Королевский фаворит
Шрифт:
— Это совершенно верно, — отвечал Кастельмелор.
— Тогда как мертвые, — продолжал Конти, — не покидают своих могил.
— Делай что хочешь, — сказал Кастельмелор, садясь в экипаж.
Граф отправился к Лимуейро.
Королевская комната, где в это время находились королева с инфантом, располагалась в середине тюрьмы. Она имела форму пятиугольника и занимала почти весь нижний этаж маленькой внутренней башни. Небольшая часть ее, отделенная каменной стеной от огромной комнаты, представляла собой смрадную каморку, почти лишенную воздуха и света. Это был номер тринадцатый, который служил камерой
После ухода Макароне он бросился на скамейку и долго лежал на ней в каком-то оцепенении.
Пока падуанец находился около него, лихорадочная внешняя твердость поддерживала его, и подобно тому, как утопающий хватается за соломинку, у него появилась надежда на спасение. В уме его быстро составился план избавления, на первый взгляд очень верный и исполнимый, но, хорошенько обдумывая его детали, монах скоро убедился в его несостоятельности.
Можно ли надеяться на обещания этого негодяя Асканио Макароне? Но даже если он исполнит данное ему поручение, прИнессет ли это пользу? Балтазар храбр, и монах хорошо знал его преданность; но он не был хитер; можно ли предположить, что он догадается? Он знает кольцо и знает, что оно принадлежит монаху, но номер тринадцатый ничего не означает для него, и честный Балтазар ни за что не поймет значения этих цифр.
Монах продумал все это и ужаснулся логичности вывода. Каждый раз, как надежда прокрадывалась в его сердце, рассудок тотчас же уничтожал ее. Но уж по природе своей человек склонен надеяться до последней минуты.
Это были нескончаемые мучения, страшно утомляющие и обессиливающие, где надежда была химерой, невыносимой мукой.
Смерть, которая ожидала его, не была только его смертью. Вместе с ним погибнет и его недоведенное до конца дело. Вместе с ним падет законная наследственность на престол, эта поддержка страны. Он потерпел изгнание Альфонса, а дон Педро в тюрьме падет по недостатку поддержки. Его беспечная доверчивость помогла узурпатору: по его вине Браганский дом лишится трона.
И так как монах знал, что всякая узурпация неминуемо влечет за собой внутренние войны и смуты, что его отечеством пытаются завладеть Англия и Испания, то не без основания думал, что его гибель есть вместе с тем гибель Португалии.
Ужасные мысли терзали его душу. Он метался по узкой тюрьме, как хищный зверь в клетке, ощупывал стены, потрясал дверь, пытался расшатать руками массивную решетку окна.
Порой он принимался кричать изо всех сил, называя по именам тюремщиков. Он знал, что эти люди были ему преданы, и по одному его знаку отперли бы двери Ламуейро. Но никто не слышал его криков. Никто не проходил мимо его кельи.
Его услышали только заключенные в соседней комнате инфант и королева.
«Должно быть, тут сидит какой-нибудь бешеный», — подумали они.
Первые лучи наступающего дня, проникая сквозь узкое окно тюрьмы, еще более усилили мучения несчастного. Наступал час, в который народ должен был собраться на площади. Народ ожидал его, и, без сомнения, в эту самую минуту тысячи голосов призывали монаха.
А он не отвечал. Он должен был умереть.
Как это всегда бывает, вслед за лихорадочным возбуждением наступило бессилие. Монах, утомленный и разбитый, упал на скамейку.
В эту минуту до его слуха долетели голоса из соседней
Монах поспешно подошел к стене и приложил глаз к отверстию.
Но он ничего не смог увидеть, отверстие было засорено кусками цемента и пылью.
Пока монах прочищал отверстие кинжалом, за стеной снова послышались голоса.
— Только он знал о нашем браке, — говорил инфант, — только он и мог выдать нас.
— Если бы вся Вселенная обвиняла его, — отвечала твердым голосом королева, — то и тогда я сказала бы: нет, Васконселлос не изменник!
— Изабелла! — прошептал монах.
Он хотел уже сказать через отверстие инфанту, чтобы тот позвал тюремщика, как вдруг дверь королевской комнаты отворилась, вошел Кастельмелор.
Монах удвоил внимание.
Медленно и гордо вошел граф, но это внешнее высокомерие скрывало тайный стыд и смущение.
При его приближении инфант отвернулся; но королева осталась неподвижна и взглянула в лицо графу.
— Ваше величество! Я знаю, что мое присутствие вам ненавистно, — сказал он с поклоном, обращаясь к королеве, — но вам следует оставить эти презрительные взгляды, так как для нас обоих время обоюдного презрения прошло. Я слишком высоко стою, чтобы меня можно было презирать; мое могущество слишком велико, чтобы мне нужно было скрывать отныне то глубокое уважение, которое внушает мне ваш благородный характер.
С этими словами он снова поклонился, на этот раз инфанту.
— Ваше высочество, — продолжал он, — вы виновны в оскорблении его величества. Ваша жизнь не защищена, как жизнь королевы, покровительством короля Франции.
— Я буду судим штатами королевства, — отвечал принц. — Если я буду обвинен, я безропотно пойду на эшафот. Но я не могу переносить присутствия такого негодяя, как ты, Кастельмелор.
— А если бы я пришел предложить вам свободу? — спросил спокойно граф.
— Дон Педро отказался бы! — поспешно ответила королева.
— Дон Педро примет такое предложение, — продолжал холодно Кастельмелор. — Он молод, перед ним еще целая жизнь, и так печальна смерть в двадцать два года, когда она является страшная и неизбежная во мраке тюрьмы!
Монах вздрогнул при этой ужасной угрозе, которая, как он знал, должна была исполниться.
— Кто осмелится умертвить брата короля? — спросил инфант с улыбкой презрительного недоверия.
Несколько секунд Кастельмелор молчал, потом вдруг выпрямился и надел шляпу.
— Я, в свою очередь, спрошу, — сказал он твердым и решительным тоном, — кто смеет называть себя братом короля… Король больше не существует, дон Педро Браганский.
Инфант и королева взглянули на графа с изумлением.
— Или, вернее, — продолжал Кастельмелор, — Португалия переменила повелителя, и теперь только дон Симон де Васконселлос Суза имеет право называть себя братом короля.
— Васконселлос! — повторила королева.
— Я знал, что они заодно! — закричал радостно дон Педро. — Я знал, что они похожи один на другого сердцем так же, как и лицом: оба изменники, оба лжецы!
— Нет! Нет! Это невозможно! — прошептала Изабелла.
Монах судорожно сотрясал гигантские камни стены. Эта сцена производила на него подавляющее впечатление.