Корпорация «Попс»

Томас Скарлетт

Код, который можно широко обнародовать, но который поймут только люди «Анти-Корп»? На первый взгляд, невозможная вещь. Но наверняка есть способ. С тех пор, как надежно шифровать электронные письма стало плевым делом, новые формы криптографии почти не изобретались. Команде криптоаналитиков забили мяч. Когда они поймут, как взламывать шифр с открытым ключом, настанет черед криптографов придумывать что-то новое. Большинство людей считает, что прорыв для криптоаналитиков наступит либо с изобретением квантового компьютера, либо в результате исследований, связанных с гипотезой Римана. Если кто-нибудь выяснит, как предсказывать простые числа, Интернет в одночасье загнется. Не будет ни электронной коммерции, ни безопасных сайтов, ни транзакций по кредитным картам. Я доподлинно знаю, что крупные банки и кредитные компании

специально нанимают людей, которые отслеживают, что творится в математическом сообществе. Если окажешься на грани такого прорыва в теории простых чисел, не окликнут ли тебя однажды на улице и не пустят ли пулю в лоб? Вполне вероятно. Люди извлекают миллиардные барыши из того факта, что никто не знает, как предсказывать простые числа. Я задумываюсь, и не впервые: а что моя бабушка сказала бы об этом новом мире, где ее простые числа подобны гигантским корпоративным бриллиантам? Когда она умерла, никто, кроме нескольких академиков, не пользовался электронной почтой. Никому и в голову не приходило, что через какие-то десять лет мы все будем назначать свидания, делать покупки и даже жить в онлайне. А что бы она сказала о виртуальных мирах? Сомневаюсь, что она вообще смогла бы их вообразить.

А есть в «Анти-Корп» математики? Надеюсь, да.

— Скажи им, что я это сделаю, — говорю я Хлои.

Она ухмыляется:

— Фантастика.

По радио звучит драм-энд-бейсовая версия тарантеллы. Помнится, я читала, что народное лекарство от укуса тарантула — позвать группу бродячих музыкантов, чтобы они играли тарантеллу, пока жертва укуса выплясывает из себя яд. Я уже устала. Может, не помешает еще кофе.

— Разумеется, ты над этой проблемой будешь работать не одна, — говорит Хлои. — Но если у тебя что-нибудь получится, я запущу твои результаты по цепи, и там посмотрим, что выйдет. По меньшей мере, используем все, что ты придумаешь, в нашей местной ячейке, в «Попс». Как ты уже поняла по моим попыткам с тобой связаться, это не так-то просто.

— А сколько в «Попс» ваших членов?

— В европейском филиале, который я координирую… ох, человек двести.

— Двести! С ума сойти. Я думала, только ты, Эстер, Бен, Хиро, ну, еще пара-другая ребят.

— Нынче мы сильно расширились, — говорит Хлои. — И знаешь что? Я правда думаю, что мы победим. К нам все время приходят новые люди. Я кое-что слышала — такие вещи не часто становятся известны, но эта информация как-то просочилась. Знаешь ведь, что сейчас все диспетчерские центры переводят в оффшор?

Я киваю. По-моему, везде происходит одно и то же. Любую работу, не связанную с идеацией, счетоводством, менеджментом, маркетингом или розничной торговлей «из рук в руки», с поразительной скоростью переводят в оффшор. Так оно и происходит в глобальной экономике. Кто-то выясняет, что диспетчерский центр в Индии обойдется дешевле, чем британский, и… бац! — не успеешь опомниться, как британский центр закрыт, а ты вдруг оказалась в дикой ситуации — звонишь забронировать билет на поезд и знаешь, что разговариваешь с человеком, до которого многие тысячи миль. Я слышала об этом передачу по «Радио 4». И тут я задумываюсь о розничных торговцах. Если мы перейдем на виртуальную экономику, они что, тоже потеряют работу? Представьте мир, где вы сможете заказывать что душе угодно в онлайне, а фирменные предметы роскоши будете покупать не для себя, а для своего аватара? Не надо быть доктором экономических наук, чтобы понять, кем будут онлайновые розничные торговцы. А именно, людьми, живущими в самых нищенских условиях и потому согласными работать за гроши. Ну и в кого мы тогда превратимся? В нацию креативщиков, водителей грузовиков и почтовых служащих?

— Оффшоринг меня пугает, — признаюсь я.

— Ну, «Анти-Корп» очень шустро проникла в индийские диспетчерские центры. Когда группа диспетчеров из Ливерпуля потеряла работу, они просто позвонили коллегам в Индию, поговорили с ними и подружились. Один из индийских диспетчеров уже был в «Анти-Корп» и организовывал сопротивление в своем центре. В течение недели работники центра — телефонно-справочной службы, — давали неправильные номера в 60 процентах случаев. Теперь никто не хочет к ним обращаться. Это все взаимосвязано. — Хлои трет глаза. — Вообрази день, когда насв

корпорациях будет больше, чем их.Мы могли бы потопить рынок за сутки. Я часто думаю — вот была бы фантастика, если бы в какой-то день кто-то дал бы сигнал, и мы просто прикрыли бы эту лавочку под названием «мир». Представь: по всему земному шару бухгалтеры переводят миллионы строительным фирмам в бедствующих городах, или вносят огромные пожертвования в пенсионные фонды рабочих с условием немедленной выплаты, якобы «по ошибке»… представь, как рабочие стирают корпоративные файлы, теряют пароли, рвут в клочки документы, продают акции, закрывают системы общественного транспорта! Недавно кто-то подсчитал, что мы могли бы обойтись корпорациям примерно в 75 миллиардов долларов за одни сутки скоординированных действий. И этот потенциал растет с каждым днем. Разумеется, многие не согласны и утверждают, что коллапс должен происходить медленно и органически, не разом. Если крупные корпорации обанкротятся в одночасье, будет жуткий хаос. Мы к этому не стремимся. Мы не хотим того, что враг называет «побочным ущербом». Мы, например, не хотим повредить органическим фермам и больницам.

Я вдруг понимаю, что думаю про Новое Платье Короля. Я думаю: вот она, слабость всех нынешних крупных корпораций — им приходится нанимать людей для того, чтобы те думали, ведь мышление — это все. Допустим, когда-то, скажем, на пуговичной фабрике, где работал мой отец, можно было уволить рабочих, и все равно осталось бы нечто ценное — сырье, техника, формы, в которые отливались изготавливаемые предметы. Но ценности наших дней — это невидимые идеи, маркетинг-планы, логотипы и ярлыки, которые делаются на невидимой технике внутри наших мозгов. Мы владеем средствами производства — своими мозгами, — и с их помощью можем производить что угодно.

— Почему организация называется «Анти-Корп»? — вдруг спрашиваю я. — Разве это сокращение понятно, скажем, жителям не-англоязычных стран?

Хлои улыбается.

— О, «Анти-Корп» мы называемся не везде. У каждой компании свое имя. Это что-то вроде зеркальных брендов. У «Попс» есть «Анти-Корп». У другой компании будет своя версия. Если бы фирма называлась, допустим, «Смит», ее версия «Анти-Корп» могла бы называться «Джоунз». Это здорово — получается, нельзя указать на нас пальцем, выследить нас или понять. У нас нет ни названия бренда, ни логотипа, ни документов, ни базы данных. Важны только два момента: что мы поддерживаем друг с другом связь и что все мы следуем основным принципам. Когда ты присоединяешься к «Анти-Корп» — или как бы твоя версия ни называлась, — ты просто соглашаешься направить свой труд на позитивную цель взамен негативной.

— Очень умно, — замечаю я.

— Никто до конца не уверен, — продолжает Хлои, — но почти все считают, что концепцию и структуру организации создали два американских беженца — индонезийский экономист, какое-то время проработавший под легендой на потогонной фабрике, и иранский писатель-фантаст. Но, как я сказала, никто не уверен.

— Ничего себе.

Минуту мы молчим, а из радиоприемника тем временем вылетают одиночные барабанные удары, грохочущие, как кулак.

— Хлои?

— Да?

— Ты в ближайший час никуда не торопишься?

Она качает головой:

— Нет, а что?

Я делаю глубокий вдох.

— Помнишь, я упомянула об одной тайне, которую хранила двадцать лет?

— Да. — Виду нее заинтригованный. — А о чем речь?

Я еще несколько раз глубоко вдыхаю, смотрю в потолок, потом на одеяло.

— Знаешь, я ни с кем раньше не могла этим поделиться, по куче причин. В смысле, буквально ни единой душе за всю жизнь не сказала. Ни лучшему другу, никому из бойфрендов. Единственные двое людей, которые были в курсе, умерли. Через несколько месяцев я смогу рассказать хоть кому, но боюсь, что не доживу, потому что лопну.

Кажется, это ей польстило.

— Ты что, хочешь рассказать мне?

— Да, — говорю. — Если хочешь выслушать. Ты — первый человек в моей жизни, рассказавший мне что-то еще значительнее, и, стало быть, по логике, ты единственная, с кем я могу быть откровенной. Это очень классная история с очень хорошим концом — ну, по крайней мере, я так считаю.

— Клево, — говорит Хлои. — Принести еще кофе?

— Да, по-моему, это хорошая идея.