Королевский фаворит
Шрифт:
— Берегитесь, — прошептал еще раз Балтазар пророческим голосом.
Монах улыбнулся в ответ на это зловещее предсказание.
— Да будет воля Божия! — сказал он. — Теперь слишком поздно отступать.
Балтазар вышел.
Монах скоро последовал за ним в нетерпении увидеть и узнать все самому. Все говорило ему, что роковая минута борьбы близка, и он хотел, чтобы первое столкновение нашло его уже на поле битвы.
Вид города был печален, но спокоен, однако все лавки были закрыты, как накануне большего праздника. Там и сям собирались группы горожан и тотчас же расходились
Когда какая-либо женщина случайно показывалась на улице, она поспешно и боязливо скользила вдоль стен, как птица, ищущая гнездо при приближении бури.
Главные улицы города были пусты. Не видно было ничьей любопытной физиономии в окне, не слышно было шума и говора работающих ремесленников. Ни малейшее движение не прерывало эту зловещую тишину.
На всем лежал отпечаток какой-то грусти. Монах невольно подвергся влиянию этого странного зрелища, и его сердце сжалось.
— Берегись! — прошептал он, повторяя невольно слова предостережения, все еще отдававшиеся в его ушах. — Если это предчувствие, если в минуту победы?.. Нет! Бог справедлив. Если я должен погибнуть, он не позволит, чтобы мое дело осталось неоконченным.
Размышляя, монах дошел до конца Новой улицы и вышел на площадь, на которой, семь лет тому назад, Конти при звуке труб читал королевский указ, едва не поднявший бунт.
Площадь была так же полна народу, как и тогда, и шумный говор, раздававшийся со всех сторон, представлял странный контраст с гробовым безмолвием соседних улиц.
Но вид толпы был уже не тот, что семь лет тому назад. Повсюду виднелись лохмотья, исхудалые лица и раздраженные мрачные взгляды.
Эта оборванная толпа была живой и ужасной угрозой.
При виде монаха все головы обнажились и глаза блеснули надеждой…
— Не наступила ли минута? — шептали со всех сторон.
Монах покачал головой.
— Почтенный отец, — послышался около него чей-то голос, — вы положительно король этой толпы. Я удивляюсь вашей ловкости; я преклоняюсь перед ней… Вы достойны были бы родиться англичанином.
Монах обернулся и узнал лорда Ричарда Фэнсгоу, который инкогнито совершал свою соглядатайскую прогулку.
— Его величество король Карл не будет в состоянии достойно наградить вас, — продолжал англичанин. — Вы будете истинным покорителем Португалии. Эта толпа в превосходном настроении. Вы дали ей великодушно средства, чтобы не умереть от истощения, но не больше. Это великолепно… Пусть я умру, если я сколько-нибудь жалею о гинеях его величества. Вы отлично и выгодно поместили их; не думаете ли вы почтенный отец, что мы приближаемся к развязке?
— Да, милорд, мы присутствуем при последнем акте.
— С моей стороны, — сказал весело англичанин, — я готов аплодировать и кричать «браво»!
— И для этого будет больше причин, чем вы думаете, милорд. Я приготовил для вас небольшой сюрприз.
— Сюрприз? — повторил Фэнсгоу, подозрительно взглянув на монаха.
Но прежде чем тот ответил, в толпе произошло сильное движение, она раздвинулась и посреди площади образовался широкий проход.
Блестящий кортеж, состоявший из короля, двора и рыцарей Небесного Свода, выступил из Новой улицы.
Король ехал между Конти и Кастельмелором.
— Дорогу! Дорогу, его величеству! — кричала свита короля, расталкивая толпу.
Много рук схватилось за скрытые под платьем кинжалы, и много вопросительных взглядов устремилось на монаха; эта толпа ожидала только одного его слова, его знака, чтобы броситься на короля и его спутников.
Но монах был неподвижен.
Когда король поравнялся с ним, он почтительно поклонился.
— Поклон вашему преподобию, — сказал ему весело король. — Сегодня праздник в нашем дворце Алькантара, сеньор монах; мы приглашаем вас от всего сердца.
— Я принимаю приглашение вашего величества, — отвечал монах.
Глава XXXII. ПОСЛЕДНЯЯ КОРОЛЕВСКАЯ ОХОТА
День был сумрачный и холодный.
Королевский поезд продолжал свой путь к Алькантаре. Казалось, свита короля хотела показаться сегодня во всем блеске: рыцари Небесного Свода развернули по дороге свои сияющие красками эскадроны, в которых каждый всадник выглядел принцем.
Музыканты все время играли веселые марши.
Во главе рыцарей Небесного Свода важно ехал падуанец. Блестящая звезда его так и сверкала издали, несмотря на отсутствие солнца.
Но на лицах всадников проглядывала какая-то необъяснимая печаль. Один только Альфонс беззаботно веселился, не думая ни о чем.
— Друг Винтимиль, — говорил он Конти, — я очень рад, что снова тебя вижу; без этого проказника графа, который делает из меня все, что ему угодно, я давно бы вернул тебя, так как я вспоминал о тебе, по крайней мере, два или три раза. Но ты очень подурнел в твоем изгнании.
— Горе от разлуки с вашим величеством… — прошептал Конти.
— Я об этом и не подумал. Конечно, я солнце, которое все освещает… Видел ли ты моих собачек?
— Нет еще, ваше величество.
— Ну так я тебе их покажу… Но, Боже мой! Ты очень скучен, мой друг!
С этими словами король обернулся к Кастельмелору, думая найти с этой стороны более забавы. Но граф был мрачен и задумчив. Король зевнул и стал сожалеть, что не захватил с собой своих собачонок.
День в Алькантаре прошел, как обыкновенно проходили дни, когда король давал праздники. Сначала английский бокс, потом фокусники и бой быков. Не произошло ничего замечательного, если не считать отсутствия монаха, вероятно, забывшего свое обещание.
И только какой-то незнакомец в костюме рыцаря Небесного Свода незаметно проскользнул к столу.
За едой он был молчалив и холоден и едва дотрагивался до блюд.
Его соседи говорили, что это, должно быть, сам дьявол или граф Кастельмелор, переодевшийся, чтобы узнать сокровенные мысли королевской свиты.
Но это мнение не нашло подтверждения, так как в эту минуту граф сидел в соседней комнате за королевским столом, и Альфонс его упрекал за печальный вид.
Король от всей души предавался удовольствиям. Он был безумно весел и пил кубок за кубком, чтобы достойным образом приготовиться к предстоящей охоте.