Корона жигана
Шрифт:
— А ты всмотрись, — ненавязчиво посоветовал Сарычев.
— Хрящ! — невольно вырвалось из груди Макея.
— Хм… Зови Хрящом, я не из обидчивых. Бузу поднимать не надо, не в твоих интересах. Ты уж извини, я тебе доставил некоторые неудобства. Но ничего, пострадай немножко, а потом, после разговора, я тебя развяжу.
Макей задышал ровнее:
— Почему ты меня сразу не убил?
Сарычев улыбнулся:
— Резонный вопрос. Интерес к тебе имеется. Папиросу хочешь?
— Давай, коли не шутишь, — кивнул Макей.
Сарычев оторвал зубами обмусоленный конец мундштука
— Ну, что там у тебя?
— Ты знаешь о том, что твой батяня вместе с Кирьяном в одной зоне парился?
Макей открыл рот, и папироска упала к его ногам.
— И что с того?
Заволновался парень. Голосок-то дрогнул.
Сарычев сохранял спокойствие.
— Папироску-то чего сплюнул? Она ведь еще даже не выкурена. Давай я тебе другую запалю. — Макей не возражал. Сарычев чиркнул спичкой. Раскурил папироску и вновь сунул ее Макею. — В лагере ведь война была между уркаганами и жиганами.
— Ты дело говори, если базар завел.
Где-то в дальних дворах хрипло затявкала собака. Раздался рассерженный хозяйский окрик. На некоторое время псина успокоилась, потом забрехала вновь, но уже не так задиристо, а больше для порядка. Дескать, знай, жулик, здесь строгий сторож имеется.
— А то, что твой отец был на стороне уркачей.
Даже в темноте было заметно, что Макей смутился Яростно вспыхнул огонек его папиросы и опять померк.
— Я знаю, — наконец отвечал жиган, — только что-то там не сложилось у него… Будто бы обидели его, вот он к жиганам и перешел. А они-то покрепче будут.
— Ачто же ты у Кирьяна не спросишь, как все дело было? — усмехнулся Сарычев. — Как-никак они в одном лагере сидели, в тобольском.
Макей вновь нахмурился. Об отце он и вправду знал маловато. Если посчитать все время, когда они пробыли вместе, то вряд ли и год наберется. Отец забирал его из приюта для того, чтобы малость понянчиться с ним, и, словно устав от родительских утех, опять возвращался на каторгу.
Макей не однажды заводил разговоры об отце, но Кирьян, проведший с отцом последние два года его жизни, особо не распространялся, повторяя одно: «Не будь твоего отца, так, может быть, мы бы с тобой не беседовали. Геройский он у тебя был. — И, махнув рукой, замечал: — Да что там говорить, ты весь в него».
— И что с того? — зло спросил Макей.
— А то, что отец твой никогда жиганом не был. Он бродяга старой закваски и веру свою не менял. Если бы он это сделал, то его бы свои и уделали. Продолжать?
— Продолжай, — выплюнул папиросу Макей.
— Тебе еще одну? — вежливо поинтересовался Игнат, вытаскивая очередную папиросу.
— Не надо, — коротко ответил Макей.
— Его убили во время толковища с жиганами. Твой батяня бесстрашный человек был. Заварушка произошла. Урки в одном бараке жили, жиганы в другом, пацанва вооружилась дрынами, подходы охраняют. Дубаки лишь посмеиваются и с вышек за концертом наблюдают. Для них-то это забава, делать-то им нечего. Во главе жиганов стояло двое, один — белый офицерик… из дворян. Говорят, на всех языках шпрехал, вот только привычку дурную имел — кистенем размахивал, оттого и загремел на каторгу. А кто был второй, догадываешься? — с интересом посмотрел на застывшего Макея Сарычев.
— Кирьян?
Игнат согласно кивнул:
— Верно. Вижу, что соображаешь. Он самый… Кирьян. Только ведь Кирьян, несмотря на все достоинства белого офицерика, перерос его. Так что тот, немного погодя, с него перед сном обувку стаскивал. Поговаривают, что Кирьяну это нравилось. А догадываешься, кто во главе уркачей стоял?
— Мой отец? — поднял голову Макей.
— Сообразительный. Твой отец. Но, кроме него, был там еще один человек.
— И кто же?
Сарычев помешкал, а стоит ли говорить, но потом произнес:
— Петя Кроха.
— Ах, вот оно как!
— А ты напрасно кривишься, жиган, он ведь с твоим отцом в корешах ходил. Так вот, Кирьян предложил уркачам встретиться и обсудить, как им дальше в лагере быть, а только после этой встречи…
Неожиданно из темноты появился Петя Кроха. Огромный, он, словно утес, завис над пленником и попросил:
— Игнат, ты бы освободил его, а то неловко так толковать.
— А ты что здесь делаешь? Сказано же тебе было, чтобы шел своей дорогой, — беззлобно отвечал Сарычев. Но развязал Макея.
Макей растер онемевшие кисти и спросил глухим голосом:
— Так что там дальше-то было?
Петя Кроха сел рядом. Макей, и сам росточка немалого, выглядел в сравнении с уркачом неразвитым подростком.
— Твой отец был человеком «ломом подпоясанным». В большом авторитете. Один пошел. Сказал — так надо. Он был мудрее нас всех, вместе взятых, вот мы с ним и согласились. Уркачи тогда в меньшинстве были. Когда Граф, то бишь твой отец, в барак пришел, там его Кирьян и зарезал.
— Врешь! — выкрикнул Макей.
— А какой резон мне врать-то на старости лет? — устало возразил Петя Кроха. — Мне бы о душе подумать надо, а то мой груз и так велик… Я-то снаружи был, мне Граф запретил появляться. Я через щелку за ними смотрел. — Лицо Пети Крохи посуровело. Воспоминания были не из приятных. — Поначалу-то все хорошо шло. Даже папироску раскурили. Граф с Кирьяном разговаривают, а белый офицерик рядом стоит, все посмеивается. Потом Кирьян с Графом о чем-то заспорили, я не слышал, а только Кирьян больно зол был. И перышко-то из рукава выдернул и прямо под ребро Графу и саданул…
Петя Кроха надолго замолчал. Посмотрел на Сарычева, попыхивающего папироской, и продолжил виновато:
— Не успел я… Пока мы с уркачами ворвались, они на другую сторону барака перебежали и Графа за собой оттащили.
— А отца-то за что? — сдавленно прохрипел Макей.
Губы Пети Крохи нехорошо скривились.
— У жиганов клятва есть такая… Он должен поклясться над убитым паханом, что будет и дальше резать уркачей.
— Как я могу тебе верить? — убито отозвался Макей.
— А я тебе вот что скажу на это, — чуть повысил голос Петя Кроха. — Клятва эта серьезная, жиган обязан был взять с тела уркача какую-то вещичку и носить ее при себе постоянно. Ты у Кирьяна ничего такого не видел, что принадлежало бы твоему отцу?