Коровы
Шрифт:
Так было всегда. С той самой секунды, когда он выскочил из ее пизды, они терпеть не могли друг друга. В замусоренной кухне на столе, с которого они по сей день ели, она вытащила его из дерьма между своими ногами и прокляла. А он, предчувствуя целую жизнь еще худшего дерьма, написал ей в глаза.
Стивен не выходил за порог квартиры, пока ему не исполнилось пять лет. К тому времени, хоть его сердце разрывалось в тоске по невообразимо большому миру и говорило, что надо бежать так далеко и так быстро, как только могут его маленькие ножки, он достаточно много знал, чтобы понять, что не выживет один.
Но этого не случилось. Когда ему минул тринадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый (и остальные), он обнаружил, что почему-то кое с чем опоздал — хотя его отвращение к Зверюге и собственной убогой дерьмовой жизни никоим образом не уменьшилось. Бесстрашие пятилетнего ребенка истощилось настолько, что для него стало невозможным долгое время находиться вне стен квартиры. За годы, пока он рос, Зверюга настолько присосалась к нему и уничтожила все те признаки, по которым мир мог его узнать, что уйти, просто покинуть это место, стало чем-то смешным и невероятным.
Стивен не выходил из своей комнаты как можно дольше: сидел на кровати и лениво гладил Пса, пока картинки с телевизора летали по комнате и манили, как шлюхи. Но в конце концов случилось то, что, он знал, обязательно случится: раздался вопль в два раза сильнее, чем в фильмах ужасов, не оставлявший сомнений в том, кто здесь бог и повелитель.
— Стивен!
По коже побежали мурашки.
— Стивен, ужин готов.
Если бы он еще промедлил, она<0ы пришла за ним сама, поэтому он вышел в коридор и печально потащился на кухню. Одинокий Пес что-то проворчал ему вслед.
Он сразу понял, что что-то стало по-другому, произошла перемена в отношениях. Всяческие мелочи — то, как она стояла и смотрела на него, чуть иное расположение жировых складок, даже форма кровавого пятна у нее сзади на платье —тысячи намеков на то, что начался новый этап его невзгод. Стивен осторожно подошел к столу, сел, не сводя с нее глаз.
— Маму не надо заставлять тебя ждать, ладно? — Я устал.
— Надо думать. На.
Она что-то поставила перед ним. Стивен с недоверием поглядел на это — кусок овечьего желудка, который дымился с краев, свисающих с тарелки. Его не очистили, и внутренняя сторона была изукрашена на складках непереваренной растительной массой. Он потрогал это пальцем.
Зверюга, уже работавшая челюстями, засекла движение.
— Знаю, ты это любишь. Специально приготовила, чтобы побаловать тебя после твоего первого дня на работе. Давай, приступай.
Стивен не пошевельнулся, и Зверюга осклабилась.
— Мммм. Прямо тает, прям как масло. Не спи над ним, а то остынет.
— Я это не буду.
— Очень-очень вкусно. Я тебе настоящий пир устроила. Кудаай, кушай.
Его насторожили прямо-таки соловьиные трели в ее голосе, за ними скрывалось нечто смертоносное. Ситуация обострялась.
— Я сказал, не буду. Я такое не ем.
Зверюга медленно опустила ложку.
— И что именно тебе не нравится, Мистер Хуесос?
— Нормальный человек это не ест. Нормальный человек не отрезает от животного кусок мяса и не кладет прямо себе в тарелку. Он просто грязный.
Зверюга поперхнулась смешком, шмыгнула носом и зачавкала через стол. — Блин, наармальный чииловек! Чииловек нормальный! Ой, смотрите на этого пизденыша, какой он теперь умный! Ух ты, целый день нас дома не было! Мы теперь, похоже, все знаем!
Стивен сжимал вилку ладонью до тех пор, пока рука не заныла.
— Ебнутый ты идиот, Стивен. Думаешь, на денек вышел из дома и уже стал, как все? Думаешь, за сегодня стал большим и сильным? Ну-ка, покажи мне, мудачок, какие мы сильные. Уебывай отсюда, ищи себе, где жить… Ты дебил. Без меня, без этого дома, в котором ты живешь по моей милости, насколько тебя хватит?
Ему казалось, его кишки превращаются в какую-то жижу. Он хотел завопить, что он может быть как все и однажды он встретит свою любовь, найдет себе жену и все остальное. Но знал, что су-чара права: уйти из этого дома он не может. Он кое-что себе планировал. Ему нужно быть в безопасности, чтобы сымитировать жизнь, которую показывают по телевизору. Мечты о том, чтобы переделать себя, без этого будет невозможно осуществить.
— Если будешь слишком охуевать, выблядок маленький, я сама тебя выставлю. Ну что, будешь тогда рад? Кучи людей вокруг тебя все время, ни минуты покоя, и никуда от них не денешься? Что, клево будет?
—Нет.
Было трудно дышать, на грудь ему что-то давило.
— Что ты говоришь? Мамочка не слышит.
— Не клево. — Не клево, да, ты думаешь? Тогда жри свою блядскую пищу.
Стивен отрезал кусок от органа, лежащего на его тарелке, и положил кусочек себе в рот. Чтобы прожевать, потребовалась целая вечность. Резиновая плоть проскользнула между зубами, и он ощутил рвотный позыв.
— Вот так, хороший мальчик. Вот так мы все скушаем, потому что мы хороший мамин мальчик.
Но Стивен не слушал. Охваченный несчастьем, подобным океану блевотины, он усиленно думал о том, что она хотела сказать.
Квартира принадлежала ей, и она могла его выгнать, когда захочет. Так было всегда, но никогда раньше она не пользовалась этим напоминанием в качестве угрозы. А сегодня почему? Неужели то, как бесстрашно он отправился первый раз на работу, дало ей понять, что он связывает с будущим какие-то надежды? Если это так, ему надо быть осторожнее, ведь эта сука предпочтет убить его, если решит, что он может освободиться из ада, который она так долго вокруг него возводила. Вероятно, усиление отвратности еды было ее первым шагом.
Он работал челюстями и заставлял овечье брюхо проваливаться в его собственное. Зверюга из-вернуЛась, чтобы отлепить кровоточащую задницу от стула.
Той ночью Стивен долго смотрел телек, выискивая разрозненные тут и там пиксели, чтобы сковать себе из них броню от Зверюги. С помощью экрана было легко найти кучу моделей, но методы создания, как всегда, были скрыты. Его вырвало обедом в углу спальни, и'пес это подъел. Падаль и желчь были для Пса священны после того, как они побывали внутри его хозяина; поедая их, он вбивал себе в голову, что станет человеком. Воздух до сих пор оставался кислым, перепонка в носу Стивена горела.