Кортик
Шрифт:
Медленно возвращался Миша домой. Итак, он не увидел таинственного незнакомца. Однако все это очень подозрительно. И ушел этот человек через черный ход. И старик вел себя как-то настороженно. И Борька-Жила сюда ходит…
Уже подойдя к своему дому, Миша подумал о веере, и неожиданная мысль мелькнула вдруг в его мозгу. Когда старик свернул веер, он стал подобен ножнам… И кольцо как ободок. Неужели ножны?
Взволнованный этой догадкой, он побежал разыскивать друзей. Он нашел их
Ребята сидели за столом. Слава линовал бумагу, а Генка что-то писал. Он с ногами забрался на стул и совсем почти лег на стол.
Против них сидела Агриппина Тихоновна. На кончике ее носа были водружены очки в железной оправе. Она посмотрела поверх них на вошедшего в комнату Мишу. Потом снова начала диктовать, отодвигая от себя листок, который она держала высоко над столом, на уровне глаз.
– «…Рубцова Анна Григорьевна», – медленно диктовала Агриппина Тихоновна. – Написал? Аккуратней, аккуратней пиши, не торопись. Так… «Семенова Евдокия Гавриловна».
– Гляди, Миша, – крикнул Генка, – у меня новая должность – секретарь женотдела!
– Не вертись, – прикрикнула Агриппина Тихоновна: – весь лист измараешь!
Миша заглянул через плечо Генки: «Список работниц сновального цеха, окончивших школу ликвидации неграмотности». Против каждой фамилии стоял возраст. Моложе сорока лет не было никого.
– Вертишься! – продолжала ворчать Агриппина Тихоновна. – Вон Слава как аккуратно рисует, а ты все вертишься… Ну? Написал Евдокию Гавриловну?
– Написал, написал… Давайте дальше. И чего вы вздумали старушек учить?
Агриппина Тихоновна пристально посмотрела на Генку:
– Как – чего? Ты это что, всерьез?
– Конечно, всерьез. Вот, – он ткнул пером в список, – пятьдесят четыре года. Для чего ей грамота?
– Вот ты какой, оказывается! – медленно проговорила Агриппина Тихоновна и сняла очки. – Вот какой!.. А я и не знала.
– Чего, чего вы? – смутился Генка.
– Вот оно что… – снова проговорила Агриппина Тихоновна, продолжаяа пристально смотреть на Генку. – Тебе, значит, одному грамота?
– Я не…
– Не перебивай! Так, значит, тебе одному грамота? А Семенова сорок лет на фабрике горбом ворочала, ей, значит, так темной бабой и помирать? И я, значит, тоже зря училась? Двух сыновей в гражданской схоронила, чтобы, значит, Генка учился, а я как была, так чтобы и осталась? И вот Асафьеву из подвала в квартиру переселили тоже, выходит, зря. Могла бы и в подвале помереть – шестьдесят ведь годов в нем прожила… Так, значит, по-твоему? А? Скажи.
– Тетя, – плачущим голосом закричал Генка, – вы меня не поняли! Я в шутку.
– Отлично поняла, – отрезала Агриппина Тихоновна, – отлично, сударь мой, поняла. И не думала, не гадала, Геннадий, что ты такой. Не думала, что ты такое представление имеешь о рабочем человеке.
– Тетя, – упавшим голосом прошептал Генка, не поднимая глаз от стола, – тетя! Я не подумавши сказал… Ну… Не подумал и сказал глупость…
– То-то, – наставительно проговорила Агриппина Тихоновна, – а нужно думать. Слово – не воробей: вылетит – не поймаешь… – Она тяжело поднялась со стула. – В другой раз думай…
Глава 35
Филин
Агриппина Тихоновна вышла на кухню. Генка сидел, понурив голову.
– Что, – насмешливо спросил его Миша, – попало? Еще мало она тебе всыпала. Тебе за твой язык еще не так надо.
– Ведь он признался, что был не прав, – примирительно сказал Слава.
– Ладно, – сказал Миша. – Ну что, Генка, видел ты того, высокого?
– Никого я не видел, – мрачно ответил Генка.
– Так вот… – Миша облокотился о край комода и безразличным голосом произнес: – Пока вы здесь сидели… я… видел ножны.
– Какие ножны? – не понял Слава.
– Обыкновенные, от кортика.
Генка поднял голову и недоверчиво смотрел на Мишу.
– Нет, правда? – спросил Слава.
– Правда. Только что своими глазами видел.
– Где? – Генка поднялся со стула.
– У старика филателиста, на Остоженке.
– Врешь?
– А вот и не вру.
– Здорово! – протянул Генка. – А где они там у него?
Миша торопливо, пока не вошла Агриппина Тихоновна, рассказал о филателисте, высоком незнакомце и черном веере…
– Я думал, ты ножны видел, а то веер какой-то, – разочарованно протянул Генка.
– В общем, – сказал Слава, – было уравнение с двумя неизвестными, а теперь с тремя: первое – Филин, второе – Никитский, третье – веер. И вообще: если это не тот Филин, то остальное – тоже фантазия.
Генка поддержал Славу:
– Верно, Мишка. Может быть, тебе все это показалось?
Миша не отвечал. Он облокотился о край комода, покрытого белой салфеткой с кружевной оборкой, свисающей по бокам.
На комоде стояло квадратное зеркало с круглыми гранями и зеленым лепестком в левом верхнем углу. Лежал моток ниток, проткнутых длинной иглой. Стояли старинные фотографии в овальных рамках, с тисненными золотом фамилиями фотографов. Фамилии были разные, но фон на всех фотографиях одинаковый – меж серых занавесей пруд с дальней, окутанной туманом беседкой.
«Конечно, Славка прав, – думал Миша. – А все же тут что-то есть». Он посмотрел на Генку и сказал:
– Если бы ты не ссорился с теткой, то мы бы всё узнали о Филине.