Корона мечей
Шрифт:
По его понятиям, женщинами следовало восхищаться, улыбаться им, танцевать с ними, целовать их, если они позволяли, а в случае удачи и... Решать, на какую именно женщину начать атаку, было почти так же интересно, как и ухаживать, почти такие же чувства он испытывал, добившись успеха. Некоторые женщины были просто друзьями, конечно. Немногие. Эгвейн, например, хотя Мэт не знал, сохранилась ли их дружба после того, как она стала Амерлин. Найнив тоже из друзей – в некотором смысле, только бы она хоть на час забыла, что в давние времена не раз стегала его прутом по заднице, и поняла, что он уже не мальчик. Но женщина-друг – совсем не то же самое, что друг-мужчина; как можно забыть о том, что в ее голове все воспринимается и перемалывается иначе, что она смотрит на мир
Бергитте наклонилась к Мэту, сидя рядом на скамье.
– Будь начеку, – пробормотала она. – Вон та вдова ищет нового мужа; ножны ее брачного кинжала голубые. Кстати, дом, за которым мы следим, совсем в другой стороне.
Мэт смущенно замигал и отвел взгляд от миленькой пухленькой женщины, которая на ходу игриво покачивала бедрами, а Бергитте в ответ на его глуповатую ухмылку разразилась смехом. Найнив на ее месте наверняка содрала бы с него шкуру своим языком, и даже Эгвейн отнеслась бы к этому «преступлению» с неодобрительным холодком. К концу второго дня сидения на проклятой скамье до Мэта дошло, что все это время его бедро тесно прижато к бедру Бергитте, и все же у него ни разу не возникло даже мысли поцеловать ее. Он был уверен, что она не хочет этого, хотя ей явно нравилось смотреть на мужчин, особенно уродливых, похожих на бродячих псов; и все же он почувствовал бы себя оскорбленным, если бы ему стало ясно, что она совсем не против его поцелуев. Ведь она – героиня из легенды, и он по-прежнему не мог отделаться от ощущения, что ей ничего не стоит одним прыжком взобраться на крышу этого дома и вытащить оттуда за уши парочку Отрекшихся. Нет, мысль о поцелуях казалась совершенно нелепой – ему скорее пришло бы в голову поцеловать Налесина. Мог бы он сказать, что любит этого тайренца? Вот именно. В той же степени это слово применимо и к Бергитте.
Два дня бессмысленного сидения на этой скамье; иногда ленивая прогулка туда-сюда по переулку мимо красильни; совершенно безрезультатное изучение высокой стены из голого кирпича, окружающей сад позади дома. Может, Бергитте и сумела бы влезть на нее, но даже она запросто свернет себе шею, попытавшись проделать это в платье. Трижды Мэт под влиянием минуты принимал решение проследить за очередной вышедшей из дома особой, две из которых носили красные пояса Мудрых Женщин. Однако даже действия наобум не приманили его удачу. Одна из Мудрых Женщин завернула за угол, купила пучок репы и тотчас же вернулась в дом; другая купила на соседней улице пару больших рыбин с зеленоватыми полосками. Третья, высокая, смуглая, в опрятном сером шерстяном платье, возможно тайренка, пересекла два моста и зашла в большую лавку, где ее с улыбкой приветствовал тощий, согнувшийся дугой хозяин. Она выбрала множество лакированных подносов и ларцов и упаковала их в корзины с опилками, которые погрузили в фургон. Из того, что Мэту удалось услышать, он понял, что она надеялась выгодно продать их в Андоре. Мэт и сам ни с того ни с сего чуть было не раскошелился на ларец. Вот какое невероятное везение принесли ему действия наобум, на которые он возлагал такие надежды.
Остальные тоже ничего не добились. Найнив, Илэйн и Авиенда каждый день совершали свое паломничество на улицы вокруг маленького дворца Карридина, но не заметили никого знакомого, отчего у них окончательно испортилось настроение. Они по-прежнему отказывались говорить, кого ищут; хотя это вряд ли имело значение, раз они никого не нашли. Сообщая все это Мэту, женщины улыбались во весь рот. Точнее, изображали улыбки. Авиенда, похоже, сгорала от стыда, потерпев вместе с Илэйн и Найнив полную неудачу. Однако его поразила одна сцена, связанная с ней. Когда он попытался надавить на них, добиваясь более толкового ответа, а Илэйн, задрав нос, огрызнулась, Авиенда что-то прошептала ей на ухо.
