Корона Витовта
Шрифт:
– И ты возьми, Вильгельм, – сказал юноша Молчуну, с нескрываемым восхищением любуясь огромным телом великана. Бауэр взял монету, почти незаметную между толстых пальцев, и бережно, чтобы не запачкать кровью, положил на разделочный стол.
– Ну вот, почти и все, – радостно сказал юноша. – Остался только Весельчак Одо. Не застал дома. Где мне его найти, мастер Альфред?
Мясник мрачно усмехнулся.
– Где найти Одо? Это не трудно. Ступай на площадь. Там он.
И все еще ухмыляясь, повернулся спиной к Гюнтеру и занялся мясом. Юноша попрощался, накинул капюшон и вышел из лавки.
После ухода посланника мясник какое-то время молча рубил тушу, а затем вдруг выругался и с силой воткнул нож в кровоточащую плоть.
– Никак не угомонятся! Врешь! Никуда я не пойду! А что касается золота, да, его я оставлю себе. – Встретив осуждающий взгляд Молчуна, он пояснил: – Помнится, одноглазый задолжал мне.
Молчун снял фартук и бросил в корзину с битой птицей.
– Погоди-ка, дружок! – забеспокоился Альфред. – Ты тоже никуда не пойдешь! Ну, не глупи, Вилли, – уговаривал мясник, не желая расставаться со столь ценным помощником. – Я дал тебе работу и кров. И ты не побираешься, как остальные наши храбрые, но недальновидные товарищи.
Смущенный словами мясника, великан помялся и потянулся назад к фартуку.
– Правильно решил, – обрадовался хозяин лавки. – Возвращайся к работе. А монету свою отдай мне. Может она хоть как-то возместит убытки от твоего аппетита, – мясник захохотал.
Обычно лицо Молчуна выглядело добродушным. Даже несмотря на сломанный нос. Но сейчас оно нахмурилось. Вильгельм подошел к мяснику, обхватил его могучими руками и легко поднял над собой, хотя тот тоже весил немало. Словно не зная, что с Вагнером делать, Молчун подержал его немного в воздухе, а затем посадил на вершину горы из мясных обрезков. Не обращая внимания на угрозы и мольбы бывшего хозяина, Вильгельм Бауэр взял принесенный ему гульден и хлопнул дверью, покинув лавку навсегда.
Гюнтер подходил к площади. Погода в городе была отвратительная, усилился дождь, но юноша находился в прекрасном расположении духа. Он успешно справился с поручением, раздал послания и сделал это не без озорства и находчивости. Гюнтер улыбнулся, вспомнив, как изловчился передать гульден Георгу Веберу в тюрьму через священника, засунув монету между страниц Библии.
Осталось вручить последний гульден – десятый.
Выйдя на площадь, безлюдную из-за дождя, Гюнтер с недоумением осмотрелся. Где здесь мог быть Весельчак Одо? И тут юноша увидел. Возле ратуши на виселице болталось его тело.
Гюнтер судорожно сглотнул и обнажил голову, подставив лицо под освежающие капли дождя. Переборов волнение, он посмотрел на десятый гульден и положил его в свой кошелек.
2. Три акцента французского
Несколькими днями раньше Максимилиан Крейцер, в прошлом лихой ландскнехт, а ныне почтенный хозяин трактира «Сломанная пика», проснулся от легкого прикосновения к лицу. Решив, что это озорничает Мари-Луиза, он игриво улыбнулся и разлепил свой единственный глаз. Но вместо удовольствия видеть пышнотелую и вообще приятную во всех отношениях супругу, Максимилиан увидел крысу. Она сидела на кухонном столе и возилась с куриной костью, касаясь хвостом его усов.
Крейцер растерянно осмотрелся. Утро он почему-то встретил не в уютной супружеской постели, а на твердой скамье в трактирной кухне. Впрочем, причина обнаружилась тут же. На столе стояли кружка, глиняный кувшин с остатками пива на дне, и валялось несколько пустых винных бутылок, среди которых были разбросаны обглоданные кости и хлебные крошки. Они-то и привлекли внимание крысы.
Максимилиан по старой привычке потянулся к мечу, делая это осторожно, чтобы не спугнуть наглого воришку. Но верного кацбальгера на поясе не оказалось. Увы, уже много лет минуло с того дня, как Мари-Луиза отняла у мужа клинок и бросила пылиться в сундук, а на сундук навесила тяжелый замок. Вспомнив об этом, старый воин засопел от гнева и махнул своей единственной рукой, сбросив крысу со стола. Та шлепнулась на пол и возмущенно пискнула. После укоризненно обернулась на человека и неторопливо потрусила к стене, в углу которой черным пятном зияла неровная дыра.
Провожая крысу взглядом, Максимилиан разглядел ее тощие бока и сокрушенно покачал головой. Это напомнило ему, что дела в трактире не так хороши, как прежде.
– Да уж. Времена нынче тяжелые, – произнес он вслух свою любимую фразу, обращаясь к убегающему зверьку. – Но с другой стороны? Не могу же я прокормить всех крыс в округе?
Услышав человеческий голос, крыса на мгновение замерла, прислушалась, а затем уже быстрее добежала до стены и юркнула в нору.
– Людей бы накормить… – Максимилиан охотно бы продолжил тему о тяжелых временах, но его серый и хвостатый собеседник убежал, а разговаривать сам с собой Крейцер не имел привычки, справедливо полагая, что это первый и верный признак помешательства.
Испытывая жажду, он взял со стола кувшин и одним глотком его осушил. Затем отыскал среди костей кусок загрубевшего вчерашнего хлеба, бросил в рот и с хрустом сжевал. Сухарь был настолько тверд, что им, видать, побрезговала и крыса, но старый солдат даже не поморщился. Потом он заглянул в кружку. Она оказалась пуста. Трактирщик пошарил глазом по кухне и увидел у двери пивной бочонок, вчера извлеченный им из кладовой. Задержав на бочонке взгляд, Максимилиан попробовал вспомнить, осталось ли в нем пиво. Вспомнить не удалось. «Значит, скорее всего, не осталось», – решил он, обладая немалым опытом в подобных делах.
Прошлым утром Мари-Луиза отбыла в Дрезден за припасами, и это позволило ее мужу немного расслабиться. Чего скрывать: с каждым годом подобные пирушки случались все реже. Женщина не одобряла излишеств. Когда-то мнение жены не сильно его интересовало. Бравый ландскнехт, бесстрашный вояка и задира, в молодости он, бывало, даже бивал ее за дерзость да непослушание. Но по мере того, как он терял в сражениях части тела, а годы, наоборот, прибавлял, характер его постепенно смягчался. Пока к шестому десятку не стал совсем покладистым. И сейчас, по правде говоря, супруги своей Крейцер немного побаивался, хоть и любил по-прежнему сильно и ценил безмерно.
Сегодня Мари-Луиза должна была вернуться.
Максимилиан с усилием оторвал взгляд от бочонка. Пора было приниматься за работу. Трактирщик нащупал ступнями ног башмаки под столом, надел их и, кряхтя, встал с лавки, вытянувшись во весь длинный рост. Худой и костлявый, с морщинистой кожей и поредевшими седыми волосами на голове, он был похож на одряхлевшего Дон Кихота. И великий испанец, повстречай Крейцера сейчас, вполне мог бы использовать его наружность для описания своего героя в старости.