Королевский тюльпан. Дилогия
Шрифт:
— На какие шиши?!
— Вот об этом подробнее, когда вернется Луи. — Я понимала, что признаваться надо.
А еще, даже если я не сумею помочь всем лепесточникам найти честную цену за их труд, то для Луи и Франсю это сделать можно. Я уверена, из рощи на границе проклятых королевских садов мы с Нико рано или поздно уйдем. Пусть те, кто так по-доброму нас приютил, останутся сытыми и хоть как-то защищенными.
Подумав обо всем этом, я еще раз вздохнула и развернула полотно.
М-да… при свете костерка котенок оказался еще более жалким, тощим и паршивым. Может, сдох уже? Не шевелится… а, нет, вон ушами задергал и попытался приоткрыть один заплывший гноем глаз. Не скажешь, что это тот самый грозный монстр,
— О-ля-ля! — эмоционально отреагировала Франсю, оторвавшись от корзинки и заглянув в сверток. — Лесной дух! Мертвый? Где нашли? Зачем вы его подобрали?
— Живой еще, — поправила я, осторожно поворачивая мордочку котенка так, чтобы получше рассмотреть. Вообще, интересно, в последнее время я будто бы стала лучше различать предметы в темноте. Вот сейчас — ну луна, ну костерок, это не слишком щедрые источники света. А я убедилась: не кажется. Кто-то уже отбивался от полудохлого грабителя, да не как мы, а по-серьезному: обширная ссадина на морде и кончик уха не погрызен, а стесан чем-то острым наискось. — Это не мы его нашли, это он нас нашел. Точнее, нашел он корзину с едой… а подобрали мы потому, что жалко стало.
Паршивец, как сгоряча прямо по-русски обозвала недоразумение я, или, как сделикатничал и переделал непонятное слово Нико, Паши, оказался ценной находкой. Едва Луи или Франсуаза хотели меня отчитать за то, что предприняла столь серьезный коммерческий вояж, не предупредив их, как Паши открывал протертые от гноя глаза, мяукал, они переключались на него и начинали рассказывать о лесных духах, или, как уточнял Нико, катланках.
О катланках моя новая семья слышала много. Правда, с ними близко не встречалась. Все же я вспомнила биологические увлечения юности и поняла, что катланк — синантропное животное, с давних пор научившееся жить в такой опасной среде, как человеческий социум. Ну, то есть лесной дух предпочитает жить в лесу. Но если человеки лес вырубили, катланк будет жить в оставшейся роще, на кладбищах, в ничейных сорных зарослях — в большом городе такие всегда найдутся. Питаться другими синантропами — воронами, крысами, бродячими собаками. Причем если обычный кошак, — да, такие тут есть тоже, — увидев крысиную стаю, может задуматься, по зубам ли обед, катланк сразу примется за работу. Потому-то со времен древнего тирана Карла Мечерукого существовала смертная казнь за немотивированное убийство катланка. Позже замененное каторгой или ссылкой, но простой народ так хорошо запомнил изначальную меру, что катланков по привычке не трогал.
Понятное дело, все эти истории касались взрослых зверюг. Судя по тому, как тыкал себя в бедро Луи, показывая, докуда дорастет это недоразумение, если выживет, это будет как минимум рысь, если не целая пума. Еще бы они крыс боялись!
— Эти котики, — объясняла Франсю, с удовольствием похрустывая подаренным яблоком, — поумней некоторых двуногих. Они хорошо понимают, где дикая дичь, а где частная. Если куры по улице бродят — прихватить могут, а зачем выпускать? Зато в курятник, в овчарню, в свинарник не залезут.
Насчет овчарни я даже не удивилась. После того-то, как услышала, что животинке, мурлыкавшей на коленях у Нико, предстоит вырасти раз в пять, наверное, больше обычной кошатины, поэтому унести ягненка смогла бы вполне. Все равно выразила сомнение: вроде бы разумный, а влетел в корзинку.
— Так он малой и голодный, — пояснила Франсю. — У них, слышала, с людьми забавно выходит. Если поймали, в клетку заперли — так и вырастет зверским зверем, обиженным, что лишили свободы. А если совсем маленьким его человек воспитал, на груди пригрел, он будет ему верней, чем пес. Но не всякого признает. Того, кто мать убил, — никогда. Такой умник его скорей продать старается, у себя держать смысла нет. Если катленок человека признал, у него замурлыкался — все, нашел друга.
