Корректор. Книга третья. Равные звездам
Шрифт:
– Такого не может быть… – серыми губами прошептал депутат. – Такого не может быть…
Грянувший в аудитории смех резанул его по ушам. Первые робкие смешки почти мгновенно переросли в грохочущую лавину общего хохота. Некоторые пытались сдерживаться, но не выдерживали и присоединялись к общему веселью. Хохотали и сторонники девиантов, и их противники. Депутат неловко спрыгнул на подиум и дико оглянулся. Ни одного сочувствующего лица не замечал он вокруг. Смеялись статисты. Под своими зеркальными контроль-панелями скалились телеоператоры. Ехидная ухмылочка кривила лицо ведущего, и ледяная улыбка брезгливого презрения застыла на лице
Он повернулся и побрел за кулисы, едва переставляя чугунные ноги, а вслед ему неслась лавина хохота и задорного свиста.
– Прошу тишины в студии! – громко сказал Вай, когда спина депутата скрылась из вида. – Прошу тишины!
Он выждал, пока волна шума уляжется.
– Несколько неожиданный результат, – как бы про себя пробормотал он. – Что-то мне подсказывает, что господину Ясупике недолго осталось пребывать на посту председателя партии «Нормальных»…
Он поднял руку, прерывая снова плеснувшие смешки.
– Итак, уважаемые телезрители, после того, как мы убедились, что не все так просто, усложним ситуацию еще немного. Партия «Нормальных людей» постоянно убеждает нас, что девианты – эмоционально неуравновешенные и психически ненормальные личности. Более того, любимым изречением безвременно покинувшего нас господина Ясупики являлось «Покажите мне хоть одного полезного обществу девианта!» До сего времени его противникам было нечего возразить. Действительно, ни один развитый девиант первой, второй или хотя бы третьей категории так и не засветился в прессе – ни плохим, ни хорошим образом. Знаменитая Двадцатка из Института человека словно канула в воду, и найти их так никто и не смог, чему немало поспособствовал Закон о тайне личности. Но сегодня госпожа Эхира наконец решила предоставить нам документы о жизни некоторых наиболее выдающихся представителях людей с особыми способностями. Они скромно, не афишируя себя и не требуя почета и славы, все прошедшие годы упорно учились, взрослели и трудились, пользуясь своими возможностями на общее благо. Мы, разумеется, не сможем рассказать вам о всех, поэтому отобрали только три персоны…
…далеко от Оканаки, сидя в своей квартире-студии, Карина вздрогнула и обратила напряженный взгляд на соседа по дивану.
– Биката! – звенящим голосом спросила она. – Ты не…
– Тс-с! – оборвал тот. – Сиди и слушай. Я не ясновидящий. А догадываться ты не хуже меня умеешь…
– … и первая из них – врач-хирург Первой городской больницы города Крестоцина, старший ассистент кафедры госпитальной хирургии Крестоцинского государственного университета, ведущий эксперт по особым способностям при Министерстве здравоохранения Катонии, одна из Двадцати, девиант первой категории госпожа Карина Мураций!..
– Ты уже в третий раз за ясурагу хватаешься, – Томара наклонилась через столик и едва ли не силой вытащила у Карины из рук пузырек с темной жидкостью. – Хватит, милая, с тебя успокоительных, пусть даже мягких. У тебя завтра, между прочим, четыре операции, и одна весьма серьезная. Хочешь спросонья манипулятором промахнуться?
Карина
– Ну и что мне теперь делать? – дрожащим голосом спросила она.
– Наслаждаться мировой славой, – хмыкнул Биката. – Что тебе не нравится? Теперь тебя лучшие клиники Оканаки друг у друга переманивать начнут. Жалование раз в пять выше, чем сейчас, предлагать начнут. Или в десять. Или в пятьдесят. А уж сколько автографов у тебя попросят! Требуй не менее десятки за штуку, и к концу следующей недели точно разбогатеешь.
– Издеваешься, да? – безнадежно спросила Карина. – Не смешно, между прочим. Мне же теперь на улицу не выйти. В больницу кустами на пузе пробираться придется, а в университете вообще перебежками от кафедры к аудитории передвигаться. Ну, доберусь я до вашего Вая! Я ему все выступающие части тела оборву, с особым садизмом!
– Забыла, что госпожа Эхира передавала? – осведомился Биката. – Ее ведь затея. Ей, надеюсь, ты ничего оборвать не хочешь?
– Но почему она не отвечает? – вскинулась Карина. – Передача же давно закончилась!
Она схватила со стола пелефон и судорожно ткнула в кнопку повторного набора. Секунду спустя аппарат в очередной раз выдал на дисплей сообщение об отсутствии пути до адресата и отключился. Карина бросила его на диван, застонала и ухватилась за голову.
И тут же ее пелефон зазвонил.
– Кто там? – она быстро схватила аппарат и уставилась на дисплей. – Код незнакомый… Слушаю!
– Госпожа Карина Мураций? – осведомился хорошо поставленный баритон. – Я Тукк Кися, специальный корреспондент газеты «Новое время». Не согласишься ли ты…
Карина резко оборвала вызов и обвела присутствующих тоскливым взглядом.
– Видите? – спросила она. – И когда он только успел мой код найти? И как, самое главное?!
Пелефон снова зазвонил, и на сей раз она нажала кнопку отбоя сразу.
– Все, – вздохнула она. – Теперь житья точно не будет. Придется отключать и срочно номер менять. Дядя Дор, ты у нас все знаешь. Можно как-нибудь так новый код получить, чтобы он ни в каких справочниках не значился?
– Можно, – пожал плечами Дентор. – Но дополнительных денег стоит. А можно проще.
Он отобрал у нее пелефон и с полминуты копался в настройках, попутно трижды дав отбой настойчивым вызовам.
– Вот, – сказал он, возвращая аппарат. – Я включил режим запрета. Теперь он примет звонки только от тех, кто внесен в адресную книгу. Вызовы с неизвестных номеров автоматически сбрасываются. Новых допущенных руками указывать надо: сначала внести код в адресную книгу, а потом пометить как разрешенный. Между прочим, Кара, ты и в самом деле можешь подать в суд на журналюгу. Закон о тайне личности – вещь серьезная. Кстати, а откуда я помню… как его… третий по счету, который великий художник? Вроде бы живописью я никогда не интересовался, тем более современной.
– Квер Танакис? Помнишь, три года назад мы с тобой в Масарию ездили? – задумчиво потерла лоб Томара. – В гости? Там куча рисунков с его именем на стенах висела. Кара, я правильно помню?
– Правильно, – уныло подтвердила та. – Он у нас несколько раз в гостях бывал. С Палеком спелись не разлей вода – оба лентяи и разгильдяи на одну морду. Турниры рисовальные устраивали, весь дом исчерканной бумагой завалили – Лика тогда еще на бумаге рисовал. Кверу-то публичная реклама – самое то, он со своих рисунков да картин живет. А мне что теперь делать?