Корсиканские братья
Шрифт:
— Я понимаю, в их время данное слово было священно и не было никакой необходимости в присутствии какого-то нотариуса на примирении.
— Для них вообще не существовало примирения.
Он пожал мою руку.
— А вы не хотели бы, чтобы я обнял вашего брата? — спросил я.
— Да, конечно, если это вас не очень затруднит.
— Тогда давайте мы обнимемся с вами, я не могу передавать то, чего не получал.
Мы обнялись.
— Может, мы когда-нибудь увидимся? — спросил я.
— Да, если вы приедете на Корсику.
— Нет, если вы
— Я туда никогда не поеду, — ответил Люсьен.
— Во всяком случае, вы найдете мои визитные карточки на камине в комнате вашего брата. Не забудьте адрес.
— Я вам обещаю, если случай приведет меня на континент, свой первый визит я нанесу вам.
— Хорошо. Договорились.
Он пожал мне руку в последний раз, и мы расстались, но пока он мог видеть, как я спускаюсь по улице вдоль реки, он провожал меня глазами.
В селении было достаточно спокойно, хотя можно было заметить особую суматоху, характерную для больших событий. Проходя по улице, я посматривал на каждую дверь, рассчитывая увидеть, как из нее выходит мой протеже Орланди, который, по правде говоря, должен был бы поблагодарить меня, но не сделал этого.
Я миновал последний дом в селении и выехал в сельскую местность, так и не увидев никого похожего на него.
Я подумал, что, наверное, он обо всем забыл, и искренне прощал ему эту забывчивость. Она вполне естественна среди тех забот, которые, должно быть, переживал в подобный день Орланди. Но вдруг, доехав до зарослей Бикшисано, я увидел, как из чащи вышел человек и остановился посреди дороги.
Я сразу же узнал того, кого из-за своего французского нетерпения и парижских понятий о приличии обвинил в неблагодарности.
Я заметил, что он уже успел переодеться в тот же костюм, в котором он появился в развалинах Висентелло, то есть он надел патронташ, на котором висел пистолет, и был вооружен ружьем.
Когда я был в двадцати шагах от него, он уже снял свой головной убор, а я, в свою очередь, пришпорил коня, чтобы не заставлять его ждать.
— Месье, — сказал он, — я не хотел, чтобы вы уехали из Суллакаро, а я не поблагодарил бы за честь, которую вы оказали такому бедному крестьянину, как я, выступив за него в качестве поручителя. Я неловок и не умею говорить, и поэтому я пришел сюда, чтобы подождать вас.
— Я благодарю вас, — ответил я, — и право, не стоило из-за этого беспокоиться, это для меня была большая честь.
— И потом, — продолжал разбойник, — что ж вы хотите, не так-то легко избавиться от четырехлетней привычки. Горный воздух коварен: однажды вдохнув его, потом везде задыхаешься. Теперь в этих жалких домах мне каждую минуту кажется, что крыша свалится мне на голову.
— Но постепенно, — ответил я, — вы вернетесь к привычной жизни. Мне говорили, что у вас есть дом, земля, виноградник.
— Да, конечно, но моя сестра присматривает за домом, Луквасы жили там, чтобы обрабатывать мою землю и собирать мой виноград. Мы, корсиканцы, совсем другие, мы не работаем на земле.
— А чем же вы занимаетесь?
— Мы следим за тем, как идут работы, прогуливаемся с ружьем на плече и охотимся.
— Ну, что ж, мой дорогой месье Орланди, — сказал я ему, пожимая руку, — счастливо! Но помните, что моя честь, как и ваша, обязывает вас отныне стрелять лишь по диким баранам, ланям, кабанам, фазанам и куропаткам и никогда по Марко-Винценцо Колона или по кому-либо из его семьи.
— Ах! Ваша милость, — ответил мне мой протеже с таким выражением лица, которое мне доводилось видеть лишь у нормандских крестьян, когда они приходили с жалобой к судье, — курица, что он мне отдал, оказалась слишком тощей.
И не говоря больше ни слова, он повернулся и скрылся в кустах.
Я продолжал свой путь, размышляя над этим вполне реальным поводом для разрыва между Орланди и Колона.
В тот же вечер я укладывался спать в Албитессии. На следующий день я прибыл в Айяччо.
Восемь дней спустя я был в Париже.
XII
Я отправился к Луи де Франчи в день приезда, но его не было дома. Я оставил свою визитную карточку с небольшой запиской, в которой сообщал, что прибыл прямо из Суллакаро и что у меня для него есть письмо от Люсьена, его брата. Я приглашал его к себе в удобное ему время, добавив, что мне поручили передать ему это письмо лично.
Чтобы провести меня в кабинет своего хозяина, где я должен был написать это послание, слуга провел меня через столовую и гостиную.
Я огляделся с вполне понятным любопытством и узнал тот же вкус, который я заметил еще в Суллакаро, только здесь он был отмечен парижской элегантностью. Мне показалось, что у господина Луи де Франчи вполне изящное жилище молодого холостяка.
На следующий день, когда я одевался, т. е. около одиннадцати часов утра, мой слуга доложил, что прибыл господин Луи де Франчи. Я распорядился, чтобы его провели в гостиную, предложили ему газеты и сказали, что через минуту я буду в его распоряжении.
И, действительно, через пять минут я входил в гостиную.
Привлеченный шумом, господин де Франчи, который, конечно же, из вежливости был занят чтением моего очерка, опубликованного тогда в «Прессе», поднял голову.
Я остановился, пораженный его сходством с братом.
Он поднялся.
— Месье, — сказал он, — я был счастлив, прочитав вашу записку, которую передал мне слуга, когда я вернулся. Я двадцать раз заставлял его повторить, как вы выглядите, чтобы убедиться, что он описывает именно ваш портрет. И, наконец, сегодня утром, горя от нетерпения поблагодарить вас за то, что вы привезли мне весточку от моей семьи, я пришел представиться вам, не обращая внимания на время. Боюсь, что я явился слишком рано.
— Извините, — ответил я, — если я не сразу отвечаю на ваши любезные комплименты, но должен признаться, месье, что я смотрю на вас и спрашиваю себя, с кем я имею честь разговаривать: с Люсьеном или Луи де Франчи.