Коррида
Шрифт:
– Ну-ну, интересно!
– Представьте, шевалье, я столкнулся там с неким управителем принцессы, каковой при каждом удобном случае и даже без оного называл меня «ваше высочество». Этот малый произносил «ваше высочество» так напыщенно и угодливо, что можно было покатиться со смеху. Эти «высочества» просто не сходили у него с языка. Но вот кто действительно умеет придавать словам их истинное значение, так это госпожа Фауста. Она тоже называла меня так, и это слово, заставлявшее меня улыбаться, когда его произносил управитель, в устах принцессы приобретало оттенок, о котором я никогда и не подозревал. Ей почти удалось убедить меня,
– Да, она в высшей степени владеет искусством нюансов. Однако вы зря смеетесь, ибо по своему рождению вы имеете право на этот титул.
– Как, и вы тоже, шевалье, станете именовать меня «высочеством»? – рассмеялся Тореро.
– Мне следовало бы именовать вас так, – серьезно ответил шевалье. – И если я этого не делаю, то исключительно потому, что не хочу привлечь к вам внимание необычайно могущественных врагов.
– Значит, вы тоже, шевалье, полагаете, что моей жизни угрожает опасность?
– Я полагаю, что вы по-настоящему будете в безопасности лишь тогда, когда навсегда покинете Испанское королевство. Вот почему предложение, с которым вы ко мне обратились, – поехать со мной во Францию, – преисполнило меня радостью.
Тореро пристально взглянул на Пардальяна и взволнованно произнес:
– Появление множества врагов, желающих моей смерти, связано с тайной моего рождения. Вы, Пардальян, знаете, в чем она заключается. Как вам, чужеземцу, удалось за такой короткий срок приподнять завесу над тайной, в которую я, несмотря на годы терпеливых поисков, так и не смог проникнуть? Возможно, этот секрет является секретом лишь для меня одного? И не суждено ли мне всегда и везде наталкиваться на людей, которым все известно и которые, по-видимому, составили заговор молчания?
Пардальян мягко и растроганно ответил:
– Напротив, эта тайна известна очень немногим. Я узнал истину благодаря чистой случайности.
– Так поделитесь ею со мной.
После секундного колебания Пардальян сказал:
– Да, оставлять вас в неведении значило бы обрекать вас на слишком мучительные переживания. Поэтому я скажу вам все.
– Когда? – живо воскликнул Тореро.
– Когда мы окажемся во Франции. Тореро скорбно кивнул головой:
– Я запомню ваше обещание. И добавил:
– А вы знаете, что утверждает госпожа Фауста?
И в ответ на немой вопрос шевалье, который предпочел никак не высказываться, пояснил:
– Она утверждает, что моим злейшим врагом I является король, и только король, и именно он желает моей смерти. А вы, наоборот, говорите мне, что нанести Филиппу удар было бы преступлением.
– Я это говорил, и я на том стою, черт подери!
Тореро заметил, что Пардальян избегает прямого ответа на его вопрос. Однако он не стал настаивать, а шевалье спросил с равнодушным видом:
– Вы примете участие в завтрашнем бое быков?
– Безусловно.
– Вы твердо решили?
– Разве я могу поступить иначе? Сам король передал мне свой приказ появиться там. От королевского приказа не бегут. Кроме того, есть и еще одно соображение, вынуждающее меня повиноваться. Вы ведь знаете, я небогат… И люди тоже это знают. Установилась мода – бросать на арену подарки, когда я на нее выхожу. Это добровольные приношения, которые позволяют мне существовать. И хотя я единственный, к кому зрители выражают свои симпатии посредством денежных даров, я не чувствую себя от этого униженным. Впрочем, король сам подает пример. В конечном счете, это такая же дань уважения, как и любая другая.
– Хорошо, хорошо, в таком случае я тоже отправлюсь посмотреть вблизи, что же это такое – бой быков.
Оба друга провели остаток дня в беседе и не выходили с постоялого двора. С наступлением вечера они, невзирая на ранний час, пошли спать: оба чувствовали, что на следующий день им понадобятся все их силы.
Глава 5
НА АРЕНЕ
В те времена, когда разворачивались события, ставшие предметом нашего повествования, мода на забавы с копьем посреди арены захватила всех и вся. Турниры на французский манер оказались забытыми, и все, начиная от знатного вельможи и кончая скромным дворянином, непременно желали выйти на арену сразиться с быком. Само собой разумеется, эта мода касалась только дворян. Народ присутствовал на бое быков лишь как зритель. Для этой цели простолюдинам отводилось место, где они размещались как могли, радуясь, что им разрешили хотя бы издали посмотреть на этот спектакль.
Сразу следует сказать, что бой быков в том виде, каким мы его знаем сегодня, тогда не существовал. То, что любители корриды называют сегодня свитой матадора: пикадоры, бандерильеро, помощники тореадора, которые дразнят быка, размахивая перед ним плащом (их роль очень велика), помощники, которые втыкают в быка заостренные шипы, помощник, который вручает победителю отрезанное ухо быка, служители, которые посыпают арену песком после каждого боя (весьма третьестепенная роль), и во главе всего этого – матадор, тот, кто закалывает быка (его роль – самая главная); парад участников, открывающий корриду; режиссура спектакля; тщательно разработанные правила схватки и умерщвления быка, одним словом, все то, что те же самые любители называют торео, – короче говоря, зрелище, именуемое ныне корридой, возникло лишь в начале девятнадцатого века.
Тот, кто появлялся на арене, – будь то король, принц или простой дворянин, – выступал в самой главной роли, роли матадора. Одновременно с этим он был и пикадором, ибо, как и этот последний, выезжал верхом, в железных доспехах и вооруженный копьем. На этом, впрочем, и заканчивается аналогия с сегодняшним тореадором. Его действия не были стеснены никакими правилами – все способы годились, лишь бы он мог спасти свою жизнь.
Остальные роли были распределены между людьми из свиты главного участника – дворянами, пажами, оруженосцами и слугами, чья численность зависела от богатства их хозяина; в их обязанности входило помогать ему, отвлекать от него внимание быка, одним словом – защищать своего господина.
Чаще всего между рогами быка был укреплен пучок лент или букет. Новоявленный тореро мог подцепить кончиком копья или шпаги этот трофей. Однако храбрецов, отваживавшихся на эту смертельную игру, находилось очень немного. Большинство предпочитало сразу напасть на животное, тем более что, если им удавалось убить его – либо самим, либо в результате какого-нибудь вероломного маневра кого-то из их людей, – трофей все равно принадлежал им по праву, и они могли одарить им свою даму.
В ночь с воскресенья на понедельник площадь Святого Франциска – обычное место народных празднеств – была предоставлена в распоряжение многочисленных отрядов ремесленников, которые должны были обустроить ее в связи с ее нынешним предназначением.