Короли карантина
Шрифт:
— Лошадиное дерьмо. Парни не умеют притворяться в постели, я знаю, как тебе это нравилось. Особенно когда ты доминировал надо мной.
Он бросил на меня взгляд, в его глазах пылала ярость. Клянусь, если бы я прикоснулась к нему прямо сейчас, то получила бы ожоги третьей степени. Мое сердце бешено заколотилось от интенсивности выражения его лица, и что-то во мне внезапно привлекло этот огонь в нем. Я хотела протянуть руку, чтобы посмотреть, действительно ли я обожгусь. Я хотела ощутить всю неистовую силу его страсти. И на полсекунды мне показалось, что он тоже этого хотел. Но потом он снова отвернулся и продолжил шагать вверх по дорожке, его плечи выпрямились, а мышцы напряглись.
—
Он быстро подошел ко мне, и я вскинула руку, чтобы защититься, ударив его ладонью в грудь. Но он был похож на товарный поезд, когда прижал меня спиной к широкому стволу дерева, и мое сердце подскочило к горлу.
— Я ненавижу тебя! — Прорычал он мне в лицо, брызнув слюной на мои щеки. Бурлящие глубины его ненависти пронизывали каждую клеточку его тела, сверкая там подобно бриллиантам. Это заставило меня вздрогнуть, а сердце сжаться. Я знала, что все они ненавидят меня, и все же до сих пор я никогда не ощущала такой силы этой ненависти ни от одного из них. — Я ненавижу, что прикасался к тебе, ненавижу, что трахал тебя. Я ненавижу себя за то, что когда-либо хотел тебя, — выплюнул он, и я поняла, что не дышу, затаила дыхание, ожидая, что он причинит мне боль. Я чувствовала, как сильно он хотел этого по тому, как он хитро смотрел на меня, по тому, как его ладони были прижаты по обе стороны от моей головы, а мышцы рук вздымались под рубашкой.
Слова слетали с моих губ, я боялась произнести их, но я должна была. Мне пришлось это сделать.
— Я не виновата, что твоя мама умерла, — прошептала я, когда из моих глаз ни с того ни с сего потекли крупные слезы. Я не знала, за кого мне было больно — за себя или за него.
Он снова взревел, и я вздрогнула, когда его кулак нацелился на меня, готовясь к удару костяшками пальцев по плоти. Но его кулак врезался в дерево рядом с моей головой. Затем он толкнул меня на землю, и я отползла назад, наблюдая, как он бил, бил и бил. Костяшки его пальцев трескаются, кровоточат, окрашивая кору в красный цвет.
— Прекрати! — Я закричала, когда он потерял самообладание, бил и бил, пока не испугалась, что он сломает кости. — Блейк, прекрати! — Я закричала. Я не знала, почему меня это волновало, но волновало. По глупости волновало.
Я поднялась на ноги и схватила его за руку, пытаясь оттащить назад.
Он с рычанием стряхнул меня, но в конце концов перестал бить по дереву. Его руки были покрыты кровью, и он стоял, тяжело дыша, с убийственным видом глядя на меня.
Я сделала неуверенный шаг вперед, протягивая руку, когда из моих глаз потекло еще больше слез. Я знала его боль. Я чувствовала ее, тонула в ней. И я хотела исцелить его, потому что мне всегда хотелось, чтобы кто-нибудь пришел и сделал то же самое для меня. Я приложила ладонь к его сердцу и почувствовала его мощное биение на своей коже.
Он сглотнул, не двигаясь, глядя на меня, в его темно-зеленых глазах мерцали тысячи эмоций. И все они были плохими.
— Не позволяй этому превратить тебя в монстра, — выдохнула я, когда слеза скатилась с моей челюсти и упала на опавшие листья у моих ног. В лесу было так тихо, что я услышала, как она шлепнулась о землю.
Блейк отстранился от меня, качая головой.
— Слишком поздно для этого, Золушка. Это уже произошло. — Он повернулся, направляясь прочь, в лес, и я поняла, что он не хочет, чтобы я следовала за ним.
Мир, казалось, посветлел вокруг меня, когда он исчез, его присутствие было тяжелым,
Блейк, вероятно, ненадолго исчез, поэтому я не стала возвращаться в Храм. Я вернулась на главную дорожку и села на скамейку с видом на озеро. Я смотрела, как деревья склоняются на ветру, а озеро покрывается рябью. Я слушала печальную мелодию ястреба, проносящегося над спокойной водой. И я позволила своему сердцу разбиться из-за Блейка Боумена. Потому что его ненависть была пропитана такой сильной болью, что мне тоже было больно.
Татум размахнулась ногой и ударила меня сбоку, прямо под ребра, при этом выбив воздух из моих легких.
Я попятился, и она бросилась вперед, ее перчатки ударили меня в грудь, один, два, три раза, прежде чем мне удалось переключиться с защиты на нападение и нанести удар кулаком ей в живот.
Ухмылка на ее лице сказала мне, что я попался в ее ловушку за мгновение до того, как она увернулась от моего удара, попав в пространство слева от меня. Она была так чертовски быстра, что я не смог защититься от ее удара под колени, хотя и предвидел, что это произойдет.
Она была чертовски жестока в своих ударах, и у меня подогнулись колени.
Татум нанесла мне удар в живот, прежде чем прыгнуть на меня и повалить на пол.
Я рухнул на спину, она оседлала мои бедра и торжествующе улыбнулась мне сверху вниз, пряди светлых волос выбились из узла, в который она их завязала, и свисали вокруг ее лица.
Я тяжело дышал под ней, пытаясь выглядеть разозленным из-за того, что она повалила меня и я потерпел неудачу, когда она прижала перчатки к моей груди, чтобы удержаться.
Я перчатками обхватил ее бедра, и у меня вырвался смешок.
— Я преподаю многим студентам, и лишь единицы, могут сравниться со мной, — сказал я, изучая ее голубые глаза. — Тот, кто тебя учил, был чертовски хорош.
— Мой отец хотел, чтобы я была лучшей во всем, что могло быть, — ответила она хриплым голосом, пытаясь отдышаться. — У меня были частные тренировки по всевозможным странным и захватывающим вещам. Но кикбоксингом я занималась дольше всего.
Это должно было вывести меня из себя. Конечно, у маленькой принцессы была лучшая подготовка. Папа воспользовался своим бумажником, чтобы убедиться, что она справится. Но почему-то в данном случае меня это не так сильно беспокоило. Сверхбогатые всегда были так расточительны со своими деньгами, так пренебрежительно относились к ним, несмотря на то, как много они значили для всех остальных. Попадание в первые два процента часто заставляло их детей чувствовать себя такими правомочными, такими особенными, что их дерьмо воняло не так сильно, как у других людей. Но, по крайней мере, он тратил свои деньги на ее обучение навыкам. Что-то настоящее, а не замаскированное под чушь собачью.
— Ты могла бы подумать о том, чтобы стать профессионалом, — сказал я, хотя ни на минуту не думал, что она согласится. Для кого-то вроде нее это было хобби. Ей не нужно было становиться профессионалом, когда ей не нужны были деньги. Это был просто еще один маленький блестящий значок, добавленный к ее приданому, когда ее продадут с аукциона мудаку, предложившему самую высокую цену, в качестве жены-трофея.
— Ты действительно думаешь, что я достаточно хороша? — Спросила она, удивив меня тем, что ее глаза заблестели при этой мысли.