Корзина желаний
Шрифт:
– К чему?! – Вийон едва сдерживался, чтобы не завыть. – К тому, что меня нет?
– Ну… да. Наверное. – Ирцина вздохнула. – Хочешь подняться ко мне в башню? Попьем чаю с пирожными, а заодно и проверим, насколько вариативен сценарий твоего сна. Ведь по идее, бедного корзинщика не должна приглашать к себе домой красивая, молодая и богатая дама, это нонсенс, что-то такое, что не соответствует обычному порядку вещей.
– Нет, спасибо, – Вийон помотал головой. – Я лучше посижу…
Ирцина улыбнулась всепонимающей улыбкой, как бы говоря: ну, вот теперь степень вариативности твоего сценария нам стала известна. Вийону захотелось ее придушить.
Осознав, что больше не хочет и не может здесь находиться, он поднялся на ноги.
– Я пойду, – сказал он. – Благодарю
Ирцина также поднялась и сделала изящный реверанс. В иное время Вийон был обомлел от того, что придворная дама приседает в поклоне перед ним, но сейчас ему было все равно. Ирцина же улыбалась – для нее все происходящее было игрой, способом провести время, вновь что-то пережить и почувствовать. Вийон повернулся и двинулся вперед, не разбирая дороги.
Было ли правдой то, что он услышал? Если и так, Ирцина была тысячу раз права, говоря, что есть правда, которую лучше не знать, находясь вместо этого во власти самообмана. Был ли он и в самом деле призраком, плодом воображения человека, которого так сильно любил и к которому был так сильно привязан? Многие дети, не имея возможности регулярно играть со своими сверстниками, заводят себе воображаемых друзей – но Айнри Тозол, конечно, был не просто «одним из многих». Его фантазия вкупе с магическим даром оживляли все, к чему прикасались: вещи двигались, в доме раздавались стуки и необычные звуки, иллюзии разгуливали то там, то сям так, как будто бы это было в порядке вещей. Этим дело не ограничивалось – были еще Прыгушки, Бумкалки, Журчалки, Дразнюли и множество прочей мелюзги, в большинстве своем незримой, но вполне способной произвести какой-нибудь эффект – например, начать кого-нибудь передразнивать, журчать в самых неподходящих местах, издавать звуки грохота или падения, или же внезапно прыгать на человека, вызывая в нем чувство, прыгнувшей на голову кошки или крупной жабы. Был ли Вийон такой же бездушной сущностью, только чуть более сложно устроенной и более похожей на человека, но точно также призванной Айнри Тозолом то ли из глубин собственного ума, то ли из бездн Преисподней исключительно по причине того, что Айнри нужен был друг, похожий на него самого?
Вийон вспомнил случай, когда они вдвоем сидели на заборе на улице Слив, и болтали о шутках и проказах, которые Айнри устраивал дома при помощи своей незримой свиты. Пара-тройка Прыгушек и Дразнюлей расположились рядом – незримые и притихшие, но готовые в любой момент откликнуться на зов своего господина и творца. Вийон спросил друга, может ли тот сделать бабочку, и тот, ответив «да», сосредоточился на вытянутой руке. Через несколько секунд Вийону и в самом деле показалось, что там что-то есть, а еще через несколько что-то легкое и невесомое, будто состоящее из световых бликов, вспорхнуло с руки Айнри и улетело прочь.
– Ого! – Восхитился Вийон. Он чувствовал, что должен так себя повести, потому что восхищения Айнри и ждал, и несомненно, обиделся бы, если бы реакция оказалась более прохладной. Вийон не лгал и не фальшивил, он действовал так, как казалось ему правильным – вот только сейчас, вспоминая этот эпизод, уже не был уверен, в чем же заключалась настоящая причина его удивления и восторга: в естественном движении детской души или же в том, что это Айнри хотел, чтобы Вийон ощутил восторг.
– А можешь сделать собаку? – Спросил Вийон. Айнри кивнул.
– А лошадь? А человека? А дракона?
Айнри посмотрел на него и улыбнулся, но ничего не сказал. Его мягкая улыбка, наполнившая тогда, в детстве, душу Вийона теплом, сейчас заставила повзрослевшего Вийона ощутить, как встают дыбом волосы на затылке.
