Короткая пятница и другие рассказы (сборник)

Башевис-Зингер Исаак

Всю ночь животное выло и стонало. Оно даже подползало к домам и стучало в окна. Затем все стихло. Начали лаять собаки. Когда рассвело, осмелевшие горожане вышли на улицу. Каково же было их изумление, когда они увидели, что чудовищем была Риша. Она лежала на земле в старой шубе, насквозь мокрой от крови. На ней был всего один валенок. Из спины торчал топор. Собаки уже выгрызли ей внутренности. Рядом лежал нож, которым она порезала одного из своих преследователей. Теперь стало ясно, что Риша превратилась в оборотня. Постольку, поскольку евреи не хотели хоронить ее на своем кладбище, а христиане не спешили выдавать участок на своем, ее тело отнесли на холм перед имением, с которого она некогда угрожала разъяренной толпе, и бросили в специально вырытую канаву. Все ее имущество конфисковал город.

Через несколько лет в ласкевском приюте остановился странный путник. Он заболел и попросил перед смертью, чтобы к нему привели раввина и семерых самых старых горожан. Он признался им, что

он Рубен, любовник и сообщник Риши. Долгие годы он бродил от одного города к другому, не ел мяса, постился по понедельникам и четвергам, носил рубаху из рогожи и замаливал свои грехи. Он решил вернуться, потому что здесь похоронены его родители. Раввин долго говорил с ним, и Рубен рассказал многие детали, о которых горожане даже и не подозревали.

Могила Риши на холме быстро поросла бурьяном. Но и спустя многие годы после ее смерти среди ласкевских ешиботников сохранился обычай приходить сюда на Тридцать третий день Омера, когда следует брать в руки лук и стрелы и запасаться варенными вкрутую яйцами. Они танцевали и пели:

Риша зарезала черную кобылу, ее к себе забрала нечистая сила. Свинью за быка. Стала Риша ведьмой, в сере да в смоле, нынче же гореть ей…

Перед тем как уйти, дети плевали на могилу и повторяли:

Ведьма есть, покоя нету, есть покой, а ведьмы нет. Вон отсюда на тот свет.

ОДИН

1

Много раз в прошлом бывало так: мне хотелось, чтобы что-то произошло, и это действительно происходило. Но происходило так нелепо и глупо, что казалось, будто это специально подстроено Высшими Силами с единственной целью — показать, что я абсолютно не разбираюсь даже в том, что нужно мне самому. Так случилось и тем летом в Майами-Бич. Я остановился в большом отеле, полном туристов из Южной Америки, приехавших сюда отдохнуть от изнуряющей жары, и таких же бедняг, как я сам, страдающих от сенной лихорадки. Мне быстро надоели все местные «развлечения»: купание в океане с шумными латиноамериканцами, испанская речь с утра до вечера, жирная пища два раза в день. Когда я читал газету или книгу на идише, на меня смотрели с нескрываемым удивлением. Поэтому вполне естественно, что, выходя как-то раз на прогулку, я сказал себе: «Как хорошо было бы оказаться в пустом отеле». Очевидно, какой-то бесенок подслушал меня и тут же расставил ловушку.

Спустившись на следующее утро к завтраку, я обнаружил, что все постояльцы собрались в холле. Они разбились на маленькие группки и говорили громче, чем обычно. У всех с собою были собранные чемоданы. Из стороны в сторону сновали носильщики с полными багажа тележками. Я спросил, что случилось. «Разве вы не слышали объявления службы информации? — ответил стоявший рядом мужчина. — Они закрываются». — «Но почему?» — «Потому что обанкротились». И мужчина, удивленный моей неосведомленностью, пошел дальше. Это было странно: отель закрывался! Насколько я знал, гостиничный бизнес приносил, в общем-то, неплохие доходы. К тому же как мог закрыться отель, в котором остановились сотни людей? Но я уже давно понял, что в Америке лучше не задавать лишних вопросов.

Кондиционеры отключили, и вскоре воздух в холле стал спертым и душным. Длинная цепочка постояльцев выстроилась у конторки администратора, чтобы оплатить счета. Стоял ужасный шум. Люди бросали окурки от сигарет прямо на мраморный пол. Дети обрывали листья и цветы с растений, стоящих в кадках. Несколько южноамериканцев, еще вчера притворявшихся стопроцентными латиносами, вдруг заговорили на идише. У меня почти не было багажа, всего один чемодан, и, забрав его, я отправился на поиски нового отеля. Солнце пекло так сильно, что мне вспомнилась одна талмудическая история, о том как Господь убрал его над Мамрийской пустыней, чтобы ни один странник не мог побеспокоить Авраама. Немного кружилась голова. Все было так, словно вернулись времена моей юности, когда я, еще холостой и беззаботный, носил все свое имущество в маленьком чемоданчике, свободно уходил с одной квартиры и через несколько минут находил другую. Проходя мимо маленького отеля, который казался почти заброшенным, я прочел на вывеске: «Номера за два доллара в сутки». Что могло быть лучше? Я открыл дверь и вошел внутрь. Кондиционера в холле не было. За стойкой показалась молодая горбунья с черными внимательными глазами. Я спросил, есть ли у них свободные комнаты.

— Целый отель, — ответила девушка.

— Здесь что, никого нет? — удивился я.

— Ни одного человека, — и девушка рассмеялась, показывая ряд неровных зубов с широкой щелью посередине. Она говорила с испанским акцентом.

