Корсар. Наваждение
Шрифт:
– Тоже мне Казанова…
Впрочем, Корсар понял, что хотел назвать совсем другое имя, литературное, известное всей Москве, да что Москве, всему читающему миру, и даже когда оно не было столь известным, то было оттого не менее реальным. Хотя некогда представился именно этот мужчина другим и даже визитку предложил…
«Иван Ильич Савельев, – вдруг вспомнил Корсар, вспомнил и визитку, и произнесенные при этом слова: – Давно слежу за вашим… э-э-э-э… творчеством и рад, наконец, увидеть вживе».
– Президент фонда изящных искусств… – процедил
Метрах в десяти от «профессора изящных искусств» замерло два безвкусных, вглухую тонированных монстроподобных «ровера». «И кто только эту сволочь в цирк пускает!» – припомнил Корсар классика, спросил сдержанно: «Чему обязан?», хотя внутри его все будто полыхнуло огнем… Всех, кто помогал Корсару с книгой, убили «с ведома и по поручению» этого стильного душегуба.
А тот тем временем прикуривал от зажигалки длинную коричневую сигарету. Корсар сделал к Савельеву шаг, другой… Неожиданно для себя почувствовал, как ночные тени словно исчезли: все сделалось резким, рельефным, будто вырезанным из мягкого и гибкого металла, – деревья, автомобили, дальше силуэты домов – все! И – полупрофиль Ивана Ильича – вот он, рядом… Мысли путались, вернее, они летели сами по себе: «Смерть Ивана Ильича» – вспомнилось название толстовской пьесы, потом – словно каркающий скрежет врезался в перепонки: это «профессор» встретил летящего на него Корсара фразой:
– И куда-то вы всё спешите, молодой человек? Мы успеем…
– «…В гости к Богу не бывает опозданий…» – само собою запело где-то в потаенных глубинах совсем недальней памяти и – смолкло: Корсар сделал ложный выпад и – бросил ладонь в незащищенную шею визави…
Иван Ильич ушел легким полунырком, набрав этим разворотом силу и вложив ее в тычок собственного кулака, сжимающего зажигалку, точно вписавшуюся, словно свинцовая «закладка», в сжатую ладонь. Кулак «профессора» врезался Корсару в солнечное сплетение с силой механической кувалды, и не просто сбил дыхание – Дима почувствовал привкус чего-то горького и – провалился в темный омут забвения.
Мотоциклист в закрытом шлеме-полусфере, похожий на марсианина, весь в черном, подкатил к дальнему парапету и скрылся в непроглядной тени деревьев. Без суеты открыл кейс, вынул сложенную вдвое винтовку, разложил без единого лязга, – места соединений были «обуты» в темную прочную резину; в одно касание прикрепил оптический ночной прицел, вскинул винтовку, приподнял забрало шлема, увидел сквозь оптику беседующих Корсара и «профессора», кивнул сам себе удовлетворенно…
Вытащил из того же кейса штатив-треногу, установил на него и настроил раструб слуховой трубы, включил усилитель и генератор, убрал помехи, вставил наушник, услышал характерный голос Ивана Ильича…
– «…Цвел юноша вечор, а нонче – помер. И вот его четыре старика на согбенных плечах несут в могилу…» Так, кажется, у классика нашего, Александра Сергеевича… А вы как неловко ступаете, молодой человек? Так и расшибиться недолго. Словно не в нашем отечестве буйственном живете, и в веке – чужом… Поднимайтесь, душа моя; раз я пригласил на разговор, вам не отвертеться…
Савельев пыхнул сигаретой, распространявшей окрест аромат и гаванской сигары, и вишневого дымка… Склонив голову, пояснил поднявшемуся на ноги и слегка покачивающемуся от неушедшего еще головокружения Корсару:
– …а все дело в том, молодой человек, что мы никого не завлекаем обманом или силой…
– Кто – вы?
– И это узнаете со временем… если оно у вас будет.
– От чего или от кого сие зависит?
– От вас.
– Так я – за. Кто-то против?
– Скажем так, не все среди нас… настроены к вам… лояльно. Есть мнение, что вы и так задержались в этом мире… С такой прытью, как у вас, Дмитрий…
– Но есть и другое?
– Да.
– Я вам нужен.
– В той или иной степени. Всего лишь. Не вы, так другой…
– Мы говорим ни о чем.
– Просто я хочу, чтобы вы поняли правильно… Люди приходят к нам сами, чтобы мы… разбудили в каждом те дремлющие способности, о которых они и не подозревают… Все желают быть успешными, здоровыми, богатыми…
– И чем за это платят? Уж не душой ли?
«Профессор» поморщился:
– Бросьте нести чепуху, вы же мыслящий человек! Если люди и – «люди». И вы об этом прекрасно осведомлены. Одни – способны к высоким полетам мысли и духа, к сотворению этого мира, другие – всего лишь тела, наделенные функциями…
– «Овощи»?
– Есть и такие, но это – крайняя степень. Впрочем, олигофрения уже давно привычна и незамечаема в нашем милом, терпимом обществе. Но больше всего – так называемых «здравомыслящих». Их общая задача – «крутить маховик». Пока все не разнесет к черту!
– Про маховик – это вы сильно. А про черта – вообще поэтика Аристотеля!
– Корсар, не нужно умничать!
– А что нужно-то? Быть покорным, богатым и здоровым? Так я готов! «Будь готов всегда во всем, будь готов ты и ночью и днем, чем смелее идем к нашей цели, тем быстрее к победе придем…»
– В детском хоре вы, кажется, не пели.
– Но пионерию застал. Краем. «То березка, то рябина, куст ракиты над рекой, край родной, навек любимый, где найдешь еще такой…»
– Прекратите паясничать, Корсар! Край у него – «любимый»!
Улыбка застыла на лице Дмитрия гуттаперчевой маской.
– «…а беда хоть тяжела, да об острые края задержалася…»
«Профессор» прищурился, внимательно приглядываясь в неверном ночном свете к малейшим переменам на лице Корсара. Хмыкнул:
– Так и есть. Паяц. Клоун.