Королевы умирают стоя, или Комната с видом на огни
Шрифт:
– Погоди, Гена, ты это серьезно?
– Вполне. А у Шацкого на вечер убийства Панкова железное алиби. Я нашел Глена. Кроме него еще один парень из той же тусовки, он подтверждает, что Шацкий был с ними. Если только они не сговорились.
– Оставим пока Шацкого. Но «тетенька»! Как тесен мир! Нет, всетаки интересный город – Москва! Прямотаки сюжет для романа, а? – Ехин рассмеялся.
– Эта Курносенкова, между прочим, когдато с мужиками на охоту ходила, – напомнил Амелин. – Значит, стрелять умеет.
– А при чем тогда Юсупов? – напомнил Ехин.
– А черт
– Кто у нас в отделе главный фантазер? Гена? Как?
– Что ж… Хотя я не вижу, какая может быть связь между «тетенькой» и Юсуповым.
– Так на первый взгляд между ней и Панковым тоже не было никакой связи, а теперь оказывается, что они давние враги. Поистине, мир тесен, – повторил Ехин.
– Максимыч, чем черт не шутит? – сказал Амелин. – Вдруг Австрийская ни при чем в этих двух убийствах?
– Я все думаю, как быть с Юсуповой, – задумчиво сказал Ехин. – Охрану к ней мы приставить не можем. Да ну, это полная чепуха! При чем здесь Юсупова? Я не могу поверить, что Австрийская – кровожадная женщина, к тому же на редкость мстительная. И я ее предупредил. Не полезет же она добровольно в петлю? Больше всего мне хотелось бы поверить в то, что все уже закончилось.
Анна вернулась с работы пораньше и теперь пила на кухне кофе, слушая, как мама с тетенькой обсуждают рецепт засолки капусты.
– Нет, Галя, ты как хочешь, а я слышала, что непременно надо туда хрена. Прошлый год мы квасили с антоновскими яблоками, и получилось хорошо. А если бы туда еще и хренку…
– Сделаем и с яблоками, и с хреном.
– Только не рановато ли квасить? Еще не сезон.
– Не сезон, – согласно кивнула тетенька. – Капуста в полях стоит, пока ее морозцем не хватит, урожай собирать рано. И квасить ее не годится. К тому же я завтра хотела в город съездить, дела у меня.
– Чтото зачастила ты последнее время в город, Галя, – покачала головой мать Анны.
– Да все по больницам, все по больницам.
– У вас серьезное чтото нашли, Галина Степановна? – вмешалась Анна. – Быть может, подыскать хорошего врача?
– Нет, Анечка, ничего серьезного. Годы свое берут, только и всего.
– Бабушка, где мои новые черные джинсы? – заглянул в кухню Сашка.
– Иду, Сашенька, иду. Я их убрала вчера в дальний шкаф, ты не найдешь…
Когда мать ушла, Анна пристально посмотрела на тетеньку:
– А, если серьезно, Галина Степановна? Раньше вы крайне неохотно ездили в Москву, все травками какимито лечились. Я вас последнее время не узнаю. Не думайте, что я вас в чемто подозреваю, просто мне не по себе. Куда вы завтра едете?
– Делото прошлое. Не хотела я никому говорить, да жизнь так повернулась, что уж и не знаю… Десять лет назад сгинул мой сыночек Коленька, а жена его бывшая, на которую он все переписал, взяла да и продала всю мою собственность. Спасибо, Владимир Михайлович, царство ему небесное, приют дал. А когда делото вертелось, видела я случайно того мужика, ради которого моя сноха на такую глупость решилась. Парень видный, красивый. А мы, бабы, дуры, за одно только ласковое слово готовы на край света идти. Так и я Коленьке покойному все передарила, а оно вон как вышло… Внучку уж больно было жалко, мать запретила и близко ко мне подходить, а я, чай, бабка. Так оно и шло, а недавно приезжает твой Панков, я как глянула, так и обмерла – он. И жалко мне тебя стало, Аня, и сноху мою непутевую жалко, никого ведь больше у меня нет, разве вы виноваты, что мужик так к себе присушил? Сама молодая была, знаю, как оно бывает. Ну, думаю, раз он к прежнейто жене вернулся, значит, с моей снохой у него все закончилось. Ну и поехала в родное село, а там услышала, что сноха моя работу в банке потеряла, коекак устроилась продавщицей на лоток, замуж больше не вышла, а от всего имущества осталась у нее только квартирка в Москве.
– И что вы сделали?
– Поехала туда, вот что. Долго кругами ходила, все внучку свою высматривала, боялась, что не узнаю. Девочке уже тринадцать лет, невеста совсем. А потом не выдержала да и объявилась снохе. Плакала она и в ногах валялась: прости, Галина Степановна, затмение нашло, в места родные до сих пор боюсь объявиться, стыдно. И так она ругала этого Панкова! Посмотрела я на нее да на внучку, и тоска меня взяла: девчонку одетьобуть надо, кормить надо. А дома бедно, сразу видать, что не шикуют люди. Вот и стала я туда наведываться, Аня. Своя кровь, что ж теперь поделаешь.
– И опять отдали им все свои деньги?
– Что ты, Аня, что ты! Покойный Владимир Михайлович все для меня устроил, деньги мои шли на счет, в сберегательный банк. Коечто скопилось на черный день. Я сейчас только проценты беру, и то сноха каждый день мне молитвы возносит.
– И вы ее простили?
– Я женщина простая, если и была у меня злоба, то вся вышла: сколько лет прошло!
– Значит, вы смогли простить, – задумчиво сказала Анна. – А со мной что? Почему я не могу?
– Люди, Анечка, поразному устроены, не бери в голову. Придет время, и ты простишь.
– Боюсь, как бы не было поздно… Значит, завтра вы к ним снова поедете?
– У внучки именины, как не поехать? Да скажи ты мне, что молодежито нынче дарят? Или лучше деньгами?
– И всетаки вы поосторожнее, Галина Степановна. А насчет подарка… Сколько ей лет?
– Тринадцать исполнится.
– Что ж, купите CDплеер да кроссовки модные. На дискотеку небось будет бегать.
– Плеер – это что? Это который в уши вдевают?
– Ну да. С наушниками. Спросите у Сашки, он покажет.
Мать вернулась на кухню, поставила на стол грязную тарелку и пожаловалась:
– Ох уж эта молодежь! Если бы ты видела, что у Сашки в комнате творится! Даже ест там, так занят какимто аппаратом. Должно быть, институтские дела. И с телефоном не расстается. Девчонка, что ли, какая завелась? Тарелку трудно на кухню отнести!
– Он завтра уезжает кудато?
– Откуда же я знаю, Аня? Паяльник включен, в комнате дымом пахнет. Что он там делает – ума не приложу! И все какието тайны. Не иначе как любовь. Давно пора… А тебе, Аня, второй день женщина какаято все звонит и звонит. Я вчера забыла сказать.