Короли абордажа
Шрифт:
— Вперед, мои крокодилы! — призывал Али-паша своих капитанов. — Аллах уже предначертал нам победу!
Гребцы-невольники налегали на весла, а по их спинам беспрестанно ходила кожаная плеть, заставляя грести быстрее и быстрее. Уставшим тут же рубили головы и выбрасывали за борт. Сгрудившиеся на палубе турки потрясали кривыми ятаганами, желая как можно быстрее броситься в рукопашную схватку. Истошно вопили дервиши.
Эскадры капудан-паши и Дон Жуана сошлись в реве пушек и треске рушащихся мачт. В этой немыслимой круговерти испанский принц умудрился высмотреть галеру Али и атаковать именно ее. Два флагманских
— За мной, друзья! — прокричал он, вскочивши на фальшборт турецкого судна — Нас ждет слава и бессмертие!
Ловко орудуя своим мечом, принц вел солдат за собой, отбивая метр за метром палубу турецкой галеры. Рядом отчаянно рубился верный Фарнезе. В кровавой резне, что развернулась на палубах сошедшихся вплотную галер, Дон Жуан получил несколько колотых ран, но остался на ногах. Весь в чужой и своей крови, он упрямо вел за собой закованных в железо испанцев.
Рядом с «Реалом» отчаянно дралась галера «Маркиза». На ее палубе во главе отряда солдат из последних сил дрался измученный лихорадкой молодой идальго. Командир полка Мигель де Монкада, бывший здесь же, окликнул юношу:
— Думаю, что мы сегодня справимся без тебя, сынок, а тебе все же лучше отлежаться на нижней палубе! Поправитесь — еще навоюетесь!
— Я солдат, сеньор, а потому предпочитаю умереть за Бога и короля, чем отлеживаться под защитой палубы! Сеньор капитан, поставьте меня на самое опасное место, чтобы я мог умереть, сражаясь!
— Что ж, — кивнул полковник. — Тогда вперед!
Сервантес сражался с турками как храбрый солдат на том месте, где его поставил капитан — рядом со шлюпочным трапом. Это было место, которое при абордаже было особо опасным, но Сервантес со своими двенадцатью солдатами от данного ему поручения не отрекся.
Как писал один из участников Лепанто, «сражение в этом месте достигло своего развития так кровопролитно и ужасно, что можно сказать — море и огонь сливались в одно целое».
О накале морской битвы можно судить по потерям «Маркизы»: 40 убитых, среди них капитан судна, более 120 раненых. Сервантес получил два аркебузных ранения в грудь. Эта потеря, кажущаяся такой ужасной в молодости, на склоне лет стала предметом его гордости: «Даже если бы мне сейчас предложили невозможное — избавиться от моих ран, то я бы предпочел оставить все как есть». Так родился Однорукий Лепанто, или просто Однорукий, как его позднее называли в алжирском плену.
В очередной рукопашной схватке разъяренный янычар перерубил ятаганом плечо молодому израненному солдату, юноша упал на палубу.
В пылу рукопашной Монкада лишь задержал взгляд на упавшем.
— Жаль мальчишку! Из него мог получиться хороший солдат! Впрочем, на войне как на войне!
Но молодой идальго все же выжил. Когда его, бесчувственного, собрались было выбросить за борт, он вдруг пришел в сознание и застонал.
— Кажется, живой! — констатировали солдаты и оттащили тяжелораненого вниз в лазарет.
— Сразу на стол! — велел врач, пробуя пальцем заточку пилы.
— Не режьте руку! — разлепил губы раненый.
Врач устало покачал головой:
— Дело твое. В любом случае рука отныне будет висеть плетью!
— Сегодня был не только счастливейший день моей жизни, но и прелестнейший день нашего века! — сказал Сервантес врачу, когда тот начал лить кипящую смолу в кровоточащую рану.
— Неужели ваши раны — это ваше счастье? — поразился врач мужеству юноши.
— Раны — это звезды, ведущие к небу чести! — ответил страдалец.
Звали юношу Мигель де Сервантес, и имя это еще никому ничего не говорило.
Многим позднее в введении к «Назидательным новеллам» автор «Дон Кихота» напишет о себе в третьем лице: «В морской битве при Лепанто выстрелом из аркебуза у него была искалечена рука, и хотя увечье это кажется иным безобразием, в его глазах оно — прекрасно, ибо он получил его в одной из самых знаменитых битв, которые были известны в минувшие века и которые могут случиться в будущем…»
Ожесточение с обеих сторон было небывалое. И союзники, и турки бились насмерть. История не сохранила имени отважного испанца, который, потеряв глаз, наскоро заткнул рану куском тряпки и сразу же бросился на абордаж вражеского судна. Некто Мартин Муньос, будучи больным, как и Сервантес, не смог остаться в койке, взял шпагу, бросился на палубу вражеского судна и разил врага, получив при этом девять ранений от турецких стрел. Франсиско Монтаньес схватился с турком, и оба они свалились в воду; испанец, чтобы не утонуть, был вынужден разжать руки, турок, попытался спастись, тогда Монтаньес вплавь нагнал его и, схватив топор, отрезал голову врагу, затем вскарабкался на судно и снова вступил в бой. Женщина по прозвищу Мария Танцовщица (вопреки приказу Дона Жуана не пускать на корабль женщин оказавшаяся все же на одной из галер), пробралась на его борт и наравне с мужчинами, ухватив аркебузу, стреляла по врагу.
Меж тем капризная фортуна постепенно все больше склонялась на сторону испанцев. Наконец флагман капудан-паши был захвачен. Сам Али, видя, что все кончено, и не желая сдаваться на милость победителя, закололся кинжалом. Испанцы вытащили тело мертвого капудан-паши из-под груды трупов и отрубили голову. Затем ее обвязали веревкой и подняли на мачте. По другой версии ее просто насадили на копье.
— Это вам за храброго Брагадино! — кричали с «Реала» на ближайшие турецкие галеры. — Брагадино отомщен!
Пример «Реала» воодушевил остальные команды. Теперь испанцы повсеместно решительно сваливались на абордаж, где неизменно выходили победителями.
Особенно яростно дрался капитан одной из галер Фарнезе, который одно за другим захватил сразу несколько больших судов. Вскоре к кораблям Дон Жуана подошел и резервный отряд Колонна. Перевес испанцев стал подавляющим. Сражение начинало превращаться в разгром.
В это время неудача постигла турок и на их правом фланге, где до этого они имели значительный перевес и теснили корабли Барбариго. Дрались жестоко и отчаянно. Никто не желал уступать. Кровь лилась по палубам ручьями.