Корректор реальности
Шрифт:
– Андрей! Стрелять только наверняка, береги патроны.
В первом схождении стрелять не пришлось. Немцы увидели нас и ушли вверх и влево. Перестроились, одна четверка осталась на высоте, а другая попыталась зайти бомберам в лоб.
Мы выскочили на перехват. Под нашими истребителями потянулись трассы носовых стрелков тяжелых бомбардировщиков. Немцы отвернули. Стрелять по ним было далековато, и мы с ведомым заложили резкий вираж, пропуская ТБ вперед.
Теперь на нас стала заходить вторая четверка немцев. Они, особо не мудрствуя, упали сверху, начав стрелять метров с шестисот. Но тут их подвела низкая, около 180 километров, скорость наших тяжелых бомбардировщиков. Дымные трассы пушек прошли впереди. Слишком большое было упреждение. Не приближаясь к нам, немцы ушли в высоту. А сзади заходили еще четыре истребителя. К ним потянулся веер трасс бортстрелков. Немцы опять начали стрелять с дальней дистанции, а потом нырнули под огромные машины. Вот тут и мы с Андреем успели отстреляться.
Переворотом через крыло, прямо через строй тихоходных гигантов, летящих по линеечке, мы с ведомым упали на хвост четверке «мессов» и успели врезать по ним из пулеметов. Снаряды пушек при таком ракурсе стрельбы я тратить не стал.
Кто-то из нас один «мессер» зацепил. Немец задымил, прошел вперед и стал разворачиваться на запад. Судя по тому, как он неуверенно держался в воздухе, попали не только по мотору, но и по управлению. Нам повезло – его ведомый потянулся за подбитой машиной. Пара вышла из боя. ТБ так же неспешно и безразлично к опасности шли на восток.
Вот тут немцы немного озверели. Строй бомбардировщиков с разных направлений атаковали сразу две пары. Получилось то, чего я всеми силами хотел избежать – нас с Андреем растащили. Я пошел на одну пару фашистов, а Андрей вильнул на другую. Сделать было ничего нельзя. Теперь нас будут убивать поодиночке…
Воздушный бой – очень быстротечный бой. Все решается в секунды. Да какой там! В доли секунды. Действия не осмысливаешь – дерешься на инстинктах, на подкорке… Любое решение должно быть единственно верным. И я пошел немцу в лоб.
Они заходили с передней полусферы, сверху, набрав порядочную скорость. Мне пришлось идти им навстречу, задрав нос «ишачка» вверх.
Стиснув зубы, я выцеливал немца. Вот у него на капоте замелькали бабочки выстрелов – пора! Я выжал гашетки и тут же низко пригнулся к приборной доске, прячась от очереди фашиста за лбом своего «ишачка». Удар! Еще удар. Ручка управления дернулась в руках, мотор дал перебой, заревел натужно, гулко стреляя разбитым цилиндром.
Я поднял голову. В лицо сразу же ударил плотный поток воздуха. Козырек снесло напрочь. Где немец? Не видно, только справа, под крыло уходит густой черный дымовой след. Хорошо, видать, ему прилетело! Он шел на скорости, в пологом пикировании, и если я его пробил качественно – кранты ему! Он не выберется, так и пойдет к земле.
А что с моим истребителем? Мотор продолжал пулеметную стрельбу разбитым цилиндром, над изуродованным снарядами капотом мелькали вспышки пламени. В лицо то и дело летело горячее масло, и мне постоянно приходилось протирать очки. Тяги, считай, и нет… Да-а, похоже, что и мне кранты. Попал все же, сволочь. Разбил один, а то и пару цилиндров. Если бы не бой – до аэродрома я, может быть, и дополз бы… А так…
Послышался треск пулеметов. Я кинул «ишачка» на крыло. Сзади Андрей отогнал пристраивающегося ко мне «месса». Кажется, даже зацепил его – вон какие-то клочья полетели. Точно! За немцем потянулся дымок, он бросил меня преследовать и потянул вверх. «Мессершмитт» с желтыми законцовками крыльев, свистя мотором, прошел справа. Теперь я увидел догоняющего его Андрея. Камуфлированная «семерка» выскочила из-под моего крыла, по карабкающемуся в небо «мессу» ударили зеленые трассы. Мне было отчетливо видно, как из-под брюха истребителя ведомого полетела золотая россыпь стреляных гильз. Целая туча. Пули достали немца, прошили хвост, центроплан, брюхо. Белым паром окутались разбитые радиаторы, «месс» завилял, видимо, очередь Андрея перебила ему тяги управления. Вот на солнце сверкнул сброшенный фонарь, и немец прыгнул.
«Семерочка» пренебрежительно фыркнула мотором, пустила клуб дыма, как хулиганистая собачка задирает заднюю ногу в сторону убежавшего врага, и скользнула мне за спину. И тут же сзади загремели очереди.
Я резко положил ручку влево. Подбитый, теряющий скорость истребитель отозвался неохотно, но все же развернулся… Сзади два «мессершмитта» поливали Андрея очередями. Андрей крутился, но вот очередь уткнулась в его истребитель, он задымил, а потом вспыхнул.
Я заорал: «Прыгай!» – и начал стрелять по немцам. Попал, как мне кажется. По крайней мере, от ведомого немца полетели какие-то клочья.
Но тут ударили и по мне. От очереди по крылу мой истребитель перевернулся, поврежденный мотор пару раз чихнул и встал. Я увидел, как подо мной, с пылающим мотором, прошел ТБ. За ним распускались белые зонтики парашютов. Делать было нечего, и я прыгнул…
«…Я вызвался ехать под Бобруйск с газетами, которые мы должны были развезти на грузовике во все встреченные нами части. С газетами поехали шофер-красноармеец, я и младший политрук Котов – высокий, казачьего вида парень в синей кавалерийской фуражке и в скрипучих ремнях. Он меня называл строго официально «товарищ батальонный комиссар» и настоял на том, чтобы я ехал в кабине.
Километров за двадцать до Бобруйска мы встретили штабную машину, поворачивавшую с дороги налево. Оказалось, что это едет адъютант начальника штаба какого-то корпуса, забыл его номер.
Мы попросились поехать вслед за ним, чтобы раздать газеты в их корпусе, но он ответил, что корпус их переместился и он сам не знает, где сейчас стоит их корпус, сам ищет начальство.
Над дорогой несколько раз проходили низко немецкие самолеты. Лес стоял сплошной стеной с двух сторон. Самолеты выскакивали так мгновенно, что слезать с машины и бежать куда-то было бесполезно и поздно. Но немцы нас не обстреливали.
Километров за восемь до Березины нас остановил стоявший на посту красноармеец. Он был без винтовки, с одной гранатой у пояса. Ему было приказано направлять шедших от Бобруйска людей куда-то направо, где что-то формировалось. Он стоял со вчерашнего дня, и его никто не сменял. Он был голоден, и мы дали ему сухарей…»
Узнаете? Ну, да. «Военный дневник», и автора вы знаете отлично – батальонный комиссар Симонов. Скажете – вот враки-то! Куда ни повернись – везде Симонов. А я его туда, под Бобруйск, не посылал. Его туда послала армейская газета. А дальше – помните? Дальше было так…
«Потом мы развернулись и выехали обратно на шоссе. И здесь я стал свидетелем картины, которой никогда не забуду. На протяжении нескольких минут я видел, как «мессершмитты»…
А вот еще дальше все пошло немного не так. Потому, что около ТБ-3 случилось быть нам с Андреем. Приводить все, что записал в свой дневник Константин, я не буду. Сами прочитаете. Но вот то, что случилось, когда нас с Андреем уже сбили, я вам напомню. Этого мы уже не видели, и рассказать не могли…
«Едва мы выехали на шоссе, как над нами произошел еще один воздушный бой. Два «мессершмитта» атаковали ТБ-3… Началась сильная стрельба в воздухе. Один из «мессершмиттов» подошел совсем близко к хвосту ТБ-3 и зажег его.
Во время этого боя летчик-капитан вскочил в кузове машины на ноги и ругался страшными словами, махал руками, и слезы текли у него по лицу. Я плакал до этого, когда видел, как горели те первые… самолеты. А сейчас плакать уже не мог и просто отвернулся, чтобы не видеть, как немец будет кончать этот… самолет.
– Готов, – сказал капитан, тоже отвернулся и сел в кузов.
Самолет, дымя, пошел вниз. «Мессершмитт» шел за ним, но вдруг, кувырнувшись, стал падать. Один парашют отделился от «мессершмитта» и пять от ТБ-3. Был сильный ветер, и парашюты понесло в сторону. Там, где упал ТБ-3… раздались оглушительные взрывы. Один, другой, потом еще один. Мы проехали обратно по шоссе три километра. Столб дыма и пламени стоял вправо от шоссе. По страшным кочкам и ухабам мы поехали туда, взяв по дороге на подножку машины двух мальчишек, чтобы они показали нам путь.
Наконец мы добрались до места падения самолета, но подъехать к этому месту вплотную было невозможно. Самолет упал посреди деревни с полной боевой нагрузкой и с полными баками горючего. Деревня горела, а бомбы и патроны продолжали рваться. Когда мы подошли поближе, то нам даже пришлось лечь, потому что при одном из взрывов над головой просвистели осколки.
Несколько растерянных милиционеров бродили кругом по высоким хлебам в поисках спустившихся на парашютах летчиков. Я вышел из машины и тоже пошел искать летчиков. Вскоре мы встретили одного из них. Он сбросил с себя обгоревший комбинезон и шел только в бриджах и фуфайке. Он показался мне довольно спокойным. Встретив нас, он, морщась, выковырял через дыру в фуфайке пулю, засевшую в мякоти ниже плеча.
Он остался там, у деревни, а милиционеры, водитель и я, разойдясь цепочкой, пошли дальше по полю. Рожь стояла почти в человеческий рост. Долго шли, пока, наконец, я не увидел двух человек, двигавшихся мне навстречу. Мы все шли на розыск с оружием в руках, потому что сбросились не только наши летчики, но и немец. Но, когда я увидел двоих вместе, я понял, что это наши, и начал им махать рукой. Они сначала стояли, а потом пошли мне навстречу с пистолетами в руках…
…Летчики подходили ко мне все ближе и, когда подошли шагов на пять-шесть, направили на меня пистолеты.
– Кто? Ты кто?
Я сказал: свои!» [30]
30
К. Симонов. Сорок первый. Военный дневник. Глава 2-я.
…делать было нечего, и я прыгнул. Благо мой «ишачок» завис вверх пузом, оставалось только распустить привязные ремни и вывалиться. Высота была метров восемьсот, и я, морской звездой распластавшись в воздухе, считал про себя секунды. Вокруг я не смотрел, боялся, что лишний раз моргну – и затяжной прыжок превратится в ныряние в зеленый ковер леса подо мной… Однако сразу после прыжка, краем глаза, я заметил несколько парашютов, медленно опускавшихся на землю немного западнее меня. Туда и пойдем.