Оказалось,

что она приехала с Кубы. Я взял комнату. Горбунья завела меня в тесный лифт, и мы поднялись на третий этаж. Там мы долго шли по длинному темному коридору, освещенному единственной тусклой лампочкой. Наконец девушка остановилась, открыла дверь, и мы вошли в мою комнату. Так в тюрьме заключенного вводят в его камеру. Окно, затянутое москитной сеткой, выходило на Атлантический океан. Краска на стенах местами облупилась, ковер протерся и выцвел. В ванной пахло плесенью, а в туалете — средством против моли. Постельное белье, хоть и свежее, успело отсыреть. Я распаковал чемодан и спустился вниз. Бассейн, пляж, океан — все это принадлежало мне одному. В патио стояло несколько парусиновых шезлонгов. Светило солнце. Море было желтым, волны низкими, они как будто тоже устали от изнуряющей жары и двигались медленно, лениво, по необходимости, выбрасывая на берег хлопья пены. Стоявшая у кромки воды чайка никак не могла решиться, ловить ли ей рыбу или нет. Здесь передо мною предстала, залитая солнечным светом, летняя меланхолия — непривычная, если учесть, что обычно меланхолия ассоциируется с осенью. Казалось, что все человечество погибло в результате какой-то катастрофы, и я остался один, подобно Ною, но на пустом ковчеге, без жены и детей, без животных. Я мог бы купаться здесь и голышом, но все же предпочел надеть плавки. Вода была такой теплой, словно в океан провели центральное отопление. Вокруг плавали оторванные водоросли. В прошлом отеле мною владела робость, в этом же я боялся одиночества. Кто решится играть в пустом мире? Я могу плавать совсем недолго, но кто придет мне на помощь, если вдруг что-нибудь случится? Высшие Силы послали мне этот отель, но ведь они же могли послать мне и сильное подводное течение, и омут, и акулу, и морскую змею. Те, кто имеют дело с непознанным, должны быть осторожны вдвойне.

Выйдя из воды, я лег на один из старых лежаков. Мое тело было бледным, череп голым, а от ярких лучей солнца не спасали даже темные очки. На светло-голубом небе не было ни облачка. В воздухе пахло солью, рыбой и манго. Грань между одушевленным и неодушевленным исчезала. Все вокруг — каждая песчинка, каждый камешек — дышало, росло, к чему-то стремилось. По небесным каналам, которые, как говорит Каббала, контролируют поступление в этот мир Божественной Милости, изливалась истина, и почувствовать ее можно было только здесь. У меня пропали все желания, я чувствовал усталость и лень, единственное, чего мне хотелось, — это стакан лимонада или апельсинового сока. В моих мечтах в отеле на несколько дней останавливалась женщина с горящими глазами. Я вовсе не хотел, чтобы в отеле вообще не было никого, кроме меня. Демон, устроивший все это, неправильно меня понял или притворился, что неправильно понял. Как и все формы жизни, я тоже стремился оставить после себя потомков, способствовать сохранению жизни, или, по крайней мере, постараться сделать это. Я был согласен забыть все моральные и этические ограничения. Я был готов накрыть свой грех простыней и, подобно слепому, отдаться одному чувству — осязанию. В то же самое время у меня из головы не шли и вечные вопросы бытия: кто стоит за этим видимым миром? Субстанция с бесконечными атрибутами? Монада монад? Абсолют, Слепая воля, Бессознательное? Что-то ведь, безусловно, скрывалось за всем этим.

По морю, маслянисто-желтому у берега и зеленому, как бутылочное стекло, у горизонта, скользил парус, похожий на саван покойника. Он низко наклонялся к водной глади и, казалось, пытался разглядеть кого-то там, в глубине. Высоко в небе пролетел маленький аэроплан, тянущий за собою длинный транспарант: «Ресторан Марголина: кошер, 7 блюд, $1.75». Значит, мир еще не погрузился в первозданный хаос. Здесь еще ели суп с кашей и кнедликами, кныши и фаршированную рыбу в ресторане Марголина. В таком случае возможно, что и я завтра получу какие-нибудь письма. Я пообещал самому себе проверить почту. Здесь, в Майами, это была единственная ниточка, связывающая меня с остальным миром. Меня всегда удивляло, что кто-то пишет мне, покупает марки и конверты. Для меня настоящей проблемой было найти даже простой лист бумаги для письма!

2

Как долго может тянуться день, когда ты один. Я прочитал книгу и две газеты, выпил чашку кофе в кафетерии, разгадал кроссворд. Я поглазел на витрину одного магазина, где продавались восточные ковры, и зашел в другой, где можно купить акции с Уолл стрит. Да, я находился сейчас на Коллинз авеню в Майами-Бич, но чувствовал себя привидением, отделенным от всего мира. Я зашел в библиотеку и спросил пару книг, но библиотекарша так посмотрела на меня, что я предпочел ретироваться. Я был как покойник, чье место уже заняли. В городе было множество отелей, и каждый имел свой особый внешний вид, особые средства привлечения клиентов. Их пальмы с полуувядшими венчиками листьев и кокосовыми орехами торчали из кадок как огромные половые органы. Все казалось безжизненным и притихшим, даже автомобильные шины бесшумно скользили по асфальту. Каждый объект продолжал существовать с той автоматической, не требующей никаких усилий силой, которая, возможно, и является сутью бытия.