Коронный дознатчик. Сыскарь. Легавый. Агент
Шрифт:
Я от кофе отказался – после пива как-то не хотелось. Присел возле убиенного старичка и постарался наладить контакт.
Вскоре перед моим взором всплыла картинка: раскрытая книга, лежащая на столе и гранёный стеклянный стакан, наполненный тёмным, горячим, судя по исходящему пару, напитком. Дед нифига не пьянствовал перед смертью, а пил чай или кофе и коротал ночь за чтением. Пока его не отвлёк стук в дверь.
Стук! Я услышал стук! И уверен, что он донёсся именно из видения!
Это было так неожиданно, что я чуть не разорвал связь с духом сторожа. Ну надо же! Моя способность
Отложив книгу, старичок вышел из подсобки, в которой сидел, и отправился к входным дверям. Что-то спросил. Я это слышал, но разобрать слов не смог. Звук шёл словно с помехами. Ну да впрочем смысл вопроса и так был для меня ясен – дед спрашивал, кто там припёрся на ночь глядя. Или что-то навроде того. А чем ему ещё интересоваться?
Ответ старика вполне удовлетворил. Хоть и не сразу, но дверь сторож отпер. И впустил внутрь какого-то шумного, наглого, празднично разодетого молодого человека, в одной руке сжимающего початую бутылку вина, а другой затягивающего вслед за собой в помещение жеманно хихикающую девицу. Бесцеремонно отодвинув дедулю в сторонку, посетитель попёр прямиком в торговый зал, таща на буксире свою подружку.
Судя по шумному поведению и нетвёрдой походке, оба были изрядно навеселе. Беседы между сторожем и посетителями я по-прежнему разобрать не мог, но необходимости в этом пока особо и не возникало. Юнец, обладающий явными признаками принадлежности к эльфийской расе, плюхнулся в кресло и, вальяжно развалившись в нём, присосался к горлышку бутылки.
Девушка же, вполне человеческого вида, отправилась к прилавкам и с повышенным интересом принялась разглядывать витрины. И не имея семи пядей во лбу, легко было догадаться, что эльфёныш, будучи тем самым пропавшим наследником семейства Клай, припёрся сюда, дабы произвести впечатление на подружку. И я уже догадывался, чем закончится изучение витрин и на чём остановится выбор девицы.
Не стало для меня неожиданностью и то, что старик сторож попытался воспрепятствовать пьяному порыву юного оболтуса щедро одарить свою пассию. Беседа, слышимая мной эдаким невнятным бубнежом, в какой-то момент перешла на повышенные тона. Сторож сначала, видимо, просто старался увещевать отпрыска Клаев, отговаривая того от глупого замысла, а после перешёл к более решительным действиям. Он, конечно, не кидался на девушку, пытаясь отобрать ожерелье, но дорогу ей перегородил, широко расставив свои сухонькие ручонки.
Я ожидал, что именно девушка совершит роковой проступок. Но нет, это юный Клай, еле поднявшись с кресла, пошатываясь, приблизился к старику и широким решительным жестом оттолкнул бедолагу.
Ну да, именно в этот момент, скорее всего, капли вина, выплеснувшегося из бутылки, попали на одежду сторожа.
Что ж, картина сложилась яснее некуда. Никакими гоблинами-революционерами тут и не пахло. Во всём оказался виноват юный наследник семейства. Но для пущей уверенности, едва прервав сеанс связи с душой покойника, я загрузил работой патлатого художника, передав ему, как смог, приметы ночных посетителей.
Уж не знаю, я ли так подробно описал внешность обоих фигурантов, или же художник проявил свой талант, но пьяная парочка на страницах блокнота вышла очень даже похожей на героев моего видения. Самое приятное, управляющий также без труда опознал по портрету пропавшего наследника, заявив, что в то же время девицу видит впервые.
– Ну что ж, друзья, – решил подытожить я, – наша миссия здесь выполнена. К бунтовщикам данное происшествие никакого отношения не имеет. Вы, господин Холмов, во многом оказались правы. Старик знал посетителя и своего убийцу. Им оказался молодой отпрыск Клаев.
Как раз в этот момент дверь в салон отворилась и в помещение вошёл угрюмый господин, тут же направившийся к нам. Дорогой костюм, цилиндр на голове, трость в руках. Судя по эльфийской внешности и слишком уж деловому виду, к нам пожаловал сам хозяин заведения Элиус Клай.
– Господа, – обратился он к нам, после короткого знакомства, подтвердившего мои догадки, – удалось ли вам хоть что-то узнать о преступлении? Меня не столько тревожат убытки, сколько пропажа моего сына Валентиса. Если есть какой-либо намёк на того, кто мог его похитить, я хотел бы узнать о том немедленно. У вас есть, что мне рассказать?
– Более чем, – не стал я тянуть кота за яйца, – более чем. Вашего сына никто не похищал. По крайней мере, это никак не связано с убийством сторожа и ограблением салона. Впрочем, и ограбления, как такового, не было, – позволил я себе усмехнуться, глядя на то, как недоумённо ползут вверх брови Клая. – Ожерелье взял ваш сын. Смерть сторожа тоже его рук дело.
– Что вы несёте?! – возмутился эльф. – Зачем Валентису грабить салон.
– Не то, чтобы он прямо уж ограбил его, – поморщился я. Больно уж товарищ громко своё негодование выражал. Пришлось кратенько поведать ему о случившемся.
– Не скажу, что ваш сын сделал это намеренно, – решил я немного смягчить пилюлю, видя целую гамму чувств, отразившихся на обескураженной физиономии Элиуса. – Вполне возможно, что он даже не заметил падения старика и не подумал о возможных тяжёлых последствиях. Уж больно был пьян. Конечно, это его не оправдывает, но я к тому, что, скорее всего, он до сих пор где-нибудь пьянствует с новой подружкой или отсыпается, пребывая в полном неведении о случившемся.
– Господа, – после некоторых раздумий обратился к нам эльф, – у меня нет оснований считать результаты вашего расследования ошибочными. Но я хотел бы, чтобы они оставались пока лишь в ваших головах и не спешили оформляться в виде официального отчёта.
– Вряд ли это возможно, – пожал плечами Холмов. – Начальство настаивает на немедленном сообщении о любых выводах и результатах. Ваша фамилия слишком уж на слуху. Делу присвоен статус особой важности.
– Я сам настаивал на этом, – кивнул ювелир. – И с вашим начальством я всё улажу. Раз всё так обернулось, считаю, что это должно стать внутренней проблемой нашей семьи, не подлежащей огласке.
– Вы хотите замять убийство? – не сказать, чтобы я удивился, но и не возмутиться не мог. Местное слишком упрощённое отношение к чужой смерти до сих пор меня, мягко говоря, коробило.