Корона из желудей
Шрифт:
Озираясь, я шагнул внутрь и, не мешкая, вытащил из кармана скомканный листок. Плотная бумага хрустнула в руках.
Никакой записки, только рисунок. Двуликий Янус: одна голова повернута вперед, другая назад; одна женская, вторая мужская. Вокруг, опоясывая головы, вилось узкое змеиное тело, хвост змеи был зажат у нее во рту.
Внизу шла подпись, одно слово, острыми, как шило, буковками: УРОБОРОС.
Хотел бы я знать, что это.
БЛАДУД
Я
Вы, живущие в теплых уютных домах, что знаете вы о страданиях потерянной души?
Мой недуг прорывался в лужах и трясинах, тек в реках, словно лихорадка. Я был землей, я был зимой. Болезнь проявлялась по-разному: то одержимостью, то безумием. Заболевший становился опасен для близких.
А однажды из леса вышли демоны, чтобы терзать меня. Они хрюкали и сопели. Их рыла были вытянуты, а тела бледны, словно плесень. Демоны улеглись вокруг меня, боровы и хряки, чудища из легенд. И я стал одним из них, я следовал их тропами, пожирая плоды и корни, которые они выкапывали в земле.
Они рычали и хохотали.
Вскоре я заметил, что они часто удаляются на поляну в чаще леса, а когда возвращаются, струпья сходят с их тел, а шкура становится гладкой.
Во мне забрезжила хрупкая надежда, словно крошечный огонек во тьме.
Я исхудал и пал духом и долго гнал от себя спасительную мысль.
Она пробивалась во мне, подобно рассветным лучам солнца на востоке.
И тогда я спросил себя: «Если ты пойдешь туда, куда ходят демоны, возможно, и ты излечишься?»
И я последовал за ними.
Словно зверь лесной полз я, спускаясь все ниже и ниже по болотистой равнине.
Пар поднимался вокруг. Пищала мошкара.
Я погрузил морду и лапы в воду, и горяча была эта вода.
Чтобы забыться, я свернулся калачиком посреди круга.
СУЛИС
Не распакованной осталась только синяя папка.
Она лежала на дне сумки, в скрытом отделении на молнии. Сулис в пижаме сидела на кровати, скрестив ноги по-турецки. Солнечный свет из окна падал почти горизонтально, галки шумели в листве деревьев в центре Круга.
Она задумчиво смотрела на сумку, затем расстегнула молнию и вынула папку.
Зачем она хранит ее? Папка была с ней во всех переездах, в спальнях чужих домов, в квартирах многочисленных приемных родителей — везде. Теперь предстоит начать новую жизнь, а значит, пришло время избавиться от напоминаний о прошлом.
Вместо этого Сулис вытащила газетные вырезки и разложила их на одеяле.
Они потерлись на сгибах и смялись. Никто не знал, что Сулис хранит их. Двенадцать вырезок из разных газет, с одной и той же фотографией. Известной фотографией, сделанной газетным охотником за сенсациями.
Кудрявая рыжеволосая девочка лет семи вылезает из машины, вспышка застает ее врасплох, глаза округляются от неожиданности и удивления, маленькая ладонь крепко сжимает руку женщины в полицейской форме. На девочке полосатая кофта с капюшоном и брюки в розовый цветочек. Она кажется маленькой и тщедушной. Над фотографией надрывается заголовок:
«Таинственная смерть ребенка!
Что она увидела? Ужас на детской площадке.»
Сулис поднесла вырезку близко к глазам, затем медленно отвела руку, но ничего не изменилось: с фотографии на нее смотрела незнакомка.
Обычная полицейская машина. Машин было много, она успела забыть про них, но камеру помнила. Свет ударил в лицо, испугал ее, и женщина в форме — кажется, Джин, — рассвирепев, попыталась задержать фотографа, но он умчался на своем мотоцикле.
Наверняка заработал на снимке кучу денег.
Сулис подняла глаза и посмотрела в зеркало, которое Ханна повесила на стену спальни. В девушке, смотревшей из зеркала, было не узнать малышку на фотографии. Лицо утратило детскую припухлость, заострилось. Пристальный взгляд голубых глаз стал непроницаемым. Крашеные светлые волосы больше не вились, падая на плечи гладкими прядями. Девушка в зеркале ничем не отличалась от большинства своих сверстниц. Среднего роста и веса, в неброской одежде. Сулис тщательно выбирала ее, избегая открытых фасонов и ярких, кричащих тонов. Обычная школьница. Это была ее маскировка. Это была Сулис.
Она сложила вырезки в папку, застегнула молнию, спрятала сумку в шкаф, заперла дверцу и сунула ключ в карман. Ханна и Саймон трепетно относились к ее личной жизни. Это было ей внове.
— Новое лицо, новый дом, новая жизнь. Осталось раздобыть немного денег, — сказала Сулис своему отражению в зеркале.
Позже, сидя в маленькой, увешанной пучками трав кухне, она спокойно сказала, слизнув йогурт с ложки:
— Если вы не против, я хотела бы найти работу. Буду отдавать свою долю квартплаты.
Ее новые родители обменялись удивленными взглядами. Ханна, подливая кипяченое молоко в самодельные мюсли, осторожно заметила:
— Сулис, нам приятно это слышать, но нельзя забывать о твоей безопасности. Город кишит туристами отовсюду, в том числе с севера. Тебя могут узнать…
— Не узнают. Прошло десять лет. Я сама себя не узнаю.
— В твоем возрасте десять лет кажутся большим сроком. — Саймон отложил газету. — А для большинства из нас десять лет — все равно что вчера. К тому же мы не нуждаемся в деньгах. Мы оба работаем, и… — он тревожно посмотрел на Ханну, — мы получаем деньги от социальной службы на твое содержание.