Корпорация «Попс»
Шрифт:
Когда все заканчивается, моя спальня вновь прибрана, кулон снова на шее, у волос отросли неокрашенные корни. Из жизни вроде как ушло легкомыслие. Рэйчел заново сдает экзамены, возвращается к своей науке, а я собираюсь с духом и отправляюсь на второй курс. Уезжая в университет, я беру с собой рецепт рагу из корнеплодов, склеенные скотчем очки и кучу книжек для работы над «Манускриптом Войнича». Каждую неделю пишу старикам длинные письма на хорошей бумаге. Гляжу на первокурсников, которые курят свои первые косяки, носятся кругами из-за первого секса и пытаются сочинить «логотип» для каждого общества, которое себе выдумывают, и понимаю, что с меня этих радостей хватит.
Мои снадобья прибывают во вторник утром, в небольшом коричневом пухлом конверте. Это меня слегка приободряет.
Одиннадцать часов. Сажусь в кровати, включаю телик и тут же выключаю. Иду в ванную, умываюсь. Вернувшись в комнату, смотрю на свои вчерашние наброски. Ну и дерьма лопата. Впервые за долгие годы я вспоминаю собственное тинейджерство. Думаю о том, как все мы конструировали себя, словно искусственный интеллект или онлайновые аватары, как будто личность, самоидентификацию можно собрать, только если купишь сперва нужные детали. Однако в мои подростковые годы мы хотя бы могли самостоятельно думать. По крайней мере, должны были проявлять изобретательность, отыскивая детали и придумывая, как их скомбинировать. С тех пор девушки-тинейджеры не слишком изменились, но теперь они могут купить гораздо больше. Нынче есть люди, только и жаждущие запихать стайку девиц в фокус-группу и сказать им: «Значит так, красотки. Вот вам помада — опишите, что, по-вашему, она должна делать». Я вдруг вспоминаю свой вопрос насчет луны. Если бы я была ученым и придумала, как прилепить на луну ярлык, как высвечивать на ней логотипы, чтобы все люди на земле могли их увидеть (стопроцентный охват — ну, за исключением слепых), продала бы я кому-нибудь свою идею? Продала бы луну за миллион… за миллиард? Нет уж, дудки. Никогда в жизни.
Я думаю про все книги о маркетинге, которые прочитала, и про все ушлые трюки, которым мы учимся в нашей отрасли, и вдруг понимаю, что Эстер права. Это все бесчестно. Мы аферисты двадцать первого века. В конце концов, маркетинг — это метод продать людям то, что им не нужно. Если бы им позарез нужна была футболка с логотипом, никто не должен был бы навязывать им эту идею. Маркетинг, реклама… То, что начиналось как «Эй, вот наш товар! Хотите?», превратилось в «Если вы купите это, будете чаще трахаться», а потом мутировало в «Если вы не купите это, будете неклевыми, всем разонравитесь, все будут над вами смеяться, так что смело можете немедля повеситься. А говорю я вам это потому, что я — ваш друг, и вы обязаны мне доверять». Маркетинг — это метод придать ценность вещам, которые не имеют никакой подлинной ценности. Да, мы присобачиваем глаза к кускам пластика, но оживают эти куски пластика именно благодаря маркетингу. Маркетинг означает, что мы можем продать десятипенсовую тряпицу за 12 фунтов 99 пенсов. Мы шпионим за детьми и выясняем, что им нравится играть с носками, — ну вот и продаем им носки. Я больше не желаю этим заниматься. Меня правда, ну правда от этого воротит.
Я сжигаю свои эскизы в ванне.
— Вид у тебя получше, — говорит Бен, придя чуть позже с ужином.
— Спасибо, — говорю я с бесцветной улыбкой.
— Завтра у нас экскурсия, — сообщает он, когда мы заканчиваем есть.
Я ставлю свой поднос на стол.
— Экскурсия? Куда?
— В Тотнес. Тебе стоит поехать, если будешь в форме. Можем там пополдничать. Нам всем выдают прибамбасы для мореплавания… Парусиновые туфли, шляпы смешные. Всю эту муть.
Я еще раз улыбаюсь, еще бесцветней.
— Что такое? — спрашивает Бен.
Ничего не могу поделать. Начинаю реветь.
— Алиса?
— Я скучаю по дедушке, — говорю. — И по бабушке…
Я бессвязно лепечу, пока он ищет для меня салфетки. Сомневаюсь, что в моих словах есть хоть капля смысла. Я говорю, что не думаю, будто старики гордились бы моей работой, что не знаю, кто я такая и куда катится моя жизнь, и что вот уже в третий раз я их подвела. Наверное, моя истерика как-то связана с тем, что я не курю, или со снадобьем, или даже с тем, что у меня скоро месячные.
