Корсар. Наваждение
Шрифт:
– Что… со мной… было?
– Ничего страшного. – Марина прятала глаза.
– Марина, мне нужны подробности…
Девушка вздохнула:
– Изволь. Сначала ты ударил в стенку ванной кулаком, – видишь вмятину? Потом вдруг закрыл лицо руками, упал, свернулся калачиком, словно ребенок в утробе матери… У тебя все лицо было мокрое от пота и слез… Но… Это не эпилепсия. Дима, можешь думать себе что угодно, но тебе нужно показаться доктору. Ты ведешь слишком активный образ жизни. И отдыхом считаешь сильнейшее умственное напряжение, когда
– Немудрено и сбрендить?
– Бессонница, головная боль, снотворные, коньяк… Так?
– Наверное, ты права…
– У меня есть очень хороший знакомый доктор. Психотерапевт, но он и просто терапевт и диагност прекрасный… Если хочешь…
– Марина, потом. Я пришел за рукописью.
– Последней книги?
– Крайней…
– Ну, крайней… если тебе так легче.
– Она – у тебя?
– Конечно. Один экземпляр я отослала в редакцию, второй, ты знаешь, всегда ксерю и держу у себя – на случай.
– Там – всё?
– Абсолютно. А – что случилось?
– Потом. Покажи, пожалуйста.
Левина принесла гранки, упакованные в аккуратную советскую еще папку – с тесемками. На папке так же аккуратно была наклеена бумажка: «Д. Корсар. «Грибница».
Дмитрий нетерпеливо открыл, бегло просмотрел, выдохнул:
– Действительно, тут – всё.
– У меня – всегда и во всем идеальный порядок, ты же знаешь. Но… на тебе лица нет. Что все-таки случилось?
– Не знаю, Марина, но что-то происходит вокруг книги, что-то очень нехорошее. – Он запнулся – пересказывать ей свою стычку с «людьми в черном»? Ведь не в кино же живем, в самом деле! Сейчас, к вечеру, это казалось и ему самому таким давним и дальним, словно было в другой, иной жизни или вовсе – пригрезилось наяву… Но оставлять девушку в неведении – совсем нечестно. – Марина, за крайние три дня умерло двое причастных к изданию книги. Сам я – тоже чудом избежал гибели. Сегодня.
– Тебя кто-то преследовал?
– Да. Люди в черном.
Эта фраза вылетела сама собою. И Корсар сразу пожалел, что произнес ее, увидев, как встревоженно взметнулись брови Марины. И в лице девушки промелькнула некая тень, и Корсару стало ясно: она боится не «людей в черном», а тревожится за его психическое здоровье, но остановиться уже не мог:
– Мне кажется, и ты – в опасности.
– Ты… уверен?
– Марина… Тебе есть к кому пойти?
– В смысле?
– В смысле – родственников: переждать, отсидеться…
– Ты же знаешь, я – единственный ребенок. Мама с папой – в Израиле.
– Дальние родственники, друзья, подруги…
– Дима, так не делается. Свалюсь к кому-то среди ночи и – что я скажу? Что моему автору привиделись люди в черном? И мне – нужно «отсидеться»?
– Марина… – начал Корсар, и снова неведомая волна накрыла его, как накрывает неопытного пловца во время свежего прибоя… Стало темно, по рукам прошли судороги до кончиков пальцев, а все тело, казалось, тащило по скользкой гальке, и он хотел вдохнуть и – не мог…
…И снова – пришел в себя, сидя на полу, прислонившись спиной к стене.
– Дима, так дальше продолжаться не может! – В глазах Марины стояли слезы. – Ты – болен, ты серьезно болен, я звоню Ефиму Леонидовичу, он прекрасный доктор… И не дергайся, его визит и помощь будут совершенно приватными, никто ничего не узнает…
– Марина, я…
– Дима, ты видел свои глаза? Если бы я тебя не знала, то решила бы, что ты пил три недели подряд! Но… ты ведешь себя так, словно наглотался каких-то таблеток…
– Марина, ты же знаешь, я никогда ничего наркотического не принимал и не принимаю…
– Тем более! Сейчас приедет Ефим, и все выяснится. – Она уже набирала номер, но Корсар вырвал у нее трубку, с силой швырнул в стену так, что она развалилась на части, взял в ладони ее лицо, приблизил к своему:
– Марина, послушай меня внимательно! Очень внимательно! Меня действительно пытались отравить или уже отравили, но организм справляется! – Говорить ей, что ему дали время «помучиться» и время это истекает, как песок сквозь пальцы, он не стал: примет за очередной виток параноидальных галлюцинаций. – Я уже принял лекарство. Это – так, остаточные явления. Но ты – в опасности!
Сознание не только вернулось к Корсару – наступила особая, пронзительная ясность; ему казалось, что он говорит убедительно, здраво, понятно.
– Ты говорила, у тебя есть дом где-то в деревне?
– Да. Купила в мае. Еще никому даже похвастаться не успела. Маленький такой…
– Отлично! Далеко?
– Под Козельском – часа три на машине.
– Купчая оформлялась в Москве?
– Нет. Прямо там, в сельсовете.
– Очень хорошо. Езжай. Сейчас же. Немедленно.
– Я боюсь. Водитель из меня – плохонький, а ехать в ночь, уставшей…
– Возьми частника. Только такси по телефону не вызывай – поймай случайного. – Корсар выгреб из кармана всю наличность, вложил в ладонь Левиной. – Здесь – хватит.
– Ехать с незнакомым частником – я боюсь еще больше. Но… если ты настаиваешь – я уеду. Завтра, рано утром.
– Марина…
– И – не волнуйся за меня. Дверь у меня железная, засов, четвертый этаж… Надеюсь, твои «люди в черном» не умеют лазить по вертикальным стенам?
– Не знаю…
– Ну не пауки же они!
– Марина, ты ведь поняла, что я не шучу.
Левина долго всматривалась в лицо Корсара, потом кивнула:
– Да. Не бойся, я все поняла.
– Тогда – закрывайся на обе двери, на все замки, ставь будильник и рано утром – под Козельск…
– Деревня называется…
– Стой! Даже я этого знать не хочу!
Марина погрустнела, все еще вглядываясь в Корсара, по-видимому так и не решив до конца: болен он психически, или в его словах все же присутствуют логика и здравый смысл. Подошла к окну, взглянула мельком сквозь занавеску: