Короля играет свита
Шрифт:
Закончив изучение паспорта, Антон Евгеньевич снова вспомнил обо мне. Не отрывая глаз от своих бумажек, он деловито начал сыпать вопросами:
– Кем приходился вам убитый? В каких состояли отношениях? И не могли бы вы уточнить ФИО и социальный статус покойного?
Я уже начала привыкать, что молодой человек с лестничной клетки имеет какое-то отношение ко мне и моей жилплощади, хотя я не представляю ни его имени, ни фамилии, ни уж тем более социального статуса и даже вряд ли вспомню его лицо. Все это я без особого энтузиазма сообщила товарищу капитану. И не удержалась от замечания, ведь неправильно это – называть человека убитым, пока детально не изучены причины смерти.
Антон Евгеньевич поднял на меня глаза и невесело усмехнулся:
– Видите ли, уважаемая Янина Петровна, я, конечно, не специалист
– Нож?! – Я так откровенно испугалась, что даже покачнулась и не села, а буквально упала на диван, рядом с которым только что стояла.
Капитан, видя мое неподдельное изумление и испуг, вроде даже слегка проникся ко мне сочувствием:
– Да, нож… Видимо, вы не заметили, так как покойный упал на него, благодаря чему и крови было совсем немного. Я думаю, поэтому да еще и из-за запаха алкоголя из разбитой на лестничной клетке бутылки все считали его вашим перебравшим ухажером и в течение почти двух часов перешагивали через него, не подозревая о случившейся трагедии… Итак, вернемся к личности убитого. Что вы можете сказать о нем?
– Ничего.
– То есть?.. – Скворцов посмотрел на меня с явным недоверием. – Как я понял, он шел от вас.
Мне не хотелось, было попросту неудобно рассказывать о вчерашних своих похождениях, тем более что подробностей я толком не знала сама. Поэтому я вполне искренне уверила, что не имею никакого представления, от кого шел этот молодой человек и почему вообще оказался в нашем подъезде.
Капитан устало вздохнул и поднялся:
– Тогда пойдемте, Янина Петровна, посмотрим на вашего несчастного друга. Вдруг вы все же узнаете его, мало ли как бывает…
Накинув на плечи цветастый платок, подаренный мне бабушкой пару лет назад, я двинулась за следователем на лестницу.
Работа там шла полным ходом. Труп уже перевернули, и вокруг него суетился эксперт-фотограф с какими-то линеечками и реечками. Я с трудом заставила себя взглянуть в лицо покойника. Дело в том, что я панически боюсь всего, что связано со смертью, похоронами, гробами, едва заслышав с улицы звуки похоронного марша, я задергиваю шторы, включаю телевизор и надеваю наушники. Но наибольший ужас у меня, несомненно, вызывает лицо покойника. По-моему, оно полностью теряет сходство с лицом живого человека, превращаясь в маску, вылепленную нерадивым скульптором, который так и не научился добиваться полного портретного сходства со своей моделью. С большим трудом я заставила себя внимательно рассмотреть погибшего молодого человека.
Его лицо знакомым мне не показалось. Даже если я и видела его где-то раньше, то, возможно, лишь мельком, недолго, а памяти на лица у меня нет вовсе. Хорошо знакомого человека я, конечно, узнала бы… Но этого… Нет, он явно был мне не знаком. Но все это я осознала значительно позже.
Раньше, чем я смогла взглянуть в лицо несчастного, мой взгляд уперся в ручку ножа. Я много раз видела ее, держала в руках на своей собственной кухне, разделывая мясо, курицу, рыбу, лук… и даже торт в тот злополучный день я резала именно этим ножом. Откуда он взялся в нашем доме, я, по чести сказать, не помню. Мой бывший муж его то ли купил на рынке, то ли привез с какой-то очередной охоты. Нож необычный, видимо, ручной работы, из хорошей стали, с красивой ручкой. Он, конечно, великоват для кухни, зато долго не тупится, не гнется, им можно резать все, что угодно. Я привыкла к нему, приспособилась и теперь вполне ловко чищу им картошку. Гости предпочитают пользоваться маленькими кухонными ножичками, которых у меня в избытке. Я же пользуюсь только им.