В это время мимо них прошла женщина, бросившая на детей удивленный взгляд. Вийон подумал тогда: чему это она удивляется? Неужели видела, как с руки Айнри слетает бабочка из световых бликов? Но сейчас, бредя наугад сквозь мешанину снов, он как будто бы увидел происходившее тогда глазами той женщины. Она посмотрела на Айнри, скользнула взглядом в сторону Вийона, проскочила через него чуть дальше и опять, не задерживаясь на Вийоне, вернула внимание к Айнри. Видела ли она второго мальчика на заборе в тот день или же удивилась тому, что неизвестный мальчишка разговаривает сам с собой с таким видом, как будто бы у него есть невидимый собеседник?
А история с нападением Джадура, Гсина и еще трех малолетних ублюдков на чистенького и богатого мальчика, невесть каким ветром занесенного в Нижний город? Вийон прокручивал в голове то, что случилось тогда, вновь и вновь и видел эту сцену сейчас как будто вживую. Айнри крикнул, зовя Вийона на помощь, и тот побежал, и достиг группы прежде, чем подростки успели причинить Айнри какой-либо вред. Джадур только-только разворачивался и шарил глазами по округе, ища того, к кому обращался Айнри – а Вийон уже был тут как тут и ударил его по ноге со всей силы. Как Вийон успел пересечь всю улицу за такое короткое время? Почему Джадур не защитился, будто не видя ни нападающего, ни направления удара? Не потому ли, что видеть было нечего, был лишь порыв ветра в ответ на зов юного чародея и удар, нанесенный отнюдь не мальчишечьей ногой? Это потом Вийон придумает, убедит себя самого, что бил ногой по ноге Джадура со всей силы. Но будь так на самом деле – он бы ничего не сумел сделать, слишком уж неравны были силы.
А потом, когда они с Айнри как будто бы встали спиной к спине и дрались с четверыми? Подростки нападали со всех сторон, и Вийон некоторое время просто отталкивал тех, кто лез к Айнри сбоку или со спины. А потом он ударил высокого мальчика, второго в банде после Джадура, и бой на этом закончился. Шпана бежала, крича «одержимый!» и «чернокнижник!» потому, что они наконец поняли, что мальчик, которого они хотели запугать, избить и ограбить, был сильнее их всех вместе взятых, потому что его охраняла незримая и текучая сущность, которая продолжала кружить вокруг мальчика-чародея, поднимая в воздух с земли песчинки и мелкий мусор. Вийон не был тогда человеком, еще не успел им стать, но Айнри продолжал дарить ему свою силу, внимание и любовь, и все это не исчезло бесследно.
Почему же они расстались? Раньше, когда Вийон вспоминал об этом, ему чаще всего казалось, что Айнри заболел и переехал, но иногда он думал, что надолго заболел он сам. На самом же деле, Ирцина, по видимому, нашла своему сыну подходящих учителей, которые во-первых, установили границы для его сил, сделав почти невозможным бесконтрольное их использование, а во-вторых, так загрузили учебой юного чародея, что тому сделалось не до игр.
Но иногда он, по всей видимости, все же возвращался к мыслям о своем друге. Вийон, тоскующий и потерянный, кое-как приспособился к жизни среди людей, стал одним из них, вырос и даже женился, потому что Айнри придумал для него эту историю. Хотел ли Айнри, чтобы у них с Элесой все вышло именно так, как вышло? Вряд ли. Вийон был уверен, что Айнри никогда не желал ему зла. Он делал то, что считал хорошим и правильным делом, вот только усилия его преломлялись и искажались, сталкиваясь с реалиями мира людей. Айнри возвращался к мыслям о своем друге все реже, и жизнь Вийона становилась все более серой и обыденной, наваливалась тоска, любовь сменялась ссорами, дети стали презирать своего безропотного отца, а место благодушного старого Таршина Лекарида занял его жестокий сын. Айнри придумал доброго и мягкого человека, но человек этот, оказавшись в реальном мире, сделался предметом насмешек и унижений потому, что сотворивший его чародей был еще слишком юн, чист душой и смотрел на окружающий мир еще слишком неопытным и наивным взглядом.
Но ведь… Вийон изменился, не так ли?
Айнри заложил в нем лишь основу, но Вийон не застыл навсегда в своем первозданном виде. Он менялся со временем, накапливал опыт, и пусть множество ошибок – но кто из людей их не совершает? В конце концов, он завоевал расположение и уважение своих товарищей и стоял в двух шагах от того, чтобы сделаться главой новой гильдии, он дал начало новому дежьену и даже нашел способ сотворить корзину желаний. Впрочем… имели ли все эти усилия хоть какое-то значение, если он не был настоящим человеком, и не имел даже собственной души, оставаясь порождением чужого воображения?