Королевы бандитов
Шрифт:
– Дело в другом. Это мои сыновья.
Значит, женщина тоже была из домов и запретила ребенку прикасаться к Бандиту, чтобы он не осквернил вещи Гиты, к которым относился и пес.
– Ядав, я сказала, не трогай его!
Когда Гита была школьницей, учитель загонял учеников-далитов на задние парты, и обедали они отдельно. Многие родители были недовольны распоряжением панчаята об интеграции далитов в систему школьного образования, но деревенский совет настаивал, поскольку этого требовал государственный закон. С формальной точки зрения незаконно стало также запрещать далитам доступ в храмы и к общественным колодцам, но эти аспекты сегрегации остались, и панчаят ничего не сделал, чтобы их искоренить. В третьем стандарте [76] у них была
76
Школьное образование в Индии включает в себя четыре ступени, каждая из которых делится на «стандарты», соответствующие годам обучения, то есть классам.
Никому тогда и в голову не приходило, что девочка-далит может быть умной.
Но в один прекрасный день она – Гита уже не помнила ее имени, отчего еще больше чувствовала себя виноватой, – получила высшую оценку на экзамене по математике. Это так разозлило их одноклассника из высшей касты, что он объявил девочку мошенницей. Учитель его охотно поддержал, пообещав разобраться, ведь все знали, что хариджаны [77] ничего не смыслят в науках (такова уж их природа). Загвоздка была в том, что признаков жульничества найти так и не удалось, девочка никак не могла списать ответы, потому что в школе не хватало учебников и ей с еще двумя учениками-далитами их попросту не выдали. Но мальчика из высшей касты это не убедило, он запел оскорбительную песенку, которую все, включая Гиту, подхватили. Там было что-то о том, что от девочки воняет, поскольку Гита помнила, как на припеве все зажимали носы.
77
Хариджаны – одно из прежних названий далитов, предложенное Махатмой Ганди, активно боровшимся с кастовым неравенством, и означающее «дети божьи».
Достижения девочки в учебе ничего не значили – она была успешной ровно настолько, насколько ей позволяли быть таковой (впоследствии Гита и сама прочувствовала нечто подобное на собственной шкуре). А на школьной площадке вступил в действие негласный закон: тот, кто даст воды лживой чухре [78] , станет следующей жертвой травли под предводительством мальчишки из высшей касты. Девочка стояла и ждала возле крана на солнцепеке, а остальные школьники один за другим весело подбегали напиться воды и уходили, не обращая на нее внимания. Через несколько дней все вернулось на круги своя, а к пятому стандарту девочка перестала ходить в школу.
78
Чухра – одна из подкаст далитов, традиционно занимающаяся уборкой мусора.
Сейчас, годы спустя, Гита точно знала, что тогда она вместе со всеми пела ту песню вовсе не из ненависти к девочке-чухре, но знала также, что у нее не хватило духу, чтобы промолчать, поскольку любой воздержавшийся получил бы свою порцию хейта. И теперь Гиту неприятно кольнула мысль о том, что она попросту не способна на мужественные поступки.
– Пусть поиграют, – сказала она женщине, почти физически ощущая, как чувство вины раздирает сердце на части (Бандит в это время не менее эффективно раздирал лапами землю под кустом). Гита должна была честно признаться себе, что сейчас ее больше мучили угрызения совести за то, как они всем классом обращались с девочкой-чухрой, чем за убийство Самира, которое она, Гита, помогла Фарах совершить. Первая из двух жертв не заслуживала своей участи. – Он любит детей.
– Ладно, Ядав, можешь его погладить, – сказала женщина сыну, глядя при этом на Гиту. Незнакомка была старше лет на десять, не больше, а голубоватые пятна на ее зрачках уже свидетельствовали о развитии катаракты. Толстой ее назвать было нельзя, но сари не могло скрыть пышные формы.
– Так вы, значит… – Гита перевела взгляд с нее на мальчиков и обратно. – Извините за любопытство. Просто я никогда не видела, чтобы женщина… Ну, вы понимаете.
