куни, следуя совету Джиа, теперь частенько после работы отправлялся вместе с другими чиновниками в чайную или заглядывал в гости к старшим коллегам, если приглашали. Вел он себя скромно, уважительно и слушал больше, чем говорил. Когда новые знакомые ему нравились, Куни приглашал их вместе с семьями посетить его небольшой дом, чтобы продолжить общение.
Вскоре Куни уже знал всю структуру правительства города не хуже, чем переулки и рынки Дзуди.
– Я думал, они скучные, – признался он как-то жене. – Но когда узнал их получше, понял: они вовсе не плохи, просто… не такие, как мои прежние друзья.
– Чтобы летать, птице требуются не только длинные, но и короткие перья, – сказала Джиа. – Тебе нужно учиться общаться с разными людьми.
Куни кивнул, радуясь мудрости Джиа.
Лето приближалось к концу, и в воздухе парили семена одуванчиков. Каждый день, возвращаясь домой, Куни с завистью наблюдал за этими снежными пушинками, которые танцевали у него перед глазами. Они были такими легкими, что порыв ветра мог унести их на мили, от одного конца Большого острова до другого, или до самого моря, до острова Полумесяца, до Огэ и Экофи. Ничто не могло им помешать отправиться к вершинам гор Рапа и Киджи, или ощутить вкус тумана водопадов Руфиццо. Семенам было под силу увидеть весь мир, лишь бы природа отнеслась к ним благосклонно.
Куни чувствовал, хотя и не мог объяснить причину, что ему предстояло прожить удивительную жизнь, суждено взлететь высоко, как семенам одуванчика, как всаднику на том воздушном змее, много лет назад.
Он был подобен семенам, привязанным к увядающему цветку, и просто ждал, когда мертвый воздух позднего летнего вечера оживет и начнется буря.
Глава 5
Смерть Императора
Остров Экофи, десятый месяц двадцать третьего года Единых Сияющих Небес