Корона жигана
Шрифт:
Жиган отстранился от любавы и обернулся. Облокотившись о косяк, в дверях стоял Кирьян. Он поглядывал не зло, даже добродушно. Полное впечатление, что он рад встрече. В левом уголку рта папироска, в руке направленный в лоб Коту пистолет.
— Расстроился?.. Теперь, наверное, у тебя ничего не получится… С мужиками это бывает.
Надька уже выползла из-под Кота. Набросила сарафан и произнесла обиженно:
— А ты говорил, не придет! Еще как придет! Не такая я барышня, чтобы меня мужики забывали, — с заметным вызовом произнесла она.
Она оправила сарафан и, пренебрежительно дернув полным плечиком, направилась в смежную комнату.
— Молиться будешь?
Васька Кот поднялся, проглотил горькую слюну и отвечал:
— Может, отпустишь? Бес попутал!
— Не рассчитывай, — отрицательно покачал головой Кирьян. — Сейчас ты осторожненько выйдешь из комнаты и пойдешь со мной. Знаешь, не люблю кровищу! А то потом девкам за тобой убирать придется. Хлопотно, — щелкнул он языком. — Живо! — И ткнул Кота стволом. — Поторопись. Я не люблю ждать!
Васька посмотрел в глаза Кирьяну. Холодный немигающий взгляд, будто бы в колодезную воду окунулся. К Ваське Коту пришло запоздалое прозрение, и он, скрипнув зубами, произнес:
— Су-ука!
— А вот это ты напрасно… Баба-то тут при чем? — укорил его Кирьян.
Васька вышел из комнаты и оказался в темном коридоре. Вниз вела коротенькая лестница, уводящая в преисподнюю. Под ногами заскрипели ступени, выводя какую-то жалостливую мелодию.
Вот и двор.
В лицо дохнуло прохладой. Вокруг царила тишина, только где-то рядом назойливо верещал сверчок. Неожиданно Васька Кот услышал, как с плеча в самое ухо жарко зашептал ангел-спаситель: «Всего лишь один нырок в темноту, и можно скрыться». Васька Кот отчаянно бросился в сторону. Он не пробежал и двадцати метров, когда почувствовал, как в спину что-то невероятно сильно ударило, и, упав, он успел догадаться, теряя сознание: «То был не ангел — бес попутал!»
К упавшему жигану подошел Кирьян, огляделся. Кажись, никого. Место здесь глухое, опасное. Случается, что и шалят, бывает, и наганами балуют. А если кто и видел, тоже не страшно — жиганов здесь не сдают, себе дороже!
Из темноты вышел Макей. Долговязый, худой, он чем-то напоминал колодезный журавль. Вот согнется сейчас и жалобно заскрипит.
— Ловко ты его, — проговорил жиган, — с одного выстрела уложил. Он даже и пискнуть не успел. Я бы так не сумел, — честно признался он.
Кирьян носком сапога повернул голову Кота.
— Отнесите его куда-нибудь подальше.
— Искать-то не будут?
Кирьян отмахнулся:
— Не будут… Здесь каждый день кого-нибудь грохают.
Глава 9. Ну что, начальничек, отпрыгался?
Еще пять лет назад Панкрат Тимофеевич служил в екатеринбургской жандармерии. До высоких чинов дотянуться не сумел, но погоны ротмистра выслужил. А как тряхнуло в октябре, так рад был, что живым остался. Большевики-то к жандармам особый интерес имели и сгребали их по всей России полными кузовками. Родительские фамилии менять было не в чести, оттого жатва и выпадала щедрой. Большую часть сотрудников поставили к стенке, и сейчас их косточки белеют на многих пустырях да в заросших оврагах. А тех, кому повезло, отправили на Соловки. Хотя повезло — понятие относительное, так ли уж хорошо гнить заживо?