Похоронным делом – выносом трупа, обряжением и сожжением – занимались далиты-мужчины, главным образом домы. В деревне вообще редко видели женщин с окраины, потому что те почти не покидали свои жилища. Многие далитские семьи заставляли дочерей блюсти пурдах [79] , чтобы уберечь их от домогательств мужчин из высших каст. Это был простой, но не слишком эффективный способ – Гите вспомнились недавние жалобы в деревенский панчаят от девушек-подростков, на которых кто-то нападал на рассвете, когда они выходили справить нужду. Женщины-домы, как у них издавна повелось, делали это по ночам, но другие жители деревни тоже бегали в поле или пользовались недавно установленными общественными туалетами, так что пересекать негласную черту для соблюдающих пурдах было небезопасно. Гита как-то не задумывалась, что и в больших городах все еще остается необходимость в услугах домов, у них есть возможность зарабатывать, но сейчас ей вдруг стало стыдно, что она позволяет себе мечтать о покупке холодильника.
79
Пурдах – бытующая в некоторых мусульманских и индуистских сообществах Индии практика женского уединения ради сохранения чистоты и целомудрия.
– Да, других таких, как я, мне тоже видеть не доводилось. – Обиженной женщина совсем не выглядела. – После смерти мужа пришлось взять дело в свои руки. Выхода не было. А эти придут мне на смену, – она кивнула на сыновей. – Ядав, ай-яй, что ты делаешь? Это дохлая собака, а не твой первенец, просто возьми ее за задние лапы, ясно?
Гита уже прониклась восхищением к этой женщине.
– Как вас зовут?
– Кхуши.
– А я Гита.
– Гитабен, это ваш дом?
Когда она кивнула, Кхуши широко улыбнулась. У нее не хватало одного премоляра, остальные зубы были ровными, но окрашенными в красноватый цвет, что свидетельствовало о ее склонности жевать паан [80] .
80
Паан – листья бетеля.
– У меня-то дом будет побольше вашего. Когда вы сказали, что этот пес – ваш питомец, я уж подумала, что мадам обитает в хоромах!
Гита была даже рада, что над ней подтрунивают.
– Я живу одна, – пояснила она. – Зачем мне хоромы?
– Что, и детей нет?
– Нет.
Кхуши окинула ее взглядом, видимо, отметив для себя отсутствие украшений и проколотую ноздрю без кольца.
– Вдова? – заключила она.
– Вроде того.
– Что же случилось?
– Он просто… ушел.
Кхуши покивала:
– А мой погиб во время землетрясения.
– Это ужасно, – посочувствовала Гита.
Она пожала плечами:
– Да в общем нет. Жизнь у вдов куда спокойнее, чем у замужних женщин. У меня есть работа и крыша над головой. Крыша, впрочем, не мешает его родственникам поливать меня дерьмом, ай-яй. А вы работаете?
Гите, встретившей родственную душу, захотелось дать ей понять, что она тоже самостоятельно себя обеспечивает.
– Работаю, да. У меня свой небольшой бизнес, занимаюсь украшениями, делаю мангалсутры. Так что когда будете устраивать свадьбы сыновьям, вспомните обо мне.
Это была шутка, но Кхуши кивнула с серьезным видом и посмотрела на своих мальчишек – те уже закончили играть с Бандитом и теперь держали дохлую собаку, один за передние лапы, другой за задние, терпеливо ожидая дальнейших указаний от матери. Гита обратила внимание, что сандалии у обоих засунуты за пояс шортов. Когда они покинут эту часть деревни и вернутся к себе на южную окраину, где нет представителей высших каст, смогут снова обуться.
– Нам пора, – сказала Кхуши.
Гите почему-то не давала покоя мысль о том, что она каким-то образом обидела эту женщину. Может, тем, что невольно подчеркнула разницу в их социальном положении?
– О, да, конечно. Приятно было познакомиться. Еще встретимся?
– Надеюсь, нет, – снова усмехнулась Кхуши и указала подбородком на резвящегося Бандита. – Не хотелось бы приходить за ним.
– И то правда. – Гита помахала им рукой напоследок, прежде чем закрыть свою дверь.
В доме она подлила воды в миску Бандита. Пес пытался не спускать глаз с Гиты, пока пил воду, но у него была привычка моргать всякий раз, когда он лакал, так что похоже все это было не столько на пристальное наблюдение, сколько на флирт. Так приятно было, что он рядом и проявляет к ней знаки внимания, что Гита не сумела сдержать улыбку: