Корона Анны
Шрифт:
Илья намазал масло на теплую хрустящую булочку. За соседним столиком сидела пожилая пара: седоволосый мужчина профессорского вида в костюме и с черной бабочкой на шее, и напудренная дама. С важным видом работали ножами и вилками, изредка косились на Илью.
Он налил себе из кувшина стакан вина. Когда же, наконец, эта профессура утрется салфетками и исчезнет? Они ушли, когда Илья допивал третий стакан вина, а часы с застывшей кукушкой показывали начало седьмого.
– Сеньору подавать блюдо?
– Да, одно принесите.
Полчаса – законное дамское время на
Лена дробно стучала в дверь своими длинными пальцами с накрашенными ноготками: «трам-трам-трам». Илья тут же вскакивал и, не одеваясь, шел открывать. Правда, в последнее время, когда раздавалась знакомая дробь, уже не спешил, а нехотя плелся к двери. Один раз даже не встал – лежал, глядя на закрытую дверь. Лена стояла за дверью и стучала. Илье почему-то понравилась такая ситуация. Показалось, что он ей мстит. Хотя мстить-то ей было не за что…
В тот раз Лена, не дождавшись, ушла. Потом Илья соврал, что заболела мать, и ему пришлось переночевать у сестры. Лена, кажется, не поверила, но кое-как уладилось, хотя отношения уже были ни к черту.
Но теперь все изменится. И что он себе придумал? Чем был недоволен? Лена ведь ничего не требовала, не ставила никаких условий. Сама приходила к нему.
Часы показывали начало девятого. Смысла заказывать блюдо для сеньоры уже нет. Не придет. Впрочем, он ведь заранее это знал. Зачем он ей нужен? Нищий. Замученный. Еще и с претензиями. С ним сложно. А ей, женщине сорока лет, нужен такой, с кем легко. Легко и красиво. Проблем и нервотрепки хватает дома, с мужем. Но, кроме мужа, должна быть другая жизнь. С другим героем. Не таким, как Илья.
Он заказал сто граммов коньяка. Да, так желает сеньор. Вторую порцию креветок, пожалуйста, оставьте себе. Нет, с собой он не возьмет. У сеньора в доме найдется, что поесть. Полный холодильник. Сто граммов коньяка и чек, пожалуйста.
Прищурившись, Илья изучил чек: 17, 10, 8. Как ни странно, уложился в сорок долларов. Он вытащил из бумажника деньги и положил их под опорожненную стопку. Все, пора отчаливать.
…Порывом морозного ветра обожгло щеки. Но холодно ему не было – внутри приятно грело. В барах и кафе горели огни. Обнявшись, спешили куда-то гомосексуалисты и лесбиянки. Бездомные негры устраивали себе ночлег из картонных коробок и рванья.
А, может... гуляй, душа? Зайти в бар. Заказать виски с содовой. Купить марихуану. Сколько той жизни? И вообще, кому нужна его жизнь? Сестре? Матери? Отцу? Ну, поплачут день-другой. Поплакали, когда умерла бабушка. И ничего, жизнь продолжается. Вот у Тани родился сын. Теперь все вокруг него, как вокруг солнца: Ричарду – то, Ричику – это. Так и должно быть: кто-то рождается, кто-то умирает. А чья-то жизнь, может, вовсе не нужна. Может, родился по ошибке. Всевышний чего-то не доглядел, вместо надежного каменщика отправил на строительство Храма халтурщика…
Неожиданно, вынырнув из-за угла, перед Ильей возникла какая-то фигура. Невысокий худощавый парень, похоже, подросток,
– Отдавай кошелек, – глухо произнес парень.
Илья по акценту понял – негр из Гарлема. Ствол, направленный в его грудь, опустился немного ниже. Илья почувствовал, как в животе сразу похолодело, и, забегая мыслью вперед, ощутил, как пуля входит в его живот, он оседает на асфальт…
– Отдавай кошелек, – повторил черный, правда, уже не так уверенно.
Руки Ильи – в карманах. Пальцы нащупали бумажник, потянули за уголок стодолларовой купюры. Но вдруг он громко произнес по-русски:
– Что ты хочешь?
Негр, опасливо озираясь, снова направил ствол в грудь Ильи и повторил, но уже совсем растерянно:
– Отдай кошелек.
– Что ты хочешь?! – заорал Илья по-русски. – Что ты хочешь?! – он сделал шаг вперед. Будь что будет, он ведь знает, чует нутром, что это – не конец, еще не все он сделал в жизни, в этой проклятой жизни, а деньги – сто долларов – не отдаст!
Негр завертел головой по сторонам, отступил на шаг-другой и, развернувшись, бросился наутек. Оглядывался, не преследуют ли. Он держал в одной руке «винтовку», с которой, разматываясь, слетали тряпки. Теперь было ясно, что в руках у этого мерзавца – кусок трубы.
Илья поначалу хотел погнаться, громко закричал – сперва по-русски, затем по-английски: «Ловите убийцу!», но голос сорвался на писк и хрипоту.
Вдалеке на улице показалась какая-то пара с мольбертами. Проехала машина. Все спокойно. Илья перевел дыхание. И вдруг заплакал. Слезы катились по щекам, но он не вытирал их. Вытащил стодолларовую купюру, разгладил на ладони и, поднеся к лицу, плюнул на нее. Но тут же подумал, что этот жест слишком театрален и глуп, сунул доллары в карман и побрел вдоль улицы...
2000 г.
ГЛЕН
Повесть
Глава 1
Глен Чернов сидит в баре аэропорта Кеннеди, пьет дорогой в цене и исключительно мерзкий на вкус кофе.
Нью-Йорк, душный июньский день, впрочем, внутри в здании спасительная прохлада от кондиционеров.
Усилием воли Чернов подавляет в себе желание то и дело смотреть на часы. Себе ли самому, кому-то ли незримому другому задает вопрос: «А если она – моя дочь? Что тогда?» Сокрушенно вздыхает, делает глоток отвратительного кофе, отчего на душе становится еще хуже. «Нет, быть этого не может, не может никак!.. А если все-таки дочь?..» Ответа на этот вопрос Чернову дать не может никто, кроме Киры. Но Кира далеко, аж в Москве, и не виделись они с ней ровно двадцать лет. Глен кривит губы, надувает щеки.