Я пригляделась. Нико подремывал, Паши тоже и еле слышно мурлыкал во сне. И обеими тощими передними лапами обнимал предплечье своей постельной грелки. Ага…
— Пусть остается, — подвел итог Луи. — Отойдет немного, сам охотиться станет. Они, как подружатся, чуют опаску для хозяина. Если ночью катланк в роще рычит и воет, туда не всякий вражина сунется — опасно.
Что же касается моего визита к лекарке, он вызвал споры, но итоговое понимание. Во-первых, моей новой родне понравилось, что я ушла осторожно, не попавшись на глаза соседям. Во-вторых, они признали, что я заработала по-королевски.
— Мы-то понимаем, — заметил Луи, — что нам плохую цену дают. Но далеко от пустоши отходить опасно. Да и не знаем мы никого в городе. Сунешься так к какому-нибудь аптекарю, а он возьмет и сдаст скупщикам и почки, и тебя за компанию. И вообще, лепесточники с незнакомыми не очень… боимся мы каменных домов и толпы. А вот ты нашла покупателя. Вроде и случайно, а вроде и сама.
Франсю подбросила веток в огонь и задумчиво качнула пегой гривой:
— Все равно пиявкам-перекупщикам надо товар относить. Иначе сообразят: с чего к нам заходить перестали? Да и лекарке своей скажи — сама пусть отваром цветы поит, ну паре знакомых выдаст, а продавать не суется! Мигом вычислят и башку оторвут. — Франсю еще раз вздохнула и вдруг потянулась погладить меня по волосам: — Бедовая ты головушка… не сидится тебе смирно на месте. Вон сначала невесть откуда аж в проклятые пустоши приблудилась, теперь в город лезть не боишься, хотя по всему ж видно — не твоя это роща. Осторожнее будь, девка. Жалко, если сгинешь. — Она засопела сердито, быстро вытерла полой хламиды лицо, проворчав что-то о том, как от костра вспотела, и скомандовала Луи: — Спать пошли! В кои-то веки сытые ляжем… Хороша каша-то на свинине! Помнишь, кабана мы завалили, когда ты свататься приходил, старый? Ладно… Небось дух лесной не покусает. — И полезла под полог.
— Главное, чтобы лишаем не наградил, — тихонечко себе под нос пробормотала я.
На первый взгляд этой пакости на коте не обнаружилось, все его проплешины оказались следами ран. Но кто ж его знает… без ультрафиолетовой лампы споры зловредного грибка не отследишь. Поэтому проще расслабиться — будет новый день, будут новые проблемы. Тогда и станем разбираться.
Я еще нашла в себе силы, чтобы плотно закрыть котелок помятой крышкой, перевязала остатки нашей трапезы полотенцем. Нет у меня уверенности, что кошак не решит ночью подкрепиться. Он-то не лопнет, но мне хочется и самой утром нормально позавтракать, и ребенка покормить.
Завтра надо заняться хозяйством. И встретиться с Магали — она сама придет на окраину рощи рано-рано утром, когда сплетники из близлежащего квартала еще спят. Принесет первую часть того, что мы договорились купить на те деньги, которые я ей оставила. Дел будет очень много…
А еще стоит проверить, как там луковки тюльпанов поживают. Мне в упор не верится, что нормальное растение, получив плодородную землю, дополнительную подкормку и правильный полив, останется в таком анабиозном состоянии. Ведь луковицы не умерли! Сохранились в земле. Может, конечно, и сгниют через годик, но пока у них есть я и все шансы, которые со мной пришли.
Я быстро умылась холодной водой из ручья, вытерлась вторым куском ткани, тем, на который не попала шерсть заморыша Паршивца. И полезла в шалаш, продолжая раздумывать над тем, что я завтра сделаю по хозяйству. И почек же еще собрать надо — и обычную норму, и про запас, и для Магали…
Мысли в голове выстроились в утомительный хоровод и бесконечно кружили перед внутренним взором, не давая расслабиться и отгоняя сон. Из-за этого мне все время было неудобно лежать. Приходилось очень осторожно ворочаться, чтобы не будить остальных.