Коронованная любовью
Шрифт:
— Но, мама, почему герцог не может обратиться к королеве вместо вас? Я не понимаю, почему вы так мучаетесь.
— Этикет требует, чтобы к королеве обратилась я как член королевской семьи, а не кто-то посторонний, — объяснила принцесса.
Потом она судорожно сжала руки и добавила с нотой отчаяния в голосе:
— Хиона, что нам делать, если ее величество не позволит Хлорис выйти за Джона? Ты же знаешь, это разобьет сердце бедной девочки.
— Если королева поступит так жестоко и мерзко, — сказала
Принцесса Луиза шокированно подняла брови.
— Разумеется, Хлорис ничего подобного не сделает! — сказала она категорично. — Это вызвало бы ужасный скандал, и ее величество пришла бы в бешенство!
К счастью, ее опасения оказались напрасными.
Королева Виктория дала разрешение Хлорис сочетаться браком с лордом Джоном Крессингтоном, и она была вне себя от восторга.
Они обвенчались бы почти немедленно, но лорд Джон был в трауре по недавно скончавшейся матери, и объявить о своей помолвке они могли лишь по истечении положенных двенадцати месяцев.
— А это значит, — сказала тогда принцесса Луиза, — что с объявлением вам придется подождать до начала апреля. Свадьбу же, мне кажется, следует назначить на июль.
— Я хочу, чтобы она была в мае! — воскликнула Хлорис. — Сколько мы можем ждать, мама? И Джону не терпится представить меня своим родственникам, а сделать это нельзя, потому что королева — так глупо! — приказала нам пока молчать, и мы должны скрывать, вместо того чтобы рассказать всем, как нам хотелось бы.
Принцесса Луиза ничего не сказала, понимая, как трудно смириться с подобным.
Но она подумала, что им еще очень посчастливилось, и королева вопреки ее опасениям не стала возражать против брака между членом королевской семьи и подданным.
По правде говоря, ее величество отступила от принципов, которые так часто провозглашала, потому лишь, что считала свою крестницу принцессу Луизу весьма незначительной особой.
Принц Алфей состоял лишь в очень отдаленном родстве с царствующим греческим домом, а теперь, когда на греческий престол взошел датчанин, его семья утратила былое политическое значение, а с ним и династическое.
И когда вскоре после их приезда в Англию принц Алфей скончался, на его похоронах было так мало представителей царствующих домов Европы, что его супруга восприняла это как оскорбление.
Однако потеря любимого мужа так ее удручала, что она никому не сказала о том, как больно ее ранило такое неуважение к нему.
Не говорила она о своих чувствах и с дочерьми, однако Хиона догадывалась о них и потому была с матерью гораздо нежнее обычного, чтобы хоть как-то утишить ее страдания.
Она не могла не понять, как мало они с сестрой значат, раз смерть отца осталась никем, кроме них, не оплаканной и даже почти незамеченной.
Но теперь Хлорис была счастлива, считая дни до свадьбы, а так как денег у них хватало лишь на самое необходимое, все в доме сели за шитье, чтобы снабдить ее пусть не очень богатым, но все-таки достаточным приданым.
— Я уверена, когда о твоей помолвке будет объявлено и королева вспомнит про твою свадьбу, — сказала принцесса Луиза, — она предложит оплатить твое подвенечное платье. Она оказывала этот знак внимания многим невестам в семье. Если же нет, нам будет очень трудно найти деньги для по-настоящему дорогого и красивого платья.
— Я знаю, мама, — ответила Хлорис, — но невесты, к которым королева была так щедра, все выходили за особ королевской крови.
Наступило молчание — и принцесса Луиза, и Хиона знали, что это так.
Чуть ли не все европейские троны были заняты потомками королевы Виктории, и она выражала свое одобрение великолепным подарком жениху и приданым невесте.
— Но так ли уж это важно? — спросила тогда Хлорис после паузы. — Если королева не подарит мне подвенечное платье, это не помешает мне выйти замуж за Джона, а он считает, что я прелестна, что бы ни надела!
А вдруг, утешила себя Хиона, королева послала за их матерью предупредить ее, что позаботится о приданом Хлорис.
Осталось ждать всего тридцать дней до объявления о помолвке в «Лондон газетт», и если кто-то из близких к ее величеству напомнил ей об этом, почему бы ей и не оказать такой знак внимания дочери своей крестницы?
Ну конечно, это так, решила Хиона. Но тут же внутренний голос и то, что она называла «третьим глазом», шепнули ей, что речь должна идти о чем-то куда более важном, чем подвенечное платье Хлорис.
Но вслух она не сказала ничего, чтобы не волновать сестру, и просто продолжала смотреть в окно на ничем не примечательный садик перед домом и гадать, почему мама так задержалась.
Наконец послышался топот копыт, стук колес, и секунду спустя Хиона увидела королевскую карету, запряженную парой белых лошадей, которую прислали из Виндзорского замка за ее матерью. Карета остановилась перед подъездом.
Хиона вскочила, возбужденно воскликнув: — Вот наконец и мама! Сейчас мы узнаем самое худшее!
Она выбежала из комнаты, не дожидаясь ответа сестры, и отворила дверь прежде, чем ливрейный лакей в треуголке успел спуститься с козел и забарабанить дверным молотком, как намеревался. Он уже поднял руку, когда дверь распахнулась, и на пороге появилась Хиона.
Он улыбнулся — наверное, ее порывистости — и вернулся к карете, чтобы открыть дверцу перед принцессой Луизой.
Принцесса вышла из кареты и с обычной своей обворожительной любезностью поблагодарила лакея и кучера, и они оба почтительно приподняли треуголки.