Как это ни странно, но по своей работе Панкрат Тимофеевич скучал. Политических вроде уже не было, но вот блатные размножились и стали именовать себя жиганами. Не обошлось здесь без политической окраски, большинство жиганов гордо именовали себя «анархистами» и «идейными», хотя от уркачей отличались лишь тем, что были более образованны, а некоторые и вовсе цитировали Маркса, словно отца родного.
Часть их успела повоевать, но были и такие, что до недавнего времени числились буржуазией. Народ разношерстный и очень непростой, но так или иначе путевку в жизнь им дал Октябрьский переворот и слабость нынешней власти.
А все Николашка виноват, ему бы не сюсюкаться с ними, а давить на корню. Тогда бы и безобразий не натворили, глядишь, и без Гражданской войны бы обошлось. Атак сколько русской кровушки пролилось понапрасну.
Всю свою ненависть Панкрат Тимофеевич переключил на жиганов и видел в них едва ли не политических противников. Устроившись работать швейцаром, он потихоньку составлял на каждого из них досье, считая, что когда-нибудь оно может пригодиться. Домушники и громилы будут всегда неугодны любой власти, как бы они себя ни называли, уркачами ли, жиганами, блатная их суть от того не меняется, а потому рано или поздно его записи будут востребованы и оценены по достоинству. Конечно, было бы лучше всего эти материалы продать, но к кому обратиться со своим предложением, Панкрат Тимофеевич пока не знал. Предложишь досье милиции, так они тебя самого упекут за пособничество. Приходилось поступать по-хитрому и снабжать власть лишь небольшими порциями информации.
Так Панкрат Тимофеевич стал осведомителем.
Эта работа ему даже нравилась. Никто не подозревает о твоей настоящей сущности, тебя считают обыкновенным швейцаром, способным лишь принимать чаевые и широко распахивать дверь перед гостями. А ты вот запросто играешь их судьбами. Богом себя, конечно, не назовешь, но вот злым гением — это пожалуйста!
Правда, большевички пока еще не научились работать по-настоящему, как профессионалы. А прежний начальник уголовного розыска Кравчук расценивал его деятельность едва ли не как симпатию к существующему строю, совсем не понимая того, что у бывшего жандарма могут быть собственные причины, чтобы ненавидеть жиганов. Даже во время разговоров он смотрел на него так серьезно, как будто бы намеревался пригласить на очередное партийное собрание. Хотя как знать… Если дела будут и дальше развиваться так же стремительно, то не исключено, что скромный швейцар вскоре пополнит большевистские ряды.
Истинно сказано, что пути господни неисповедимы.
Впрочем, у Панкрата Тимофеевича имелись все основания, чтобы начать жизнь с белого листа. Во-первых, он сумел выправить себе новые документы и вместо дворянского сословия, которым в цивилизованном обществе гордился бы любой человек, добыл себе паспорт на гражданина Репина, из мещан. Осталось только запрятать поглубже университетское образование, поднабраться привычек соответствующего сословия да отпустить бороду до пупа. И как бы ни бунтовала кровь предков, но гордыню придется усмирить, слиться с быдлом, сумевшим дорваться до власти.
Этот день не предвещал ничего особенного. Утро началось как обычно. Правда, он чересчур долго провозился со своим архивом, добавляя в него наблюдения. Карточку Кирьяна следовало изъять, вряд ли он сумеет вырваться из подвала большевиков, разумеется, если он не упырь. Расстрел там исполняют две миловидные барышни: одной восемнадцать, другой девятнадцать лет. Стреляют неожиданно во время беседы, как бы демонстрируя этим женское коварство.
Несколько раз Панкрат Тимофеевич видел этих девиц в ресторане. Одеты они были модно и очень броско. Чекистки легко сошли бы за дворянок, если бы не их речь. Порой создавалось впечатление, что это не дамы, а обыкновенные окопные солдаты, полгода не видевшие женщин. Да и на соседей они смотрели жестко и пристально, как будто рассматривали их сквозь прицел нагана.