– Прости меня, Мэт, – как будто даже искренне сказала Илэйн, покраснев так, что ее волосы по сравнению с лицом сделалось бледными. – Я смиренно прошу у тебя прощения за то, что так с тобой разговаривала. Хочешь, я... встану на колени.
Неудивительно, что последние слова она произнесла запинаясь.
– Ну,
И вот что больше всего поразило Мэта. Извиняясь перед ним, Илэйн неотрывно смотрела на Авиенду и даже ухом не повела, услышав его ответ, но испустила вздох огромного облегчения, когда Авиенда кивнула. Все-таки женщины ужасно странные.
Том сообщил, что Карридин часто подавал нищим, а в остальном отзывы о нем в Эбу Дар вполне соответствовали ожиданиям и зависели от того, считал человек Белоплащников кровожадными чудовищами или истинными спасителями мира. Джуилин выяснил, что Карридин купил план Дворца Таразин. Может, у Белоплащников есть свои намерения относительно Эбу Дар, а может, Пейдрон Найол хочет построить дворец для себя и решил взять за образец Таразин. Если он еще жив – в городе распространились слухи о его смерти. Мнения разделились примерно пополам: одни говорили, что его убили Айз Седай, а другие утверждали, что это сделал Ранд, и все это лишь доказывало, в какой степени можно доверять слухам. Ни Джуилин, ни Том, несмотря на долгие блуждания по улицам, не выяснили ничего о седом старике с морщинистым лицом.
Неудача с Карридином, неудача с этим проклятым домом, а что касается дворца...
Мэту стало ясно, куда клонится дело, в первый же вечер, когда он в конце концов добрался до своих комнат. Олвер был там, он уже поел и теперь скорчился под канделябром с ярко горящими свечами в кресле со «Странствиями Джейина Далекоходившего» и вовсе не выглядел огорченным, что переехал из своей комнаты. Мадик оказался на высоте – золото не зря перекочевало в его карман. В комнате уединения теперь стояла кровать Олвера. Пусть-ка Тайлин попробует затеять что-нибудь, зная, что рядом ребенок! Королева, однако, тоже даром времени не теряла. Мэт, точно лиса, прокрался на кухню, стараясь не попасться никому на глаза в коридоре и на лестнице, но не смог раздобыть там никакой еды.
О, воздух был насыщен ароматами стряпни, в огромных очагах поворачивались на вертелах большие куски мяса, в горшках на выложенных белыми изразцами плитах смачно булькало, а поварихи так и щелкали заслонками, задвигая в печь то одно, то другое. Улыбающиеся женщины в чистых белых передниках будто не замечали улыбок Мэта, но постоянно преграждали ему путь, едва он устремлялся туда, где мог заполучить хоть что-нибудь источающее эти сногсшибательные ароматы. Улыбаясь, они шлепали его по рукам, когда он тянулся к караваю хлеба или кусочку репы, политой медом. Улыбаясь, они говорили, что он не должен перебивать аппетит – ведь ему предстоит ужинать с королевой. Они все знали. Все до одной! Мэту стало так стыдно, что, покраснев как рак, он ушел к себе, горько сожалея о том, что в таверне отказался от вонючей рыбы на обед. И запер за собой дверь. Женщина, способная морить мужчину голодом, способна на что угодно.
Мэт лежал на зеленом шелковом ковре, играя с Олвером в змей и лисичек, когда под дверь подсунули еще одну записку.
Говорят, это очень занятно – отпустить голубя полетать, наблюдать, как он порхает, и знать, что рано или поздно голод пригонит птицу к руке.
– Что это, Мэт? – спросил Олвер.
– Ерунда. – Мэт скомкал записку. – Сыграем еще разок?
– Ага. – Мальчишка готов играть в эту дурацкую игру целый день, дай ему волю. – Мэт, ты пробовал ветчину, которую они готовили вечером? Я не ел ничего вкуснее...
– Бросай кости, Олвер, хватит болтать. Просто бросай проклятые кости, и все.
На третий вечер, возвращаясь во дворец, Мэт купил по дороге хлеба, оливок и овечьего сыра. В кухне все по-прежнему неукоснительно выполняли полученные указания. Проклятые женщины громко смеялись у него за спиной, пронося мимо его носа деревянные блюда с духовитыми кусками мяса и рыбы и повторяя все те же глупости насчет того, что ему не следует перебивать этот проклятый аппетит.
Мэт не уронил своего достоинства, не опустился до того, чтобы схватить кусок мяса и убежать. Вместо этого он изящно расшаркался, взмахнув воображаемым плащом: