Корпорация счастья. История российского рейва
Шрифт:
Так было и с этими красивыми молодыми людьми, испытывавшими от бессонной ночи непередаваемое ощущение счастья. Бесконечность имевшегося у каждого личного времени была настолько необозрима, что время как часть мира и всеобщего бытия не существовало для них вовсе. Могущественное время было для них маленьким джином, сидящим в наручных часах и покорно крутящим стрелки, чтобы было понятнее, что в данный момент делает тот самый «скучный мир».
Когда за последним гостем закрылась дверь, Андрей почувствовал облегчение. Расплывающееся усталостью, огромное путаное впечатление, накопленное за вечер, сменилось звенящей тишиной. Он прошелся по комнатам и подметил перемены, внесенные гостями в их нехитрый быт. Помимо внешнего хаоса: окурков, бутылок, смятых пачек и прочего - он явственно ощущал послевкусие
Андрей наморщил лоб, призадумался и тут же вспомнил что за этим последовало: не имея душевных сил отстраниться от образовавшейся по его вине нелепости, он стушевался и буквально оцепенел. Это длилось лишь миг, но и сейчас он физически помнил устремленные на него насмешливые взгляды.
До конца воспроизведя в памяти этот обескураживающий эпизод, Андрей встряхнул головой, закурил и мысленно попытался вернуться к себе прежнему. Он заглянул в опочивальню друга и увидел Мишу, лежащего на диванчике в одежде и своих любимых «мартинсах». Миша крепко спал, подложив под голову кулак правой руки. На полу, в изголовье его дивана, лежал глянцевый журнал, и с его обложки в потолок безучастно глядела какая-то роскошная дива Андрей выключил в комнате свет и, тихо прикрыв дверь, направился в гостиную.
Удобно устроившись в двух креслах, посреди комнаты возлежал Алексей.
— Ты как, Андрюша?
— Нормально. Устал только.
— Да, шумный денек получился.
— Леха, а кто этот Тимур, который приехал на велосипеде?
— Новиков?
— Наверное, не знаю фамилии.
— Тимур — художник. Я познакомился с ним года два назад в рок-клубе, вернее даже не в клубе, а «Сайгоне». Я в то время проводил там много времени. Однажды мы висели там с Клипсом и Кроликом. Не помню точно, что мы делали, скорее всего — ничего, просто тусовались, и тут входит человек — я его заприметил еще на улице, через стекла витрины. На нем был невероятно длинный черный пиджак с узкими лацканами, ярко-красная рубашка, шелковый фиолетовый шарф и узкие брюки. Узконосые лаковые туфли черного цвета зашнурованы фиолетовой проволокой. Представляешь? Я обалдел и спросил у Клипса, кто это такой. Клипс был всеобщим знакомцем и познакомил меня с Тимуром, а тот пригласил нас к себе в мастерскую. Мы потом иногда встречались — я ходил на сейшены и встречал его, он тогда что-то с «Кино» делал.
— Он что — музыкант? — присаживаясь рядом, спросил Андрей.
— Нет, художник, говорю тебе.
— А этот, в зеленом берете и очках? С девушками?
— Который? — спросил Алексей, потягиваясь и зевая.
— Ну, помнишь, их целая компания была, один из них еще танцевал на подоконнике. И среди них был один, такой в зеленом берете, круглых очках, весь в губной помаде.
— Ты, наверное, про Дениса Егельского говоришь? Ты познакомился с ними?
— Ага, в своем роде познакомился. Я зашел в крайнюю комнату перевести дух от этой кутерьмы, они там стояли. Уставились на меня, как на стул, который умеет ходить.
— Он художник.
— А Георгий Гурьянов — это барабанщик «Кино»? Ты его знаешь?
— Немного. У него мастерская в соседнем доме.
Голос Алексея становился все более вязким и глухим. Он почти спал. Какое-то время братья молчали, погруженные каждый в свои мысли. Прошедший вечер оказался настолько полным, что сил на разговоры не осталось. Их охватила странная истома, вяжущая и новая на вкус, похожая на стрессовый шок после аварии. Все вроде бы было как надо, но новизна момента, вся эта суетливая мешанина, усталость и личные переживания каждого слились сейчас для них в снотворное молчание.
На столе между стаканов и бутылок мятежным огоньком колебалось пламя догорающей свечи. Чадящий кончик пламени выплясывал в ярко освещенном гроте, покрытом восковыми слезами. В этом догорающем микрокосме взоры молодых людей увязли, сон стал подбираться к ним сквозь сомкнутые ресницы и очень скоро одержал свою очередную победу.
4
Андрей проснулся поздно. Сон не принес расслабления, и все из-за того, что накануне он не смог заставить себя раздеться и рухнул в неразобранную кровать, как в манящий темный омут. Сны были разные, но запомнить удалось немногое. Лежа на спине и припоминая подробности, он, как и обычно при пробуждении в этой комнате, разглядывал путаные сетки трещинок среди лепных падуг потолка В их хаотическом переплетении он различал что-то похожее на очертания собачьей морды. Собака ли это или что-то иное, точно уловить было сложно, и Андрей вызвал в памяти еще несколько случайных изображений, виденных им на протяжении жизни в разных непредсказуемых местах: дома на полу в туалете, в школьном классе, на фасаде дома, на слегка подсохшем асфальте после дождя. Он улыбнулся, припомнив, что тогда даже боялся некоторых из них, был уверен, что это не просто пятна и тени, а наблюдающие за ним существа с неясными замыслами и непостижимыми возможностями. Но сейчас в ярко освещенной комнате эта странная собака на потолке вроде бы даже симпатизировала ему. Взор медленно поплыл в сторону и стал обшаривать верхнюю кромку обоев с затейливым сочетанием оливковых ромбов на сером фоне. Из стены напротив кровати торчало несколько почерневших от времени гвоздей. С первых дней в этой квартире, пытаясь приукрасить обстановку, Андрей повесил на них свои неработающие часы «Swatch» и старую картинную раму с облезшей позолотой.
Где-то в глубине квартиры заиграла музыка и послышались голоса.
«Опять гости», — с неудовольствием подумал Андрей.
Он потянулся всем телом, перевернулся и, свесив голову, заглянул под кровать. Старые паркетные шашки были покрыты хлопьями пыли, там же валялись давно потерянные носки, окурок и заброшенная книга. Ощущение несвежести еще усиливалось пыльными окнами в эркере. Андрей сел на кровати и убедился в том, что со вчерашнего дня вид за этими окнами нисколько не изменился. Все так же текла серая Фонтанка, за рустованным забором маячила больница для душевнобольных, и над всем этим высился ультрамариновый купол Троицкого собора.
«Привет, психи! — мысленно поздоровался Андрей с обитателями дома напротив. — Ну и грязь. Тьфу! Н-надоело...»
Борясь с нарастающим внутренним раздражением, Андрей стал размышлять, с чего бы начать новый день, и понял, что спасение в одном — в уборке. Он вскочил и побежал навстречу этой идее.
На кухне, в майке и рваных на коленях «Levis», варил кофе Алексей.
— Привет.
— Привет! Какие планы?
— Думаю заняться наведением порядка в комнате. Да и везде не помешало бы.
— А-а! — зевая, ответил Алексей. — Ну, ты начинай, а я прогуляюсь и скоро приду. Помогу.
Уборка началась, но пошла не в том направлении и не удалась совершенно. Подготовительный процесс под «Bronski Beat» превратился в разглядывание найденных журналов «Наука и жизнь» восьмидесятых годов. Вместо уборки удалось немного поностальгировать — с первой страницы журнала на Андрея внимательно смотрел Брежнев. Парадный портрет был опубликован по случаю смерти генсека.
— Леня, старый хрыч. Говно ваша КПСС, но все равно спасибо за тишайшее детство.
Андрею припомнилась целая вереница детских впечатлений, в которых так или иначе фигурировал бровастый орденоносец. Первое тянулось из начальной школы, когда учительница Александра Андреевна Орел, волевая и решительная женщина, закончившая войну в Берлине, готовила их к вступлению в начальную политячейку. Стать «искорками Октября» можно было только в одном случае — произнеся символическую клятву верности красной звездочке стоя посередине огромного актового зала школы. Андрей вспомнил, как на куске ватмана он рисовал красный от развернутых знамен иконостас с лежащим на барабане манускриптом клятвы.