Короли рая
Шрифт:
Но риск видеться с ним был слишком велик. День и ночь она противилась, споря и пререкаясь сама с собой, повторяя как молитву, что ее чувства – просто девичья глупость и что они поблекнут. День за днем приближалось будущее, а с ним неуверенность, страх и осознание, что если не сейчас, то, наверное, уже никогда.
В ночь перед церемонией Дала встала с постели, натягивая свежевыстиранное платье среди посапывания других воспитанниц. Ступая на саднящих, негнущихся ногах, она подкралась к никогда не запираемой двери – та не скрипела, если открыть ее, чуть приподняв, – и выскользнула во тьму.
Охранники ждали на своих постах,
– Один раз напоследок, – сказала она, улыбаясь и стараясь не выглядеть такой застенчивой и полной надежды, какой себя чувствовала.
Эти мужчины никогда не выдавали ее воспитателям – по крайней мере, насколько она знала. Они никогда не останавливали ее, хотя покидать подворье, как это делала она, было запрещено. Впрочем, на этот раз капитан выглядел обеспокоенным.
– Я отправлю с тобой человека, Жрица, ночами опасно. – Он выглянул на улицы, словно уже планировал ее сопровождение.
– Если тебе угодно, капитан. – Дала чуть было не обняла его, хотя сопровождение доставит неудобства, и она не была уверена, что скажет охраннику, чтобы отослать его домой перед своей встречей с Бирмуном. Но, быть может, ничего и не придется.
Ей было известно, что Вачир и его бойцы знают больше, чем говорят, – что он и подобные ему люди Гальдры являлись дозорными на стенах. Чужаками и наблюдателями. У них не имелось ни вождей, ни братьев по оружию, кроме друг друга. Они не были богаты или уважаемы правящим классом и потому не становились мишенями «ночных людей». Дала задумалась: даже если бы они знали все о ней и ее визитах в зал Бирмуна – даже если бы они подозревали о ее темных кровавых делишках – рассказали бы они? И кому?
Вачир проводил ее до ворот и приглашающе вытянул руку вперед. Повернувшись к нему, Дала осмелилась коснуться его щеки. Он вздрогнул, но не пошевелился.
– Твоим дочерям повезло с тобой, капитан. Ты хороший человек.
Он сглотнул и прочистил горло, застыв, пока она не убрала руку.
– Дакар отведет вас, куда пожелаете, Жрица. Его глаза юны и остры.
Он махнул одному из своих людей, который легко соскользнул вниз по лесенке стены, наполовину вытащив из ножен меч, как будто проверяя.
Вачир отвел взгляд.
– Он заберет вас наутро. – Затем он развернулся без лишних слов и занял свой пост, а Дала вышла наружу с головой, полной вопросов.
Каждый шаг навстречу Бирмуну, казалось, выкручивал ее нутро все сильнее, и она почувствовала, как вспотели ладони и лоб, когда увидела перед собой искомый зал.
– Я оставлю вас здесь, госпожа, – сказал Дакар. Он развернулся и уже наполовину пересек улицу, прежде чем Дала опомнилась достаточно, чтоб его поблагодарить.
Дверь с кольцом, которой она пользовалась так много раз, внезапно показалась огромной и внушительной, а свет звезд и полумесяца на ней – слишком ярким, слишком вызывающим. Может быть, его тут вообще нет, поняла она и чуть не застонала. Может быть, он по колено в навозе и не вернется еще несколько часов.
Схватившись за железное кольцо, Дала потянула и обнаружила, что дверь не заперта. Не было ни факелов, ни света или тепла от очага, но она легко прошла мимо столов и лавок в спальню, которую так часто делила, – и ее сердце заколотилось, а затем камнем ухнуло вниз, когда она увидела, что комната пуста.
Дала в неуверенности замерла. Она могла бы уйти назад, и Бирмун так и не узнал бы, и все было бы так, будто этой слабости никогда не случилось. Но взамен ее пальцы сами нащупали бретельки сарафана, затем пояс на талии. Ее платье упало на пол. Она сняла нижнее белье и аккуратно сложила его на деревянных досках, прежде чем забраться голышом в Бирмуновы меха, затем выжидательно уставилась в наклонный потолок, стараясь не чувствовать себя глупой и ретивой. Что я скажу, когда он придет?
Она не могла сказать, что это награда за ночь службы – «ночные люди» не убили никого после семьи Табайи. Финальный дар от Богини, подумала она, за его верность.
От мехов пахло старым потом и лимонной травой, но Дала зарылась в них носом и не могла перестать нюхать. Она обернулась ими – ощущение на голой коже такое мягкое и интимное, что заставило ее сдвинуть ноги и нежиться, будто котенок у живота матери. Она вздохнула и закрыла глаза, а снова открыв их, почувствовала, как сильные руки перевернули ее с боку на спину. Она увидела, как голубые глаза исчезают под одеялом, а влажный рот и мокрая кожа заскользили вверх по ее ногам, огибая синяки, а затем нашли ее грудь и губы, и все мысли о том, что или как она скажет, исчезли.
– Я скучала по тебе.
Сказала она это вслух или подумала?
Затем Бирмун оказался внутри нее и заполнял весь ее мир, пока наконец не вспыхнул жар, и тогда он застонал, уткнулся лицом в ее шею и обмяк неподвижно.
– Дар напоследок, – сказала она, вспоминая, проводя пальцами по его мускулистой спине.
– Возможно, этой ночью, – прошептал он, гладя ее по волосам, – есть только мужчина и женщина, и никакой Богини.
Она обняла его и позволила весу его тела заглушить ее страхи.
– Обещай, что придешь ко мне, – сказала она позже, после сна и новых занятий любовью, когда рассвет почти забрезжил на горизонте. – Обещай, что куда бы меня ни отослали, ты на время оставишь свое мщение и своих братьев и придешь ко мне. Ты все еще нужен Нанот.
Он посмотрел ей в глаза, ища в них что-то, ей неведомое.
– А тебе? Нужен ли я тебе, Дала?
Она сглотнула, не уверенная, что скажет правду.
– Да, нужен. И мне тоже.
Утром она проснулась, не помня, где находится. Пока ее разум оживал, она лежала не шевелясь, слушая стучащий по крыше дождь, который звучал как аплодисменты, и Бирмуна, негромко храпевшего ей в ухо, и смотрела на его руку, тяжело лежащую на ее груди.
Затем ее нутро скрутило: это же день церемонии! Официальный день победы Гальдры, когда она назначила верных последователей Божьими слугами. День, который всегда казался отдаленным будущим и целью, к которой надо стремиться, но вот он наступил, и теперь жизнь изменится снова.
Дала встала и, не зная с какой стороны солнце, оделась при свете тлеющих углей очага. Даже если Табайя не предаст, даже если Бог защитит меня и мои планы и я стану жрицей, я все равно могу потерять Бирмуна.