Короли соседнего мира-4

Исаев Глеб Егорович

Дальше, как говорится, возможны варианты…"

Его раздумья прервал стук засова.

— Эй, лиходеи, встать… — приказал толстый надзиратель. — Приветствовать его превосходительство, королевского судью, молча. Рта не открывать, руками не шевелить.

Прошло несколько секунд, и в камере появились пара солдат. Мундиры странного серо-зеленого цвета, с дикими, оранжевыми вставками, едва не вызвали у Андрея приступ смеха. Однако, сумел сдержаться и задавил неуместную веселость.

Следом за охранниками в проем, держа у лица белоснежный платок, вошел вельможа.

Он брезгливо ступил начищенным башмаком на осклизлый пол камеры и невнятно пробурчал что-то.

— Камера номер семь, — преданно глядя на судью, зачастил тюремщик. — Шевалье Гордье, обвинен в нарушении эдикта всемилостивейшего короля Маркуса: Ношение платья цветов того, о ком не говорят…

"Странное сочетание? — удивился формулировке обвинения Андрей. — Погоди, это они про меня, что ли? Вот тебе и на…"

— Второй — бродяга. Имя неизвестно, сеял смуту, призывал к бунту… — как ни в чем не бывало, продолжил доклад охранник.

— Вердикт: повесить, — коротко распорядился чиновник и стремительно развернулся, собираясь покинуть дурно пахнущее место.

— Сударь… — не выдержал граф. — Я дворянин, вы не имеете права…

Закончить он не успел. Удар рукоятью алебарды бросил его на пол.

— Графский титул, данный тем, о ком не говорят, отменен указом всемилостивейшего короля Маркуса. — За самовольное присвоение титула — наказание четвертованием. Приговор обвиняемым привести в исполнение не позднее завтрашнего полудня, — тем же задушенным голосом пробормотал судья.

— Простите, ваше превосходительство, уточню. Этого только повесить. А второго? Сначала повесить, а потом четвертовать или наоборот? — уточнил толстяк, пыхтя от усердия,?

— Как угодно. Король Маркус милостив, поэтому, в любой последовательности, — бросил уже на ходу вершитель судеб. Дверь захлопнулась.

Когда камера опустела, Андрей склонился над лежащим в грязи бедолагой: — Вставайте, граф… — попытался он привести сокамерника в чувство.

— Скотина, — пробормотал Гордье, не разжимая глаз. — Я согласен идти на плаху, это пристало дворянину, но вытерпеть этакий позор…

"Похоже, он говорит совершенно серьезно, — изумился Ильин. — Его расстроил не сам факт казни, а способ… Дурдом".

"Все же правду гласит пословица: Туда где был счастлив, не возвращайся", — печально рассуждал бывший король, сидя на куче сырой соломы. Его сокамерник уже оправился после правосудия и тоже сидел молча, уныло глядя в покрытую бурыми пятнами стену каземата.

Случись все в ту славную пору первого визита, когда Андрей бесшабашно крушил все, что мешало ему идти к цели, он бы поступил в том же стиле. Недолго думая, оглушил бы ударом кулака мордатого вертухая и отправился на поиски выхода, а не сидел, бездарно рассуждая о скоротечности времени. Будь то в его привычном мире, или в реальности, созданной его собственным подсознанием.

Однако теперь житейская мудрость подсказывала, что охрана в тюрьме наверняка поставлена на высоком уровне, потому горячку пороть не стоит. И в то же время он никак не мог избавиться от непонятной апатии: "Ну, выйду я на свободу, а дальше? Что может сделать

один человек, пусть даже обладающий правами на корону и титулами? Махина государственного аппарата, пришла в движение, в стране наверняка создана плотная сеть надзора и борьбы с любым проявлением вольнодумства. Обухом плеть…" — он с удивлением сообразил, что эти паскудные и упаднические мысли вовсе не его. Уж он-то никак не мог перепутать пословицу. "Плетью обуха… — исправился Андрей и вскочил с лежанки. — Не знаю, что, или кто навел на меня этакий морок, но лучше бы ему не рисковать, — его всерьез разозлило столь бесцеремонное воздействие. — Ну, ладно. Я вам устрою… Закат солнца, вручную".

Андрей покрутил головой и задумчиво уставился на соседа.

— Послушайте, граф, — призвал Ильин того к вниманию, — скажите…

— Да какой я граф?.. — слабо махнул рукой тот, — Сам все слышал…

— Короче, ладно. Там разберемся, граф или нет. А сейчас вопрос: Вы хотите жить, или для вас предпочтительнее быть повешенным? — напористо поинтересовался Андрей.

Гордье с удивлением уставился на странного простолюдина. — Не то, что у меня особо много причин стремиться к веревке, — наконец состроил он обтекаемую фразу.

— Отвечайте коротко. Да или нет? — повторил Ильин вопрос.

— Да кто ты такой, чтобы устраивать мне допрос?.. — попытался принять гордый вид сокамерник.

— Слушай, граф. Если спрашиваю, значит, надо, а будешь выкобениваться, дам промеж глаз и оставлю дожидаться завтрашнего дня, — предупредил Андрей. — Итак?

— Да, — коротко отозвался Гордье, четко осознав реальную перспективу схлопотать в ухо. — И не из страха… Мое дворянское происхождение…

— Все, понял. Можно не продолжать. Слушаем меня и не задаем вопросов, — Андрей вытянул из постели клок мокрой соломы и принялся стирать с себя грязь.

Затем порылся в развале и отыскал пиджак и ботинки. Надел пиджак и повесил на шею галстук. — Ну, как? — поинтересовался у изумленного соседа, приводя в порядок свою шевелюру.

Тот заморгал глазами, но не сумел подобрать слов, чтобы выразить удивление.

— Теперь стучи что есть силы в дверь, а когда придет этот толстый, прячься в солому. Попытаюсь задурить ему мозги.

— К-кто ты? — произнес граф. — Твой костюм?..

— Я сказал, молчать, — голосом строевого сержанта пресек Андрей вопросы. — Выполняй.

— Так, может, его, это, того? — изобразил характерное движение помощник. — А я что с ним, песни петь собираюсь? — ехидно поинтересовался король. — Все, я сказал. Долби…

Стучать пришлось долго. Граф уже едва мог поднять руку, когда из-за дверей послышался недовольный голос тюремщика. Очевидно, стук оторвал его от приятного общения с кувшином, поэтому голос охранника был зол и невнятен.

— Я тебе сейчас покажу… Долбить… — приговаривал толстяк, торопливо дергая засов.

Не дожидаясь приказа, граф юркнул в угол и быстро, со сноровкой матерого крота, зарылся в солому. Оно и понятно. Что задумал странный сосед в не менее диком наряде неизвестно, а огрести от разъяренного охранника можно в два счета.