И вот теперь спутник моих кулинарных изысков торчит в шее жертвы убийства, произошедшего напротив двери в мою квартиру. Сказать, что я была в шоке, значит, ничего не сказать. Представив, что убийца крадется по моей незапертой квартире мимо меня, беззащитно спящей на диване, берет нож, а затем всаживает его в горло этого человека, я тихо упала в обморок.
Глава 4
Яна
Придя в себя от резкого
Глубоко вздохнув, я призналась, что нож мой. Капитан ничему не удивился, записал все с моих слов и в глубокой задумчивости уставился в окно. В квартире повисла напряженная тишина, которую минут через пять нарушило шумное возвращение участкового с кипой листочков, исписанных показаниями моих соседей.
В целом, по их дружным уверениям, картина вышла для меня нерадостная, но и ясности не прибавила. Вот как вчерашний вечер выглядел в их глазах.
Сначала все было тихо, спокойно и интеллигентно. Ссорились соседи на пятом, между первым и вторым этажами курили подростки. Наша квартира обратила на себя внимание бдительных соседей где-то около девяти тридцати – десяти часов, когда музыка перешла допустимые в нашей панельной пятиэтажке пределы и перекрыла даже скандал на пятом этаже. Затем, в течение двух часов, соседи тихо бесились от грохота музыки, смеха, даже гогота, как выразился сосед слева, но в целом картина не выбивалась за рамки шумного пьяного веселья.
Ровно в двенадцать музыка резко оборвалась, соседи только было вздохнули облегченно, как из нашей квартиры донесся звон битой посуды, гром падающих предметов, громкая брань. Из чего был сделан однозначный вывод о драке и скандале. Затем потасовка переместилась на лестницу. Зрителем быть никто не отважился, зато слушателем пожелал стать каждый. Несмотря на это обстоятельство, сути скандала не удалось уловить никому. Видимо, основное было сказано еще в квартире, а в подъезд выплеснулись лишь эмоции. Группа скандалящих людей переместилась на лестничную клетку второго этажа, где и была поставлена последняя точка путем нескольких оплеух, разбитого окна и пары нецензурных выражений. Затем группа разделилась: часть вернулась в квартиру, другая вышла на улицу, о чем возвестил сначала хлопок моей двери, затем подъездной. Ни в одной из групп слушатели не слышали женских голосов. Через пятнадцать–двадцать минут задремавшие было жильцы подъезда были вновь разбужены делегацией, вывалившейся из моей квартиры. Причем замыкающей этой группы была я, о чем безошибочно все догадались по моему громкому беззаботному пению. Делегация почти без остановок проследовала во двор, после чего наступило долгожданное затишье где-то до трех часов ночи. Ближе к трем мое пение вновь зазвучало под окнами многострадальных соседей. Этого последнего удара и не выдержали нервы Никулишны: надев халат и тапки, она решилась-таки озвучить свое возмущение. Меня в компании убитого ныне молодого человека она застала на лестничной клетке второго этажа, где двумя часами раньше было разбито окно, а теперь наблюдалась картина еще удивительнее. Мы вдвоем сосредоточенно ощипывали грандиозный букет роз и покрывали их лепестками загаженный, покрытый осколками пол. Периодически я лезла к парню целоваться, он не возражал.
Тихо и вежливо – вот это я представить могу с трудом – Никулишна попросила нас не шуметь и вообще удалиться на отведенную мне согласно прописке территорию. Что-то говорила о нервах, давлении.
Молодой человек оказался чутким, воспитанным и на удивление почти трезвым, чего никак нельзя было сказать обо мне. Он твердо заверил вежливую пенсионерку, что сон ее больше ничто не потревожит, и слово сдержал. Потом взял меня в охапку, дотащил до двери квартиры, хлопнул замком, и все. Наконец, в нашем доме наступила тишина.