Кортес
Шрифт:
Затем пришла пустота, понимание того, что эти воспоминания совсем не связаны с безумным походом в Гондурас. Это были два совершенно несхожих предприятия, и в сравнении с героическим походом на Теночтитлан ничего достойного в затее добраться сухопутным путем до свихнувшегося от блеска славы и золота Олида не было.
Берналь помянул недобрым словом глупого мальчишку Хосе, хвата Кесаду о нем уже давно ходила молва, что в жесткости он переплюнул самого Нуньо Гусмана, хотя казалось, что превзойти Нуньо по этой части невозможно. Тот опустошил все индейские поселения к северу от Мехико. Выходит, племя губителей неистребимо? До скончания веков им не будет числа? Кто знает, может, придет срок, и люди опомнятся? Что тогда делать таким, как дон Эрнандо - он и суду не подлежит, и характером велик, и деяния его обширны, и в то же время крови тоже пустил достаточно. Не о тех индейцах, что погибли на поле брани, не о чолульцах, не о погибших от голода в Теночтитлане идет речь. Война дело жесткое, несправедливое... Кому по силам совладать с её законами! О другой пролитой крови идет речь. Ее по историческим понятиям всего-то чуть-чуть - сколько её там, у Куаутемока и его дружка, вождя из Тлакопана, наберется? Ну, может, с ведро... А монах Хуан де Текто, вовсе был тощ и хил - по каплям считать можно. Что значат эти два ведерка по сравнению с морями, океанами крови, пролитой в боях, во время осады, при подавлении бунтов? А вот поди ж ты - вопиет так, что на небесах слышно!
Если бы не наемные писаки, которые, не зная брода, суются в воду! Наврал Гомара в этом вопросе сверх меры.
Пора осадить!
Его писанина ничего, кроме озлобления и ярости, у старика не вызывала! В описании похода в Гондурас, рассказывая о гибели невинного Куаутемока, этот писака даже словом не обмолвился о последних словах благородного касика. Его, Диаса, правда, при расследовании и казни не было - Кортес отправил его по окрестностям в поисках съестного. Берналь вернулся, когда все уже было кончено. Тела несчастных правителей сняли ацтекские воины. Так и исчезли с ними в джунглях... Вдаваться в объяснения по поводу безумного поступка Кортеса не хотелось, однако необходимо засвидетельствовать, что никто в войске - даже Сандоваль!
– не одобрили это скоропалительное решение. Ясно, что ни в каком заговоре Куаутемок участия не принимал. Кортес избавился от последнего владыки Теночтитлана, чтобы развязать руки короне в назначении вице-короля. Другое непонятно, зачем это злодейство понадобилось дону Эрнандо? Зачем он рискнул вечным блаженством, ведь чтобы не говорили о наших "жестокостях" во время той войны, он, Берналь Диас, ни в чем не мог упрекнуть себя, своих - в большинстве!
– товарищей, нашего капитан-генерала! Разве, что иной раз приходилось зло срывать, но подобные проступки они давным-давно искупили покупкой индульгенций. Денег на них не жалели... Другое дело, погубить ни за что благородного монарха, его товарища да впридачу обоих францисканцев, не побоявшихся открыто заявить о неправедном суде.
Храбрым человеком оказался старик Текто, мир праху его. Не знал он, с кем имеет дело. Стоило ему только обмолвиться, что по прибытию в столицу он непременно обнародует всю сумму произвола, недоброжелательства и презрения, которые Кортес питал к покойному правителю, как тот без колебания приказал вздернуть строптивого монаха. Его товарищ, Хуан де Айора, исчез по пути в Гондурас - видно, наемный убийца зарезал его где-то в джунглях. Мы, ветераны, в виду явной несправедливости приговора начали чесать в затылках - уж не свихнулся ли Кортес, как и Олид. Тогда нам всем из джунглей не выбраться. Спустя четыре дня после казни его настигла злая судьба. Он свалился с высокой ступени пирамиды и расшиб голову. Тут нас всех словно ледяной водой окатило! Сказать по правде, мы немного струхнули - оказаться в гибельных местах без человека, чья удачливость стала присказкой ко всякому разговору о покорении Мексики, было жутко. Однако Кортес как обычно быстро встал в строй, правда, с той поры удача навсегда покинула его. Недостойным образом распрощался он с небесной покровительницей, которая столько лет не оставляла его своими милостями.
Диас припомнил, как спустя несколько лет после смерти Куаутемока Альварадо в разговоре один на один признался ему, что как-то в его руки попал этот самый Мехикальсинго, после крещения Кристобаль, который донес Кортесу о существовании заговора, который последний правитель ацтеков замыслил против испанской короны и капитан-генерала. Тот клялся и божился, что ничего подобного не говорил. Он утверждал, что будучи подосланным к Куаутемоку и подслушав его разговоры с правителем Тлакопана, так и доложил Кортесу - ничего, мол, предосудительного на замечено. Монах Хуан де Текто тоже напрочь отрицал возможность предательства - конечно, разговоры о трудностях похода, его бесцельности среди индейских вождей велись. Куаутемок даже обмолвился, что Малинцину стало изменять гениальное чутье на золото и славу, что, мол, птица-счастье отвернулась от него, иначе он бы не полез в этот ад. Однако посчитать подобные высказывания изменой можно только, если очень захотеть этого.
