Корпорация счастья. История российского рейва
Шрифт:
Щурясь и пригибая голову в потоке ледяных крупинок, Андрей шагал через Неву по Кировскому мосту. Ветер дул яростно, и, прикрывая глаза перчаткой, он бросал короткие взгляды под ноги, да иногда смотрел поверх перил на мутную фотографию города. Трамвай, промчавшийся на Петроградскую, так загрохотал на стыке рельсов, что дрожь от этого стального скока зазвенела в артиллерийской стали старинного моста. Спустившись на Троицкую площадь и протопав через пустой сквер, Андрей очутился перед аккуратненьким, похожим на глазированный торт модерновым особняком. Ранее, когда ему случалось оказываться в этих местах, он пытливым взглядом примечал этот милый дом, сокрытый от шума города внушительной оградой с угловой беседкой. В незапамятные времена жила здесь прима императорского театра, легендарная и
Андрей где-то читал или что-то слышал об этих исторических превратностях. Он остановился и задумчиво посмотрел на пристроенное к дворцу здание с плоским фасадом, облицованное невзрачным серым мрамором. «Музей революции» — гласила надпись, выведенная на фасаде бронзовыми буквами. Этот «музеи», гадливо прижившийся в изящных покоях, просуществовал долгие годы и докатился до перестроечных девяностых старым лишаем на теле музейного города. Раньше здесь принимали в пионеры, читали лекции и задурманивали головы недалеким братским народам, приезжавшим в СССР, а точнее — в «колыбель революции Ленинград » напитаться социалистических идей. Прошли годы, и теперь обветшалая пыльная экспозиция, засаленные стены и скрипучий паркет под красными дорожками - вот, собственно, и все, что замечалось посетителями в некогда прекрасных интерьерах.
Перед входом в этот странный музей стояли и курили несколько человек.
— Здорово, Андрон! — еще издали воскликнул Габриэль, заприметив Андрея, входящего в калитку.
– Мы все на месте. Где твои? Давай рули, время!
— Сейчас все будет, не волнуйся! — ответствовал ему Андрей, опуская обмерзший шарф и утирая перчаткой переносицу.
Габриэль Воробьев, больше известный среди друзей как Гаврила (иногда даже как Гарик), киноактер, красавчик, умница и балагур, покуривал в обществе родных и друзей. Яночка, Даня Адельсон и Денис Исаков поприветствовали Андрея, и расцеловавшись, все сразу же направились внутрь.
Обстоятельства, приведшие их в этот революционный колумбарий, были прямым следствием широкомасштабной интервенции «Танцпола», предпринятой им после «Gagarinparty» по отношению к множеству полуобморочных или попросту протухших институций. Проверке на крепость нервов подверглись директора разных учреждений. Как правило, события разворачивались по одному и тому же сценарию: с официальным визитом к руководителю какого-нибудь Дворца культуры или театра заявлялись бодрые молодые люди (Андрей, Алексей и Миша). Передавая друг другу слово, они громко и эффектно кодировали директора, рубили воздух ладонью, давя при этом на самую больную для него тему коммерческой импотенции его заведения. Как правило, круг проблем, обсуждаемых на таких встречах, делился на две части: первая, безусловно, была бедственное, полное трагической безысходности состояние дворца (музея, театра, дома культуры), а вторая — невероятно радужные перспективы, открывавшиеся перед дворцом (музеем, театром и т.д.) при возможном сотрудничестве с «Танцполом».
На сей раз молодым людям предстояло договориться с ближайшим родственником Дениса Исакова, одним из руководителей «Музея революции». Степенный мужчина, партиец- ортодокс с тридцатилетним стажем принял молодых людей в своей научной келье и после получасовой беседы заверил посетителей, что дело ему в общем нравится, да и деньги нужны до зарезу, вот только не может он побороть в себе страх перед идеологически чуждыми каждому коммунисту иноземными танцами. На дом балерины, как на место для вечеринки, уже было махнули рукой, но умница Олеся придумала, что можно было с ним сделать.
Олеся Туркина, миниатюрная улыбчивая девушка, вместе с мужем, психоаналитиком и автором научных трудов Виктором Мазиным, были постоянными гостями на Фонтанке
В намеченный день парадные комнаты особняка украсились множеством живописных полотен Беллы. Яркие, очаровывающие, воспевающие красоту человеческого тела, будучи расставленными на мольбертах в этих роскошных помещениях, они наполнились потоками света, и изображенные на них обнаженные фигуры воспарили. Владик же, как всегда, приготовил ряд номеров. В качестве собственного клона он привел на выставку маленького мальчика с белыми волосами (мини-Монро), который стал объектом его инсталляции. В зимнем саду под пыльными пальмами установили стол, накрыли его скатертью, и на этом столе белокурый мальчик возлег в трогательной позе. Одет он был в костюм цвета хаки, а на его шее был повязан красный бант. Он изображал бездыханную Мэрилин. Владик, как большой художник широкими мазками, забросал композицию красными гвоздиками, соорудил в изголовье мальчика рукодельный алтарек с фотографией Мэрилин и в конце, не удержавшись, кокетливо прибавил ко всему воздушных шариков. Когда решительно все было готово, он оперся рукою о белый рояль и, немного фальшивя, спел взволнованным зрителям довольно чувственную песенку о грустных шутках любви.
Выставка, никак не умалившая великого значения Октябрьской революции, прошедшая тихо и мирно, очень понравилась дирекции музея. Результатом чего стало заявление большевиков об их готовности продолжать контакты с буржуазной культурой. Прошло какое-то время, и княжна Катя Голицына вместе с Яночкой Адельсон подготовила совещание, на котором присутствовали самые модные городские модельеры Татьяна Парфенова, Константин Гончаров, Владимир Бухинник и Елена Левшина. Выслушав предложение Яночки, все единодушно согласились с ее идеей и наметили провести в этом месте показ мод. Этот повод и привел Андрея к парадному входу в Музей революции морозным днем 29 февраля високосного 1992 года.
В просторном холле с пузатыми колоннами желтого камня отчетливо слышались гудящие звуки из гардероба, расположенного в недрах здания. Оказавшись в святилище Октября, ребята вытерли ноги и принялись вникать в обстановку. Дозорные бабульки подозрительно уставились на молодых нахалов и потребовали купить билеты. Те, в свою очередь, представились арендаторами и надменно проследовали в гардероб, громко глумясь над кумачовыми драпировками, обильно развешенными повсюду. Вскорости появилась распорядительница, представившаяся Виолеттой Михайловной. Умиленно оглядев молодых людей, эта солидная, пышно одетая дама увлекла всех за собой, оживленно болтая и, как показалось Андрею, даже немного покручивая задом перед симпатичными юношами. Все вместе они прошли по коридорам, поднялись и спустились по лестницам и в конце концов оказались в помещениях, которые, судя по остаткам роскоши и виду из окон, когда-то были парадными комнатами особняка Матильды.
— Вот! Этот зал и музыкальный салон — ваши! — громко объявила Виолетта Михайловна, поводя рукой вокруг себя. — Когда вы собираетесь начать?
— Сейчас прямо и начнем, — ответил за всю компанию Гаврила, подмигивая Андрею.
— А когда закончите?
— Ну... как получится, — уклончиво замямлил Андрей.
— Ну что же, — пропустив это мимо ушей, согласилась Виолетта Михайловна.
– Вы тоже художники?
— Да, в общем, в какой-то степени...
— Я позову электрика. Если я вам понадоблюсь, то я буду в центральном здании. Осторожней с пальмами.