Корона для «попаданца». Наш человек на троне Российской Империи. Дилогия
Шрифт:
…А ведь рассказывал мне как-то государь про воина древнего, который вот так же один против троих остался. Государь тогда еще добавил с улыбочкой: мол, изматывание противника бегом — тонкая тактика. А если…
Бросился я от рукавишниковских наутек. Слышу, наши аж застонали. А рукавишниковские вопят, улюлюкают, один свистнул даже, ровно на охоте полевой. Ну да ладно, свисти, коли охота есть. А я вот еще два шага пробегу и…
Обернулся я да с подкатом первому в ноги! Он только и перелетел через меня. Второго я в душу вдарил. Филя мне этот удар поставил, я на него потом многих ловил. Он так и сложился. Лег и лежит, молчит. А мне на него отвлекаться
Метнулся я к этому, хромому. Он хоть и бегает тяжело, а уворачивается ловко. Еле-еле до него дотянулся. Тут мне на плечи первый упал. Я от него извернулся, да на кулак хромому и пришелся. Аж в глазах темно стало. Откатился, на ноги встал, а тут эти вдвоем с двух сторон насели. И взяли б меня, когда б этот не хромал. Я его самого под удар дружка его и подвел. А только дальше не в мою пользу бой пошел: последний меня на пол повалил, к паркету прижимает. Я вырваться не могу, но и сам не поддаюсь, его не пускаю.
Тут государь с Рукавишниковым подошли, нас по плечам похлопали, хорош, мол. Рукавишников посмотрел на государя и говорит: бей, говорит лучше мне сейчас. Мои твоим, говорит, равны и в общей драке, знамо, друга дружку поубивают. У тебя, говорит, еще в полках есть, а мне где новых брать? Бей.
Государь ему в ответ: сам, мол, бей. Твои хороши, ясно, но тока мои — не хуже. И мне своих жалко. Не будет общего боя. Ничья, говорит.
На том они и порешили. Александр Михайлович Гревсу, когда того доктор в чувства привел, свой револьвер подарил. А государь увечному рукавишниковскому от себя — сотенную. И всем нам велел отныне с рукавишниковскими за братьев быть, носа не задирать, дружбу водить. Тем же вечером мы с ними дружбу водить и начали. Трех городовых в Москве-реке выкупали, у цыган двух медведей насмерть уходили, на Тверской-Ямской — веселый дом распушили. Крепко дружили, аж два дня головы раскалывались…
Рассказывает Дмитрий Политов (Александр Рукавишников)
Второе пришествие генерал-адмирала в Нижний Новгород состоялось в начале мая и напоминало скорее нашествие, в отличие от его первого приезда, тихого и незаметного. Для того чтобы уместить всех сопровождающих, а таковых оказалось более двух сотен человек, включая офицеров флота, чиновников Морведа, инженеров МТК и роту матросов, был сформирован литерный эшелон.
Слухи о дружбе купца Рукавишникова с членами императорской семьи уже дошли до Нижнего Новгорода. Естественно, что народ терялся в догадках по поводу причин столь загадочного поведения великих князей и цесаревича. Тем не менее выводы были сделаны правильные — наезды со стороны купцов, разоряемых моими демпинговыми ценами, прекратились как по мановению волшебной палочки. Мало того, некоторые активные в прошлом недоброжелатели даже стали искать со мной точки пересечения в коммерческих делах. Сделал нужные выводы и генерал-губернатор Баранов [231] — на церемонии встречи литерного поезда я стоял в первом ряду. А встречающих великого князя набралось изрядно — как бы не больше, чем самих приезжающих. Николай Михайлович даже насчет оркестра распорядился!
231
Баранов Николай Михайлович (1837–1901) — государственный деятель, генерал-лейтенант. Был губернатором Н. Новгорода в 1882–1897 гг.
На людях Алексей Александрович не стал слишком явно проявлять свои дружеские чувства, ограничившись простым, хотя и крепким рукопожатием. Однако сразу после этого он сломал всю расписанную Барановым программу визита, заявив, что первым делом, вместо предусмотренного банкета, отправится в Стальград. Мы не стали дожидаться, когда вся приехавшая толпа выйдет из поезда, а скорым шагом двинули на привокзальную площадь и направились к моему «жигулю», выделяющемуся среди конных пролеток, как броненосец среди шаланд. Для ближней свиты Алексея я подогнал два десятка экипажей, а рота матросов должна была следовать к заводу в пешем строю.
— Димыч, могу тебя поздравить! Два дня назад закончились государственные испытания твоих пулеметов и винтовок. Официально тебя, конечно же, оповестят, но я порадую уже сейчас. Мнения — самые положительные! Скорее всего «Пищаль» и «Единорог» будут приняты на вооружение и заменят в войсках «Берданки» и картечницы «Гатлинга — Барановского». А вот с «Бердышом» и «Фузеей» все не так однозначно. Под это оружие придется всю концепцию применения стрелкового оружия в войсках менять, уставы переписывать, — сказал Алексей, когда мы немного оторвались от сопровождающих. — Так что…
— Ладно, подождем, — кивнул я. — Хорошо, что процесс перевооружения все-таки пошел, а там, глядишь, и до ручников дело дойдет!
Только подойдя к автомобилю, я заметил, что за спиной адмирала неотступно следует какой-то мелкий мужичонка, абсолютно семитского вида, одетый в новенький, но совершенно немодный костюм, который к тому же был заметно больше своего хозяина по размеру. Кто это? Новый секретарь-референт? Или? Я кивком показал Алексею на этого типа и вопросительно приподнял бровь.
— Ах, это… — усмехнулся адмирал. — Вот, Александр Михайлович, привез в помощь твоим горе-изобретателям Попову и Герцу человека, уже успевшего придумать и даже сконструировать резонансный контур и магнитный детектор!
— Ты хочешь сказать, Алексей Александрович, что передо мной стоит Маркони? — оторопел я. Великого (без шуток!) итальянца я себе представлял совершенно по-другому. Да и лет тому должно быть сейчас не больше пятнадцати.
Веселый смех адмирала был мне ответом. Отсмеявшись, Алексей вытер выступившие на глаза слезы и хлопнул по плечу своего протеже:
— Позволь рекомендовать: Мойша Лейбович Шнирельман, вольнонаемный преподаватель электротехники в гальваническом классе.
Наверное, что-то на моем лице все-таки изменилось — адмирал снова рассмеялся.
— Ох, ну и повеселил ты меня, Александр Михалыч, ох и повеселил! Распорядись-ка, чтобы моего гения усадили в закрытый экипаж да устроили в приличный номер, без сквозняков. А то, сам видишь, телосложения он хрупкого, здоровья непрочного, а человек он, безусловно, нужный. А чем он нужный — я тебе по дороге расскажу.
Я распорядился. Драгоценного Шнирельмана усадили в закрытую коляску и даже закутали, невзирая на теплую, почти майскую уже, погоду, в меховой полог.
Мы с Алексеем сели в «Жигули» вдвоем, оставив помощников в легком недоумении. Нам поговорить нужно, и чужие уши здесь ни к чему! Мы вырулили с привокзальной площади и, не торопясь, поехали по городу. Скорость я держал всего около двадцати километров в час. Вот выскочим на трассу, ведущую из Нижнего в Стальград, — там и разгонимся как следует.