– Неужели Кортес так сильно жаждал гибели этого достойного человек, что решился на постыдный поступок?
– спросил Берналь.
Альварадо только плечами пожал.
– Что-то они не поделили, Берналь, - заявил он и тут же насторожившись добавил.
– Только ты об этом никому. Обратил внимание на добавления, которые его величество сделал в гербе Кортеса? Семь отрубленных голов индейских вождей. Одна из них - Куаутемока. Я этих краснокожих вон сколько погубил - и ничего, а ему будьте любезны! Так что смекай и держи язык за зубами.
Последняя фраза заставила Диаса отложить перо. Он задумался. Семь отрубленных голов в гербе - это не шутка. Что станется с его записками, если доблестная инквизиция доберется до последнего высказывания Куаутемока? Увидят ли они когда-нибудь свет? Тем более, что я их не слышал и передаю с чужих уст. Пусть кто-нибудь другой изложит последние слова молодого касика. Его же, Берналя, дело в точности передать отношение всех поголовно испанцев к казни последнего правителя Теночтитлана.
Хотел было прибавить, что воевал Куаутемок смело. Кортесу и всему войску очень повезло, что сразу после высадки на побережье Мехико они не столкнулись с этим пареньком. Нарвется Кесада на такого вождя и песенка Хосе будет спета. Такие, как он, писаря, грамотеи, начитавшиеся рыцарских романов, гибнут первыми. Черт с ним, неожиданно решил старик, отпишу-ка ему комменду. Не этим же, из инквизиции, оставлять!..
* * *
Дальше работа пошла веселее.
Через несколько дней наш дозор наткнулся на индейцев, которые утверждали, что поблизости есть белые люди. Кортес со всеми предосторожностями двинулся вперед и скоро мы наткнулись на солдат, которые входили в отряд некоего Хила Гонсалеса. На север для освоения новых земель его послал губернатор Золотой Кастилии. Здесь он и встретился с Лас Касасом, который к тому времени сумел убедить верных людей, что с безумством Олида пора кончать. Они застали предателя врасплох, нанесли ему более десятка ударов кинжалами и на следующий день после короткого суда, всего израненного, повесили.
То-то мы огорчились, когда узнали, что толку в нашей экспедиции никакого не было. В то же время в Новой Испании происходили страшные события. Диего Ордас, получив неверные известия о нашей экспедиции, сообщил в столицу, что Кортес и все его люди погибли в джунглях Гондураса. Местные чиновники тут же распродали все наше имущество. Тех же, кто пытался протестовать засадили в тюрьму. Некие Салазар и Харипос захватили власть и выслали главного королевского судью, от которого мы вскоре получили короткое известие: "В Мексике все срам и ужас. Все погибло. Пишу вам с Кубы, куда меня, королевского судью сослали насильно и незаконно".
Весть о распродаже нашего имущества грянула как гром с ясного неба. Кортес ходил мрачный, угрюмый. Мы требовали немедленно идти походом на Мехико и восстановить наши права и собственность. Капитан-генерал решил действовать хитрее, только ни к чему хорошему его уловки теперь не привели. Мятеж разрастался, скоро поднялись индейцы в провинциях и нам, когда мы вернулись в родные места, досталась страна, впавшая в неистовство. Вопреки всяким законам ею владели проходимцы и смутьяны. Один, присланный из Испании наместник, сменял другого, и наконец последний, Эстрада, предложил дону Эрнандо покинуть Мексику.
"Отлично, - согласился Кортес, - я подчиняюсь. Из страны, завоеванной мной и моими товарищами ценою несчетных трудов и ран, меня изгоняют люди, неспособные даже навести порядок. Хорошо, я отправлюсь в Испанию и сам изложу все королю - до последнего".
К сожалению, в Испании ему тоже не удалось прижиться. При дворе он повел себя дерзко и кабы не женитьба на племяннице герцога Бехара, он давно уже лишился бы милости императора. В конце концов так и произошло, ведь при толедском дворе трудно найти простака, подобного Мотекухсоме, которого можно объегорить с помощью красивых слов. Прежде всего он поссорился с королевой, которой преподнес в подарок несколько средних размеров изумрудов. Своей же невесте дон Эрнандо приготовил нечто удивительное тоже изумруды, числом четыре, взятые из сокровищницы правителей Теночтитлана. Камни чистоты и прозрачности необыкновенной, каждый величиной с детский кулачок. Кортесу намекнули, что королева, как первая дама при дворе, не прочь получить в дар именно эти четыре самоцвета, однако Кортес уперся. С той поры внимание императорской семьи к победителю Мексики стало куда более прохладным.