— Все хорошо, — говорит Бен, гладя мою руку. — Все хорошо.
Когда я прекращаю реветь, мы ложимся вместе на кровать и смотрим в потолок.
— Я ухожу из «Попс», — наконец говорю я.
Бен минуту молчит, потом привстает, опершись на локоть, и нахмуривается:
— Почему?
— Я просто больше во все это не верю, — говорю я серьезно.
Он начинает смеяться:
— Алиса… черт побери. Да никто в это не верит. Ты не должна уходить.
— Нет. Должна.
— Но…
Я не желаю слушать никаких доводов. Мое решение твердо.
Вскоре Бен исчезает — нужно отнести подносы, — и я опять одна. Он отсутствует дольше, чем я ожидала, и я быстро засыпаю: мне снится луна.
Глава двадцать седьмая
В Тотнес мы едем на машине Эстер. Таков план. Остальные берут такси. Кое-кто едет не в Тотнес, а в Ньютон-Эббот, Плимут или Эксетер. Тотнес. Красивое название.
Натянув шмотки, захожу в ванную; странное ощущение — примерно так бывает, когда, словно робот, залезаешь в машину, умывшись, одевшись, вскочив по будильнику, который по ошибке поставила на три утра, или проснувшись оттого, что мозг не желает отключаться. Несколько дней я только и делала, что валялась в постели в пижаме. Вот отчего сейчас мне так не по себе. Впрочем, сегодня мне сильно полегчало. Мне почему-то кажется, что все поменялось. Не только эмоционально — буквально тоже. Я целую вечность не могла вылезти из кровати: вдруг поняла, какие все-таки мягкие простыни, не отпускают. Потом, одеваясь, я то и дело останавливалась: уж больно интересной была на ощупь каждая ткань. Потертый хлопок трусиков, мягкая пушистость майки, салфеточная тонкость топика и теплая шерстистость синего кардигана. При ходьбе юбка хитро шевелится, никогда раньше не замечала. Когда она касается коленок, ощущение такое, будто их лижет кошка. Ох, кошки: Атари, скоро я с тобой увижусь.
Значит так, план. Есть ли у меня план? Что ж, есть. Я приняла решение неожиданно, спонтанно и эмоционально, и все же мое будущее на удивление хорошо спланировано. Завтра я позанимаюсь с остальными мореплаванием, а в воскресенье поеду домой. Скажусь больной и объясню, что Жорж посоветовал мне выйти из проекта. Потом напишу заявление об отставке. Мы с моим старым редактором по-прежнему хорошие друзья; попробую вернуть себе кроссворды, а может, предложу вести рубрику типа «Детской Мозговой Мясорубки», хотя это смахивает на название фильма ужасов. Приберусь в доме, вычешу кота, буду свежая и бодрая, приглашу Рэйчел на ужин. Буду снова помогать ей в зоопарке. Продам свои «попсовские» акции и отправлюсь путешествовать — есть места, где я давно хочу побывать. Отопру старый пыльный комод в спальне и достану «Манускрипт Войнича». Смогу отчитаться перед дедушкой, когда мы встретимся в моем персональном загробном царстве. Много ли я смогу рассказать маме? Наверное, нет. Интересно, а папа тоже где-нибудь там, наверху, или еще тут, на Земле? Пожалуй, это не имеет значения, и, пожалуй, мне наплевать. По пропавшим без вести отцам вроде как полагается скучать и скорбеть, но я эти сопли не больно-то распускала. Он бросил меня девятилетней ради какого-то призрачного сокровища. К десяти я его уже забыла. Встреться мы снова, может, я спрошу его: почему? — но, думаю, мне будет без разницы, что он ответит.
Даже волосы у меня сегодня другие — как у ребенка, мягкие и нежные. А ну-ка, Алиса, через минуту Бен придет.Надеваю контактные линзы, и даже то, как предметы резко встают на свои места, кажется необычным, словно я каждый божий день так не делаю. Думаю: у меня новые глаза.А может, у меня сегодня и вправду новые глаза. Плещу в лицо душистой водой из цветов апельсинного дерева, потом чуточку тонированного увлажняющего крема, слегка мажу губы гигиенической помадой и чуть подкрашиваю ресницы тушью с запахом роз. Крем для рук, который прислали со снадобьями, прохладный и бархатистый, и я втираю его в кожу просто ради запаха и приятного тактильного ощущения. Жду не дождусь вдохнуть свежего воздуха; увидеть что-то вне стен «Цитадели Попс».